Пауза продлилась долго и растворялась в треске дров горящего камина, который предусмотрительный мажордом разжег до того, как покинул гостиную. Горели и свечи в многочисленных канделябрах. Черный рояль ждал тапера, который должен был явиться сразу после окончания важной беседы.

– Ты про переворот? – наконец, спросил главный командир его разрушительного «оркестра» виртуозов военного дела.

– Я про трофей, который мы заслужили. – ответил Годин, – Власть. Она лежит бесхозная. И перед ней большой жбан со жратвой. Мы идем, чтобы отогнать от него гиен. И пусть падальщики отправляются в ад, который мы приближаем.

– А как насчет покровителей и союзников, они все еще в башне? – прищурил глаз главный наемник, зная ответ наперед.

– Ты помнишь судьбу самого известного в истории наемника Альбрехта фон Валленштейна? Все офицеры армии были за него, но он вел дружескую переписку с австрийским императором и готов был сдать свои полномочия, хотя мог стать чешским королем.

– И тем самым разрушить нанявшую его империю… – подтвердил командир.

– Или возродить ее под новым знаменем. – задумчиво изрек Годин.

– Это вряд ли. Но аналогия подходящая. Если есть сила – надо идти до конца. И очень быстро. Марш-броском. Без переписок и переговоров. Чтоб не успели опомниться. Популярность в народе – вещь эфемерная, а сочувствующие в башне и в армии ненадежны. Иначе – судьба Валленштейна и смерть от алебарды. Причем, убили-то тогда всех. И Валленштейна и лояльных ему генералов. – выказал свою начитанность и энциклопедическую эрудированность главный наемник. – А лояльны они были к нему скорее из-за того, что только генералиссимус Валленштейн гарантировал выплату задолженности за прежние сражения, не так ли?

– Да, нам все должны. – подтвердил Годин.

– Не все согласны, – присоединился к дискуссии второй по значимости командир. – Нас обвинят в измене.

– По их раскладам.

– Не понял… – переспросил второй.

– По их правилам мы – мятежники. По нашим – они предатели и воры. Наш выход. Это как неожиданный дебют в шахматах. Внезапный маневр. На другом фланге.

– Этот другой фланг – это ведь тыл нашей армии. Разве не так, по любым раскладам?

–У них своя армия, а у нас своя! Наша армия – частная. Мы вне системы.

– Но мы не просто вне системы, мы ее разрушаем. – подтвердил первый командир.

– Доперли! Система ляжет под нас только в хаосе, который мы несем. Чтобы построить новое – нужно все разрушить. Это революция. Как в Петербурге в семнадцатом! – качал головой и как-то зловеще улыбался Зиновий Годин. Ну что!? Велком ту хелл!

– Добро пожаловать в ад! – хором выпалили поддержавшие босса командиры, хотя нескольких из них на встрече все же не было, а морпехи-контрактники, волею судьбы оказавшиеся в ЧВК были категорически против выступления.

Явились седой тапер во фраке и кучерявый молодой скрипач. За ними появились официантки-топлесс с хайболами, наполненными односолодовым виски, и бокалами с вином. Мажордом подкатил хьюмидор с кубинскими сигарами «Ойо де Монтерррей» и «Коиба». Принесли и перекус – икра, канопе, хамон из испанской Кантабрии. Тапер и скрипач начали играть «Полет валькирий» из цикла опер «Кольцо нибелунга». Годин был далек от этики, но эстетом прослыл отменным.

Рихард Вагнер заполнил дом зловещим предсказанием неумолимого натиска, предрешенным выбором и фатумом, диктующим судьбе предначертанный путь. Вторым произведением стала «Гибель богов», что увязывалось в репертуар присутствующих всей своей логикой.

…Да, Годин мог превратить в ад все вокруг, оставаясь в его эпицентре. Именно в ядре этого смерча располагался его комфортный закуток, его безопасный бункер. Всепожирающее пламя не опаляет тех, чьи души уже сгорели и чья эмпатия подобна искре, яркой, но кратковременной и холодной.

Эти пятеро, штаб его безжалостного воинства, да и сам он, давно не полагались на основные человеческие инстинкты, позволяющие выживать в аду. Они не выживали, а великолепно чувствовали себя в Преисподней, ибо были в ней лучшими…

Он, и только он мог решить, кого поселить в рай к гетерам и снабдить зельем для хотя бы временного вхождения в Эдемский сад, а кого бросить в «гиену огненную», в буквальном смысле превратив в пепел огнеметом.

Посылать на верную смерть – не означает быть самой смертью. Так размышляют те, чье сострадание в силу особенностей становления и биографии стремится к нулю. Его, конечно, не выбрасывали подростком из окна, но он почему-то норовил апеллировать именно к подобным аллегориям.

Работающий на Зиновия Владленовича медиа-холдинг «Патрио-бот», превратившийся в фабрику троллей, фрагментировал его биографию до гипертрофированных кусочков. В них не было ничего кроме героизма, аскетизма и чувства обделенной справедливости. Ненужное было вычеркнуто, включая «скелеты в шкафу», которые есть у всех, но не у всех есть возможность стереть их в труху.

Патриотизм Годин сделал своим инструментом для обогащения. Он был нарочито показным, но ораторское мастерство самого Година и неутомимость всей номенклатуры его медиа-фабрики, брендировали его и наделили конкурентными преимуществами.

Это был агрессивный, не признающий компромиссов, побеждающий патриотизм, в котором не могла найти себе места воинская этика и признание чьих-то заслуг, если они принадлежали людям, не аффилированным с брендом. Имело место унижение даже смежных подразделений, которые делали с частной армией одно дело, помогая штурмовикам «Девятки» огнем с флангов.

Вместо «спасибо» звучали упреки. А вместо укрепления армейского единоначалия, авторитет генералов подрывался на корню. Причем это нравилось обывателю, полузгывающему семечки на диванах у мониторов и телевизоров.

Никто не удивлялся, когда на руинах городов звучал не гимн России, а музыка оркестра «Девятки», а на административных зданиях освобожденных населенных пунктов водружался флаг ЧВК, а не флаг страны. Там, где царит продвижение собственного бренда, патриотизм сменяется тщеславием.

Господин Годин верил не только в свою «путеводную звезду», которую поместил на флаг своей вымышленной страны, альтернативной России, но и в деньги.

Деньги могли купить лояльность, в том случае если она не образовывалась сама собой, посредством страха. Страх сокращает издержки и является конкурентным преимуществом.

Ему удалось запугать всех, и это существенно экономило его деньги. Все сходило с рук. Подряды министерства обороны скапливались в его портфеле.

Но и этого ему казалось мало. Только безоговорочное почитание, рожденное страхом перед ним, могло компенсировать его комплексы. В какой-то момент Годин изрек «Страх – есть предтеча любви!» и сравнил себя с Богом…

Почитание и подобострастие – вот чего ему не хватало. И с этим дефицитом он планировал разобраться раз и навсегда, как когда-то разобрался со своими обидчиками в ИТК. Но о пребывании Зиновия Владленовича в зоне читатель узнает во втором флэшбеке нашего имперского байопика, а пока первый…

В Ленинграде никогда не угадаешь с погодой. А-ну как задует зимой ветер с Невской губы, или как ее еще называют, с Маркизовой лужи, и придется отсидеться дома, или, чего хуже – отменить лыжную гонку!

А если ветер принесет с холодом и градинки? А если сей град будет размером не с крохотную стекляшку, а пролетит мимо лыжника как истый камень, или чего хуже – почти булыжник… И что, если эти острые как лезвие градинки вонзятся роем в лицо начинающего спортсмена из школы-интерната?

В этот день, когда тренер Жариков назначил гонку с района Гражданки до Пискаревки и обратно, порывы ветра не предвещали ничего неладного.

Задача ставилась такая – пройти марафон классическим стилем и доставить красные галстуки, привязанные к деревьям на месте постоянных тренировок, на финиш. Это считалось бы доказательством того, что подающие надежды юные спортсмены из школы олимпийского резерва не срезали маршрут и не отсиделись за кустами.