А теперь он натравил Пайна со товарищи на Регину Беринг. Правда, предпочел сам руководить их действиями, чтоб они не наломали дров и не совершили чего-либо непоправимого. Девица после внушения притихла, причем капитально. Она перестала не просто разговаривать, а вообще нервно реагировала на приближение любых представителей мужского пола. Вот и пусть отдохнет в палате с мягкими стенками, фыркнула Рози, услышав о происшедшем, туда ей и дорога!

Но все оказалось не так просто. У Регины нашлась бабка, которая, несмотря на преклонный возраст, не поленилась припереться из своего заграничного захолустья, и, размахивая клюкой, начать активно искать виноватых. И никого не нашла. Нет, она расспросила барышень с курса Регины и Рози, и те не промолчали о неприязненном отношении сестрички, ну, а дальше что? Кого и в чем она собралась обвинять? А вот его и собралась, наивная. Только вот нечего у нее не вышло. Пусть у тебя и есть титул где-то там, в Хальбарнии, так он и у семьи Криса имеется, причем здесь, в Парсии. Ну, и чьим словам больше веры в таком случае?

Ничего не добившись, она внучку увезла, но так просто все это не закончилось. Отец, которому пришлось поступиться принципами и дать ложное слово чести о его непричастности, устроил им с Рози грандиозный скандал, когда выкрикивались слова «безответственность», «самоуверенность», «самоуправство» и даже «подлость». Мать как слегла с сердечным приступом, так больше и не встала. Вальтер Хохфлигер при первых же поползновениях сестры в его сторону пообещал ей отрезать язык своей любимой саблей. А отношение к нему сокурсников ощутимо похолодало на несколько десятков градусов.

И после недавней смерти матери отец чуть было не запретил Рози продолжать учебу, насилу удалось его уговорить не забирать из университета ее документы, но при этом он начал жестко контролировать ее передвижения и расходы, и твердо вознамерился сам подыскать сестричке самую лучшую партию для замужества. С его точки зрения это означало найти в своем окружении надежного мужчину, такого, на которого можно будет смело переложить заботу о Рози.

Если бы еще и сама Рози это понимала, было бы совсем хорошо. Но присмотренный отцом брокер Хейно Тоггиль ее абсолютно не устраивал. И старый-то он (это в тридцать четыре года!), и лысоватый (так лучше, чем косматый папуас!), и не богатый (да, не сын крупнейшего в стране производителя движков и паровых машин), и скучный! А скучный, потому что не горел желанием беседовать с дочерью сослуживца о новинках литературы и синематографа, или еще чего-то «модного». Ему ближе были разговоры о котировках ценных бумаг и нововведениях в государственной сфере о регулировании рынка. Это Крису были близки и понятны обсуждаемые за обедом отцом и Тоггилем темы, а у Рози они не вызывали ничего, кроме зевоты и попытки сделать брезгливую мордашку.

Нет бы подумать о том, что после замужества именно ей придется подлаживаться под интересы мужа и добытчика, а не ему осваивать молодежный сленг и учиться танцевать новомодный заокеанский жазз, с его «качающимся» ритмом. Нет бы сообразить, что «заказывать музыку» в семье будет тот, в чьих руках находится бумажник! И кто не потерпит капризов и истерик от даже самой очаровательной жены! Крис вот точно бы не потерпел. И Тоггиль не потерпит.

Только вот и Тоггиль, подобно отцу, был осторожным и консервативным. И при упоминании в разговоре Крисом новинок рынка, так же как Ланге-старший морщился и недовольно поджимал узкие губы. Никакого лишнего риска! Никаких экспериментов! Не хватало еще лишиться того, что есть!

А Крису хотелось играть. Играть, как «кит», поднимая или роняя курс тех или иных бумаг. Вздергивая своими действиями остальных участников рынка, как «волк» и заставляя их суетиться. Предугадывать тенденции и умело встраиваться в трендовые «цунами». Управлять движениями рынка, и не упускать как «акула» случая подзаработать побольше. Пожалуй, даже больше денег, что деньги, это вторично! ему хотелось почувствовать то самое ощущение власти, когда только ты повелеваешь событиями, когда только от тебя и твоего желания зависит, какая компания выживет и оседлает гребень волны, а какая рухнет и больше никогда не оправится.

Появлению такого стремления поспособствовал недавно увидевший свет труд Йохана Хёйзинга «Homo ludens», где сама концепция игры рассматривалась с неожиданной точки зрения. Крису невероятно импонировало противопоставление общепринятого определение человека как «homo sapiens», человека разумного, и предложенного автором «homo ludens» – человека играющего. Ему представлялось верным рассмотрение игрового начала как основания всей человеческой культуры. А тезису «человеческая культура возникает и развертывается как игра» он готов был аплодировать стоя, потому что данное утверждение идеально «ложилось» на его собственные размышления о человеческой природе и смысле существования. Именно в игре.

Не игра порождение культуры или ее феномен, а наоборот, игра древнее и первичнее культуры, утверждал автор. Особенно Криса заинтересовало объяснение, что в современном обществе игровые формы все больше и больше деградируют, потому что распространяются притворство и обман, противоречащие самой концепции честной игры, и игра становится притворной; ее правила, пусть вслух и декларируются, но при этом повсеместно нарушаются. Автор это с горечью констатирует, но поделать ничего не может.

А значит, нарушения и отход от правил, за которые невозможно законно наказать, это норма сегодняшнего существования. И у Криса аж руки чесались воплотить в жизнь то, что так завлекательно описал Хёйзинг. Ведь именно об этом им рассказывала Ульрика Фогель, читая лекцию по классификации манипулятивных сделок, которые вообще возможны только при наличии прорех в законодательстве… И для человека, знающего манипулятивные технологии и те самые прорехи, открывались такие перспективы…

Например, применить технику «раскрашенной ленты», когда некая бумага начинает якобы активно торговаться. Кто мешает трем торговцам А, В и С заранее договориться и начать ежедневно ее продавать по кругу? Нет таких запретов. Сегодня А продает ее В за 50, завтра В перепродает ее С за 52, послезавтра С переуступает ее А за 54, и так далее. Никаких правил и законов эти трое не нарушают, но курс бумаги искусственно поднимается, участники рынка получают информацию об уверенном росте курса данной бумаги и тоже стремятся ее купить, чтобы присоединиться к тем, кто может на ней заработать.

Нечестно? Безусловно!

Наказуемо? Абсолютно нет!

Такая технология иногда еще называется «надувание и схлопывание», но в этом случае обычно задействована целая группа игроков, искусственно повышающая спрос на некий актив с целью не плавного, а резкого поднятия его цены и последующего сброса несведующим инвесторам для собственного заработка.

А «обозначение закрытия»? Если цена интересующей Вас бумаги по итогам торгового дня «пошла» не туда, всегда можно совершить под занавес корректирующую сделку: если ее курс падал, прикупить бумагу у партнера по сделке по более высокой цене, если ее курс рос, наоборот, продать ее партнеру подешевле, снивелировав тем самым общую цену дня. Подобное деяние не является наказуемым, но позволяет манипулировать мнением рынка.

А еще можно попробовать создать искусственный дефицит некой ценной бумаги, с целью осуществления контроля спроса и формирования нерыночной цены. Кто посмеет Вас упрекнуть в том, что Вы не захотели торопиться и сразу выставлять свой актив на продажу, а предпочли с этим подождать до момента, когда предложенная цена вырастет и начнет Вас устраивать? Никто. Имеете право.

Есть еще и тактика «бойлерной фирмы», когда продажа ценных бумаг проходит под давлением, при обнародовании заведомо ложной или вводящей в заблуждение информации о плюсах данного выпуска ценных бумаг, с целю подтолкнуть инвесторов к покупке переоцененного актива. Правда, здесь нужны налаженные контакты с теми, кто эту не вполне верную информацию станет распространять среди потенциальных вкладчиков, но это уже дело техники.