— С отчетами придется повозиться, но, уверяю вас, я сделаю все возможное.

Он кивает.

— Я в этом не сомневаюсь. — Поморщившись, он постукивает большим пальцем по лежащей перед ним папке. — Я хотел упомянуть об обязательной психологической экспертизе… Да, это протокол, и никому не нравится, но я хочу, чтобы ты знала, что мы поддерживаем тебя в этом вопросе.

Сотрудники, как правило, стонут по поводу оценки, которую необходимо провести после прекращения операции, особенно той, которая пошла не по плану, как эта. Никто не хочет, чтобы кто-то копался в его психике. Хотя я понимаю, чем это вызвано, но мне особенно не хочется мучиться.

У меня назначена встреча через тридцать минут, и я надеюсь пройти ее как можно быстрее, пока мои страдания по поводу Нико не поднялись вновь и не выплеснулись через край.

Сожаление проступает в его чертах.

— Из-за того, как все сложилось, ты понимаешь, что продолжать работу в качестве Оливии Райт сейчас слишком опасно. Я знаю, что, идя на это, ты ничего подобного не ожидала.

Он морщит лицо, его глаза сверлят мои.

— В наши планы не входило подвергать тебя риску. К сожалению, из-за того, что твоя биологическая мать — Сантилья, твоя безопасность находится под угрозой.

Мне не остается ничего другого, кроме как смириться, что моя жизнь переворачивается из-за задания, первоначально казавшегося простым.

Томасино продолжает.

— Это не должно было превратиться в то, во что превратилось. Никто не ожидал, что это превратится в нечто такого масштаба. Но теперь ты узнаваема. И не сможешь жить по-старому, особенно не сможешь сохранить свою фамилию.

— Да, сэр. — Мой ответ лаконичен, но я подавляю в себе неоспоримое осознание того, что моя жизнь никогда не будет прежней.

Я никогда не буду прежней.

Он поднимается со стула, и я следую его примеру.

— Когда дело дойдет до суда, ты будешь нужна нам в наилучшей форме. — Кивная, он выходит из комнаты, и я следую за ним, приготовившись проверить свой стол на наличие сообщений, прежде чем отправиться на психологическое обследование.

Не успеваю я подойти к своему столу, как замечаю Пенмана, беседующего с одним из моих коллег. Мужчины обмениваются рукопожатием, после чего Пенман двигается к выходу, и я меняю направление. Несколькими быстрыми шагами я оказываюсь в нескольких футах от него.

— Простите, сэр?

Пенман останавливается, выражение лица свирепое, глаза жесткие, и он осматривает меня без единого слова.

— Райт.

— Я интересовалась состоянием ваших агентов, сэр. Это не было упомянуто. Они были ранены?

С подозрением глядя на меня, он отрывисто кивает.

— С ними покончено. А теперь, если вы меня извините, мне нужно вернуться в офис.

Он уходит, оставляя меня ломать голову над тем, кто же, черт возьми, был у него внутри все это время.

Шестьдесят первая глава

Оливия

Три недели спустя…

Составление отчетов по делу утомительно, но необходимо. Оба агентства соглашаются встретиться и обсудить наши данные, прежде чем составить единый подробный отчет.

Мы рассчитываем, что это облегчит работу прокурорам, которым поручено подготовить судебный процесс. По слухам, они намерены максимально ускорить его.

Старший специальный агент Томасино созывает совещание для нашего отдела перед запланированной встречей с заместителем специального агента Пенманом и его агентами.

— Это будет дело века. Мы направим все силы на то, чтобы ни одно из наших агентств не вышло из этого дела с подмоченной репутацией. И как мы это сделаем?

Никто не говорит, потому что все понимают, что это риторический вопрос.

— Не допуская ни одной чертовой утечки в прессу. — Он ударяет кулаком по продолговатому столу конференц-зала. — Мне лучше не слышать ни единого шепота об этом, когда вы будете в туалете. Ни одного слова об этом деле за пределами этого кабинета. Понятно?

Коллективное «Да, сэр».

— С этого момента, — он стучит по часам, — если вы считаете, что не можете держать язык за зубами по этому делу, вам нужно взять чертов отпуск, чтобы вообще не разговаривать.

Тишина опускается на комнату с тяжелым осознанием того, что поставлено на карту.

— У нас есть сведения и достаточно улик, чтобы посадить этих придурков на всю жизнь, а если станет известно, что кто-то из вас скомпрометировал это дело… — он зловеще замолкает, не отрывая взгляда от каждого из нас и давая понять, что подтекст очевиден. После паузы он кивает в сторону двери. — Все свободны.

Я встаю вместе с остальными, когда Томасино прочищает горло.

— Райт? На пару слов, пожалуйста.

Выйдя из толпы коллег, я приближаюсь к тому месту, где он стоит, и он жестом приглашает меня занять место за столом. Как только последний человек выходит из комнаты, Томасино закрывает дверь.

Затем возвращается к столу, выдвигает кресло и со вздохом усаживается на него. Но это не тот вздох, который я привыкла слышать от него — по крайней мере, когда он обращен ко мне.

Этот вздох мгновенно выводит меня из равновесия, напряжение пульсирует во мне.

Опираясь локтями на стол, он сгибает пальцы и смотрит на мою руку.

— Вы выглядите так, будто все зажило.

Во мне возникает настороженность.

— Так и есть. Швы сняты, и с каждым днем становится все лучше. — Помогает и то, что я продолжаю носить перевязь.

Его взгляд выражает сомнение, когда он оценивает состояние моего лица.

— Вы достаточно спите?

Я тяжело сглатываю и пожимаю плечами.

— Да, сэр. — И это действительно так. Я сплю достаточно для того, чтобы функционировать.

Но, черт возьми, я не могу разглашать причину своего жуткого внешнего вида. Не могу признаться в том, что у меня тусклые, безжизненные глаза или темные круги, которые, очевидно, недостаточно хорошо маскирует консилер.

Я не могу признаться, что в моей груди, где когда-то было сердце, зияет дыра. Это потому, что я влюбилась в Нико Альканзара, известного лидера наркокартеля в Майами.

Я не могу сказать, что плачу каждую ночь до боли в ребрах, желая, чтобы последним воспоминанием Нико обо мне было не предательство, а то, что я наконец-то сказала ему, что люблю его.

Он барабанит пальцами по гладкой поверхности стола раз, второй, третий, но потом резко останавливается. Его брови сходятся на переносице, губы сжимаются.

— Я спрошу только один раз. Вы изложили все в своем отчете так, как это произошло, верно?

Почему он спрашивает меня об этом?

— Да, сэр.

— Потому что любые расхождения в вашем отчете могут нам дорого обойтись.

Я киваю.

— Я понимаю. — С трудом сглатывая, я стараюсь, чтобы выражение моего лица ничего не выдало. — Я все задокументировала соответствующим образом.

Я обращаюсь с безмолвной мольбой ко всем богам, которые могут меня услышать. Пожалуйста, скажите мне, что агенты УБН не разгласили ничего из того, что произошло между мной и Нико. Я благодарна агенту Харперу за то, что он не включил в предыдущие отчеты свои обвинения в том, что я «шлюха» Нико. Черт, я даже не знаю, как бы мне удалось выкрутиться из этой ситуации.

«Ну… я не сочла нужным упоминать, что влюбилась в Нико Альканзара и занималась с ним сексом несколько раз, потому что намеревалась сдать его, невзирая на свои чувства».

Томасино некоторое время пристально смотрит на меня, затем резко кивает. Поднявшись со стула, он выпрямляется и засовывает руки в карманы брюк своего костюма.

— Ваш отчет был исчерпывающим. Вы справились, но впереди еще много работы. — С суровым выражением лица он добавляет. — И помните, что в четверг мы встречаемся в их офисе. Конференц-зал Б. Не опаздывайте.

Он выходит из комнаты, а я остаюсь сидеть, благодарная за то, что остаюсь одна в тишине. Медленно дыша я полушутя-полусерьезно надеюсь снять навалившееся на меня напряжение, но это бесполезно.

Мой взгляд останавливается на третьем стуле слева, стоящем напротив двери. Именно на нем я сидела в этой комнате несколько месяцев назад. В голове прокручивается фрагмент разговора.