– И к кому, по-вашему, следует присмотреться? – брюзгливо осведомился Бергер. – Кто мог целенаправленно шарить в сейфе этого… Мозера?
– И что мы зря голову ломаем, – вмешался резкий как понос хауптман Тойгер, – правила оформления депозитов стандартные: о том, что будет помещено в сейф, могли знать только трое: сам клиент, директор или замдиректора и исполнитель – ответственный из отдела ценных бумаг! Клиент не в счет, остаются двое!
– Ага, а текст договора хранения замдиректора сам печатал? – не сдержался Нортон. – А данные, о том, за кем на период сделки будет закреплен ранее свободный сейф, тоже он в картотеку вносил? А охрана сейфового зала совсем не смотрела кого они внутрь запускают?
– Ах, ты ж… ну, точно… а это и машинистка, и секретарша, и разные менеджеры, и охрана… а уж кому они могли проболтаться… значит, подозреваемых у нас много.
– Так кто конкретно кажется Вам сгнившим звеном? – вернулся к сути комиссар. – Директора банка и его зама, я, так понимаю, Вы из подозреваемых исключаете?
– Приходится, – согласился Хофер. – Директор Грубер работает в банке более тридцати пяти лет, и, более того, сам обратился к нам за помощью. Господин Пихлер трудится там не на много меньше, но, главное, не зная о проверке, не имел возможности подложить украденные бумаги обратно, попросту не успел бы этого сделать. Нет, под подозрение попадают те, кто мог заподозрить неладное во время выборочной проверки сейфов двадцать седьмого февраля, и либо вечером, либо ночью успевал вернуть ценности в сейф. Потому что утром двадцать восьмого февраля, господин Грубер пришел до открытия банка в 8.00 и вместе с господином Пихлером немедленно приступил к глобальной проверке. И не обнаружил вчерашней недостачи.
– Резонно… кто остается из тех, кто был накануне на работе?
– Эгон Штайнер, – и третий дагеротип появился на доске правее первых двух. – Тридцать девять лет. Начальник депозитария банка. Пятнадцать лет безупречной службы. Жена – родная племянница господина Грубера. Трое детей. Никаких указаний на то, что может быть нечист на руку.
Мало ли, что их нет… кто-то же акции из сейфа изъял, а потом быстренько обратно подложил, почему бы и не этот безупречный, похожий на карпа с выпученными глазами сотрудник.
– Кристиан Ланге, – четвертый дагеротип занял место на доске ниже предыдущих. -Двадцать шесть лет, родителей нет. Трудится в банке уже почти четыре года, за это время дослужился до старшего менеджера отдела ценных бумаг. Из аристократической, но разорившейся семьи. Его отец когда-то потерял все деньги на бирже. Помните, когда во время последнего кризиса обрушился строительный «пузырь»? Их семью тоже крепко «задело». Вот теперь вынужден зарабатывать на жизнь себе и сестре. Мог пойти на кражу для восстановления привычного уровня жизни, и обеспечения приданного сестре.
Н-да уж, не самая приятная личность, сделал вывод Нортон, изучая очередное изображение. Скорее, неприятная. Резковатые черты лица, жесткий взгляд, эдакий акулёнок. При этом, похоже, высокомерный и заносчивый. К такому просто так для задушевной беседы не подъедешь.
– Ярла Хинли. Двадцать три года. Младший менеджер отдела ценных бумаг. Уже два года трудится делопроизводителем. Занимается ведением банка документов, регистрацией и составлением учетных карточек. Семейное положение – сирота, да еще и вдова. Несмотря на скромный оклад, одевается в лучших магазинах города. Возможно, привыкла при муже жить на широкую ногу и, лишившись привычной финансовой поддержки, теперь вынуждена подворовывать.
Ее дагеротип, помещенный левее, большого интереса у полицейских не вызвал. Пегая блондинка с тугим пучком волос на затылке. Светлые, кажется, серые глаза. Строгий костюм. Очки. Офисная крыска.
– Слушайте, Хофер, – снова влез Тойгер, – давайте уже определимся: Ланге Вы подозреваете, потому что у него нет денег, а Хинли – потому что они у нее есть, где логика?
– Он мог еще не успеть наворовать столько денег, чтоб это было заметно со стороны, а она уже накупила дорогущих нарядов!
– Уймитесь, – одернул их комиссар, – кто еще остался?
– Матильда Эдер, секретарша господина Грубера, сорок семь лет. Трудится на своем месте уже пятнадцать лет, замужем, двое взрослых детей, до сих пор ни в чем противозаконном замечена не была.
Дагеротип секретарши тоже вызвал минимум энтузиазма: на всем облике строгой немолодой дамы читалось только одно слово – компетентность. Небось, и печатает со скоростью пулемета, и на работу никогда не опаздывает, и подчиненных шефа усмиряет одним движением брови.
– Далее, Минна Ширтиц, восемнадцать лет. Машинистка. Не замужем, проживает с родителями и старшими братьями. Работает в банке после окончания гимназии второй год, имеет веселый нрав, не пропускает ни одного фестиваля по народным танцам. Периодически ее встречают после работы разные молодые люди.
А вот тут уже оживился весь отдел. Снимок барышни Ширтиц был сделан где-то на улице, на что указывали попавшие в кадр кусты, и дополнительно раскрашен. Золотоволосая хохотушка в национальном костюме с кокетливым жакетом-корсажем сапфирового цвета была на редкость хороша. Вот такую я бы допросил, аж облизнулся Нортон. Я бы глубины ее памяти, и не только памяти, поизучал. Наверняка там таится много интересного и неизведанного…
– И, наконец, охранники: в тот день возле хранилища с 8.00 бессменно дежурила пара Хубер-Дайнц, после окончания их рабочего дня в 20.00 на ночное дежурство заступила пара Эйсманн-Вагнер. Все четверо неоднократно проверенные сотрудники, а Вагнер и вообще наш бывший коллега. Никто лишний, по их словам, в помещение депозитария не заходил.
– Так мы и ищем «своего»! – не упустил возможности подколоть провинциального коллегу Тойгер. – Вор-то явно «внутренний»!
– А это не может оказаться уборщица? На них и внимание никто не обращает, и доступ у них есть беспрепятственный во все помещения.
– Уборщик. Обращают. И не во все. – послушно разъяснил Хофер. – Банк заключил с агентством «Адлер» соглашение, что специальный человек производит основную уборку помещений с 8.00 до 9.00, причем при уборке кабинетов, помещений кассы и хранилища за ним, не заходя внутрь, наблюдают оба дежурных охранника.
– А если днем кто-то грязюку на обуви натащит? Или снег?
– С этим справляется специальный чистильщик обуви, сидящий перед банком.
– Подождите! У кого из них вообще был доступ к ключам от сейфов? И к самому хранилищу? Или и к тому, и другому? Или возможность сделать дубликат? – Нортон все еще надеялся сузить круг подозреваемых.
– К сейфам… у директора. У его заместителя. У начальника депозитария. У старшего менеджера отдела ценных бумаг. У охраны только к хранилищу.
– Другими словами, его не было только у подозрительных дам? И мы их можем смело исключить?
– Н-не совсем… – замялся Хофер. – Только одну из них. В тот день директор Грубер отпустил свою секретаршу, госпожу Эдер, пораньше домой к приболевшему сыну, а потом, собственно, и занялся выборочной проверкой сейфов. Так что она не могла даже знать о том, что ситуация «припекает».
– Минус фигурант – всегда плюс! – весело заржал Тойгер.
– И потом… мы думаем, что проникновение в хранилище и возврат содержимого сейфа произошло двадцать седьмого февраля после 20.00., когда дневные охранники сдали дежурство ночной охране, и пара Эйсманн-Вагнер заняла свой выгороженный локально-охранный пост у входа в банк, но до 21.00, когда все, даже задержавшиеся сотрудники, покинули помещение банка. Именно в этот момент при отсутствии охраны у двери в хранилище и наличии ключа от него проще всего было туда пробраться, не попавшись никому на глаза.
– А охранники что, так и сидят всю ночь в своем «аквариуме» безвылазно?
– Нет, банк подписал с агентством договор о комбинированной охране. Каждый час они совершают обход внутренних помещений. Тех, которые не заперты.
– И кстати, кто может поручиться, что у этого вора не было сообщника среди охранников? У них-то доступ к самому хранилищу есть, так? Сказал напарнику, мол, в туалет нужно отлучиться, а сам с дубликатом нужного ключика быстренько к сейфу метнулся, забросить туда пакет – минутное дело!