— Хорошо проводите время?

Сдерживая вздох, я вежливо пожимаю плечами.

— Сегодня субботний вечер. Почему бы не повеселиться? — это риторический вопрос, потому что я не настроена на светскую беседу.

Очевидно, он это чувствует, потому что переходит к делу, понижая голос.

— Вам нужно все время быть начеку. — Он продолжает осматривать сверкающие огни внизу. — За вами охотятся.

Наступает пауза, прежде чем он добавляет:

— Вполне буквально, учитывая то, что уже произошло. — Давящая тяжесть его взгляда оседает на мне, но я все равно не решаюсь повернуться к нему лицом. — Слишком много разговоров о профессоре, которая сошлась с загадочным Нико Альканзаром.

Все мое тело замирает, сердце бешено колотится, пока я борюсь с собой, пытаясь сохранить спокойствие. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы Маркус ворвался сюда, решив, что меня нужно спасать.

Я пожимаю плечами и говорю непринужденным тоном.

— Я обычный профессор психологии. Ничего примечательного.

— Напротив. — В его голосе звучит едкий смешок. — Вы стали горячим товаром. Скоро за вашу голову назначат цену, если уже не назначили. — Его следующие слова наполнены здоровой дозой предупреждения. — Будьте осторожны. Все следят.

Мои губы дрожат, но прежде, чем я успеваю что-то ответить, он выпрямляется и быстро говорит:

— Увидимся. — Когда я поворачиваю голову, он уже исчезаеь в дверях, ведущих внутрь, не оставляя никаких следов своего пребывания.

Все это превращается в чертову кашу. Между женщиной в кафе и звонком Джоанне Сантилья, я до сих пор не могу переварить мысль о том, чтобы называть ее своей матерью, нет никаких общих черт, кроме их скрытности при контакте со мной.

Сантилья перевела наш контакт на гораздо более опасный уровень, чем миссия по предоставлению мне информации, как это сделала женщина в кафе.

Стоя здесь, на этом балконе, в окружении других людей, ищущих свежий воздух, тихое место для разговора или место, где можно получить дозу никотина, я понимаю, насколько одинока. Конечно, я всегда была немного одиночкой, но понимание того, насколько изолирована моя жизнь, поражает меня сейчас с особой силой.

Это началось потому, что мы часто переезжали. Было проще держаться в одиночестве и не иметь никаких дружеских отношений, о которых можно было бы горевать, потому что, как и отношения на расстоянии, они часто угасают, оставляя после себя душевную боль и разочарование.

После этого моим оправданием для избегания любых возможных связей стало стремление заставить родителей гордиться мной — я досрочно окончила колледж и сразу же поступила в магистратуру.

Как только я смогла собрать себя после изнасилования, то использовала это как дополнительное оправдание для того, чтобы не создавать никаких привязанностей.

Я могу общаться с сотрудниками психологического факультета и некоторыми коллегами, изредка встречаться с Карлиной, но я никому не позволяю пробить свой невидимый барьер против отношений любого рода. Я не живу своей жизнью. Я просто выполняю свои обязанности. Я использую страх как основу, как оправдание, чтобы держать всех на расстоянии.

Кто придет на мои похороны? Наверное, мой босс и несколько коллег, если мне повезет. Но никто не сможет встать и заявить, что по-настоящему знал меня, или поделиться забавным анекдотом из «того времени, когда…».

Я прерывисто вздыхаю, глядя на фонари на улице внизу. Все это время я сдерживаюсь, держу себя в своеобразном защитном пузыре. Я боюсь открыться и потерять кого-то еще, как родителей, или что они узнают, что случилось со мной в колледже, и посмотрят на меня по-другому. Как будто я испорченный товар.

Нико — первый человек, которому я признаюсь в своем изнасиловании. И по какой-то необъяснимой причине я знала, что он не осудит меня и не воспримет по-другому из-за этого.

Нико Альканзар может быть опасным человеком, действующим вне закона, но в нем есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд. И, черт побери, я хочу содрать с него все слои, хотя и понимаю, что это опасно и, вполне возможно, глупо.

Моя маленькая сумочка вибрирует на широком ремешке вокруг запястья, и я расстегиваю ее, чтобы достать телефон.

Карлина: Ты в порядке, девочка?

Я: Уже возвращаюсь.

Кладу телефон в сумочку и возвращаюсь в помещение, чувствуя на себе пристальный взгляд Маркуса. Спускаясь по лестнице, я осматриваю танцпол в поисках Карлины, и когда она замечает меня, то машет рукой. Дрю стоит позади нее, положив руки ей на бедра, и они танцуют под играющую сейчас песню.

Часть меня сомневается, когда я выхожу на площадку. Я могу легко направиться к нашему зарезервированному столику вместо того, чтобы присоединиться к Карлине на танцполе. Но эта мысль исчезает, когда начинает звучать песня Элвиса Креспо «Suavemente». Под эту песню невозможно не танцевать.

Ускоряя шаги, я пробираюсь сквозь толпу и подхожу к Карлине и Дрю. Мое тело словно захвачено ритмом песни. Зрение затуманивается, и в голове проносятся воспоминания многолетней давности.

Впервые я услышала латинскую музыку, когда мы жили весной на Мальте. Сосед, живший в маленькой квартире под нами, включал ее по выходным. Мы открывали окна, и как только музыка доносилась до моих ушей, я чувствовала незнакомую, но присущую мне уже тогда потребность двигаться.

Однажды, когда я занималась домашними делами и танцевала под музыку, то обернулась и увидела, что родители смотрят на меня со странным выражением лица. Я сразу же запаниковала, подумав, что слова песни неуместны. Я еще не умела разговаривать по-испански и знала только самые основные.

Но они всегда знали о моем настоящем прошлом, и, вероятно, когда они увидели, как я танцую, вытирая пыль, это напомнило им, кто я.

Кем я была.

Что я им не принадлежу.

Я закрываю глаза, чтобы не поддаться страданиям, которые грозят меня поглотить, надеясь, что все остальные считают, что я погружена в музыку. Но именно в такие моменты я жалею, что у меня нет никого, кто мог бы меня обнять. Сказать, что со мной все в порядке — даже если все, что я считаю правдой, на самом деле оказывается ложью. Чтобы напомнить мне, что я проходила через более сложные обстоятельства и выстояла.

Когда пара мужских рук осторожно опускается на мои бедра, я не открываю глаз. Я хочу на мгновение представить, что Нико здесь. Притвориться, что тот, кто стоит за моей спиной, и кому хватило наглости прикоснуться ко мне — это тот, кого я хочу видеть рядом с собой.

Возможно, мой разум преобладает над всем, потому что сейчас эти руки, кажется, успокаивают меня так же, как, по моим представлениям, успокаивали бы руки Нико. Они обнимают мои бедра, когда мы двигаемся, наши тела идеально синхронизированы с ритмом. Я не решаюсь открыть глаза, понимая, что это разрушит иллюзию, и погружаюсь в музыку все глубже, пока мое сердце не начинает биться в такт ритму.

Песня переходит в ремикс на песню Глории Эстефан «Mi Tierra», и когда я накрываю руки мужчины своими, мои глаза распахиваются в шоке. Как это ни странно, но я знаю эти руки — ощущение их на себе, легкую шероховатость, мозолистые кончики пальцев.

Карлина ловит мой взгляд и вздергивает брови, а Дрю притягивает ее ближе, их тела движутся в чувственном медленном ритме сальсы.

Мое внимание отвлекается от них, как только Нико разворачивает меня и притягивает ближе. Несмотря на то, что я на каблуках-танкетках, он возвышается надо мной на несколько сантиметров. Многие женщины бросают на Нико оценивающие взгляды, и я не могу их в этом винить. Одетый в элегантные черные брюки в полоску, обтягивающие его мускулистые бедра, и рубашку на пуговицах того же цвета с закатанными до локтей рукавами, он, несомненно, красив. Одновременно с этим на него бросают завистливые взгляды несколько мужчин, которые, вероятно, хотели бы привлекать к себе внимание и держаться так же естественно, как он.

Наши тела раскачиваются взад-вперед, наши шаги плавно перетекают друг в друга по мере того, как приходит осознание. Нико Альканзар умеет танцевать сальсу — и очень хорошо. Его карие глаза не отрываются от моих, и я не могу отвести взгляд. Это похоже на один из тех коротких моментов, когда он позволяет мне видеть сквозь барьеры, которые он поддерживает со всеми остальными.