Годин тогда не особо расстроился – и на старуху бывает проруха. И забыл тот не сложившийся сюжет. А ведь то был знак. И сейчас не мешало его вспомнить. Но… Распознать знак не каждому дано. И тем более припомнить спустя время, увязав его с текущим моментом,

Лишь после исполнения предзнаменования получивший его задумается, и то – если на осмысление останется время. Единственная фабула, где у главного героя ничего не вышло, промелькнула тогда мимо, как мираж. И сегодня он, одурманенный предвкушением восстания, в котором ему суждено было играть первой скрипкой, вряд ли бы обратил внимание на сновидение, пропущенное в эфир подсознанием, или на собственную фантазию, растворившуюся в дымке повседневной суеты. Да и могут ли собственные сказки влиять на реальность, может ли миф управлять ей?

В его биографии было столько взлетов и падений, что опытный сценарист написал бы по ней имперский байопик в стиле петербургского нуара, а прославленный режиссер снял бы мрачный триллер, который гарантированно сделал бы кассу бокс-офиса как минимум трех киношных уикендов и стал бы лидером кинопроката.

То унижение, которое он испытал за всю жизнь, обостряло чувство его всепоглощающей и неукротимой злобы на весь мир. Эта неуемная ненависть опиралась на два равных столпа.

Первый: он все еще числился чужим среди себе подобных нуворишей. Хозяева жизни все еще брезговали им, не взирая на уже доказанные способности и реализованные таланты. До сих пор они воспринимали его халдеем с салфеткой на руке!

И второй: молодость! Ее не вернуть ни за какие деньги. Она к сожалению не возвращается и не продлевается.

И уж коль он угробил впустую часть своей драгоценной жизни на обслуживание тех, кто был ничуть не лучше его, то следовало наверстывать!

Раз он не сможет продлить свою жизнь даже с помощью коитуса с девственницами, то он укоротит жизнь других, тех самых, кто видел в нем обслугу. Он сварит их в том самом жбане, где готовил для них глинтвейн.

Бывший благодетель всегда ненавистнее врага, ведь твой прежний покровитель видел твое унижение и надменно взирал на твою слабость. А это не прощается. Даже если он не упрекнет тебя вслух – его высокомерие и незаслуженное превосходство будут читаться в его глазах.

Бодрость нужно было подогревать искусственно: фармакологией, сильными эмоциями и опасностью. Риск придавал жизни вкус и блеск. Движение заменяло спорт. Перманентная война отвлекала от старения.

– Заходи! – скомандовал Зиновий Владленович массажистке ног и медицинской сестре с лазерной машинкой, которая шлифовала его спину. После сведения много лет назад компрометирующей тюремной татуировки, сзади не было даже намека на то злополучное тату, но он являлся перфекционистом. Кожа на спине стала гладкой как у младенца. Процедура и сегодня прошла безболезненно.

Обе девушки имели модельную внешность и заискивали перед одним из самых авторитетных бизнесменов города. Он улыбался в ответ.

Но при этом Зиновий Годин понимал, что его гладко выбритый череп, выпученные базедовы глаза, одутловатое морщинистое лицо с отвисшими щеками неополитанского мастифа вряд ли заинтересуют какую-нибудь прелестницу из нанятого им отряда медсестер, массажисток, журналисток или проплаченных эскортниц.

Если бы не был он настолько влиятельным человеком, они смеялись бы над ним, как над клоуном, и подставляли бы фужеры, чтобы он наполнил их итальянским просекко как самый заурядный официант…

Жизнь помяла его, но не согнула!

Она приготовила для него исключительную судьбу. Те чудеса, те метаморфозы и перевоплощения, которые ее сопровождали были явным доказательством незаурядности его пребывания на Белом свете.

Человек, верящий в Бога, поблагодарил бы Проведение за то, что посланные свыше испытания на закате дней, а вернее – в интервале между зрелостью и старостью, компенсировались несметными богатствами и статусом, сопоставимым с губернаторским. Но Зиновий Владленович не собирался никого благодарить, ибо верил только в свою звезду и в собственную вышколенную в боях на разных континентах армию.

Теперь она у него была, и имела статус законного военного формирования, сопоставимого с армейским корпусом. На его флагштоке развевался собственный флаг, мало походивший на логотип бренда. И все же это был именно раскрученный бренд, но так же и империя с собственной армией и внутренними законами, с беспрекословным подчинением лидеру и перспективой трансформации в надгосударственную структуру.

Это мафия сращивается с государством! Его организацию никто не поглотит! Его модель правления идеальна. Она опирается на личность. На фигуру создателя! Если в Африке получилось жонглировать президентами, значит – из России он сделает Африку и будет жонглировать старой элитой так же, как его люди смещали вождей племен в Сахеле.

В личных доверительных беседах со своими командирами, коих он с удовольствием бы величал бригадирами или буграми, он признавался, что не боится ада. Ведь он видел столько смертей и людских грехов, а главное – отчетливо наблюдал сущий ад на земле. Он полюбил его и норовил оказаться в его эпицентре – самом безопасном месте, как бы парадоксально это не звучало.

Если ты смотришь на мир изнутри этого пекла, то вокруг тебя рай, хоть ты и в аду! На шевронах его войск красовался Красный Череп.

Зиновий Годин стал кудесником в части, касающейся организации смерча. Война – это всего лишь мортирный фейерверк. Ад создается людьми, а он был лучшим промоутером в сфере подачи горячих блюд и сжигания мостов.

Профи в области кэйтеринга легко переквалифицировался в армейского интенданта, но связи и взятки возвеличили его до небывалых высот. А с господствующей высоты даже заказчик «ивента» выглядит букашкой.

…Перед визитом двух прелестниц, на которых Зиновий Годин выделил свое драгоценное время – ровно двадцать минут, дорожка колумбийского кокаина оказалась как нельзя кстати. Он не злоупотреблял «снегом» – так он примерялся к будущему театру военных действий, коим мог послужить венесуэльско-колумбийский приграничный конфликт.

После искрометной встречи с девицами легкого поведения Зиновий спустился по обитой красной дорожкой мраморной лестнице в главный холл с шахматными черно-белыми диагоналями и вышел к вертолетной площадке.

Вертушка приземлилась и из нее выпрыгнули пятеро.

Они были лучшими в своем деле. Они умели воевать. Единственным их недостатком было неумение подчиняться. Он был таким же, поэтому общался с ними на равных, даже заигрывал, если не сказать – заискивал. Хитрил, конечно, в этом ему не было равных.

Они в ответ так же не бескорыстно накачивали его уверенностью, что только с ними Годин может свернуть горы, вплоть до свержения любой власти в любой стране… Он знал, что они имели в виду любую банановую республику в Африке или в Латинской Америке, но он всегда думал шире.

Момент настал. Хаос – его стихия, ураган – его навигатор. Он найдет нужную дверь вслепую в самом густом тумане и уничтожит всех, кто будет стоять на его пути.

– Ну что, господа, вы готовы?

Ответ не последовал. Гости перед тем, как расположиться на диванах и креслах, прошли мимо каравана деревянных черных слонов, выстроенных маршевой колонной. Невольно они останавливались возле замысловатой кавалькады из одинаковых фигурок, чтобы лишний раз обратить на них свой взор.

Слоники Година не имели ничего общего с мещанскими декоративными статуэтками. Они скорее символизировали боевой строй, нежели благополучие и умиротворение. В сочетании с полом в виде шахматной доски, слоны своей мощью и однонаправленным маршем намекали на не особо популярное шахматное начало – «гамбит слонов». Весьма рискованный дебют… Офицер выходит на центр доски, а король отходит в сторону, на клетку слона, укрываясь от неминуемого ответного шаха вражеским ферзем. Но в том-то и задумка, что потом следует ход конем, отгоняющий опасность. Увернувшийся король, лишенный рокировки, жертвует своей подвижностью ради развития партии.