А позже выяснилось, что у города на новый Домик в этом году денег нет и что отстраивать «танк», если местному населению так уж в туалет ходить обязательно, теперь нужно всенародным хашаром и за собственные денюжки. Это финансовое обстоятельство было особенно огорчительным, потому как каждый, кто ранее к Домику по неотложным нуждам прибегал, считал это строение не своим собственным, а сугубо государственным и «чегой-то я теперь на это “Г” буду свои кровные тратить?». В общем, даже при некотором переизбытке рабочих рук нужного финансирования не нашлось и коллективное строительство нового Домика не задалось. Так что обуглившаяся стенка метровой высоты с зияющим провалом выгребной ямы еще несколько месяцев стояла посреди поляны немым укором человеческой жадности и памятником боевитой решимости советской молодежи. Ну а потом, когда дальним соседям, проживающим вдали от погибшего Домика, надоели постоянные визиты гостей, желающих только одного: специальное заведение, у этих людей в целостности и сохранности пребывающее, очень срочно посетить и нужды свои накопившиеся в тишине и задумчивости излить, они таких гостей-зас. цев к себе пускать перестали, Домик, конечно же, очень быстро по новой отстроили. И руки и деньги сразу же нашлись для того, чтоб за неделю новый Домик на полянке спроворить. И стал он еще и чище, и аккуратнее, чем прежний был.

Со временем и это туалетное событие истерлось из народной памяти, ну а Хохол в правдивости военных хроник уже больше никогда не сомневался и по окончании школы, в военное училище поступив, потом честно много лет Родине служил, уйдя в запас аж целым подполковником.

Ну, уж коли Бог Троицу любит, расскажу вам еще одну, третью историю про славную шестеренку отважных, но на тот момент совершенно безмозглых то ли девятиклассников, то ли десятиклассников не менее славной школы № 1. Начну с того, что в дополнение к уже знакомому Олегу Хохлу я вам еще одного представителя этой беспокойной ватаги во всей его красе презентую. В тесный круг соучастников всех их похождений входил славный паренек по имени Виталик, имевший уличное прозвище Абзы. Тут любой мало-мальски образованный человек, проживающий в нашей многонациональной стране, скажет вам, что «абзый» по-татарски означает «дядя», и при этом такой образованный человек имеет все основания решить, что Виталик, такое однозначное прозвище имеющий, своими корнями совершенно точно принадлежит к великому татарскому народу. Ну просто так получилось, что последняя буква «Й» в татарском «дяде» затерлась из-за фонетического неудобства произношения имен собственных в русском языке и он, татарский Виталик, наверняка будучи чьим-то дядей, стал называться именно так – дядя-абзый без последней буквы. Что, в принципе, не так уж и страшно. Однако же ошибочно подумает этот самый образованный человек. Очень сильно ошибочно!

Виталик был далек от потомков сказочного Камыр-батыра так же, как австралийская Канберра от села Кукуево Тверской губернии отстояла. Виталик был корейцем. Абсолютно чистым и этнически аутентичным корейцем. Настолько чистым, что кажется мне, задайся Виталик задачей как следует в своем генеалогическом древе поковыряться и углубленный анализ ДНК сделать, дабы свои исторические корни во глубине веков найти, то непременно бы выяснилось, что он, Виталик, является самым что ни на есть прямым потомком великого Чон Бон Су, спасшего некогда Корею от настырных, но боевитых маньчжуров. «Но тогда почему он здесь, в самой знойной части Советского Союза, прохлаждается, а не в столичном Сеуле от корейского народа почести принимает?» – спросите вы меня. Да все очень просто, товарищи дорогие! Бабушка Виталика, плоть от плоти, кровь от крови корейская женщина, правда, тогда, на тот момент – еще девочка, была интернирована из этой самой Кореи в советскую Среднюю Азию еще во время депортации 1937 года. Будучи увезенной с Родины, девочка Лиен Пак, став со временем Леной Пак, на новом месте прижилась и практически ассимилировалась, но до самой своей смерти с огромным трудом говорила по-русски, надеясь, что вот-вот все вокруг, включая членов шестеренки, наконец-то возьмутся за ум и, тупицы такие, выучат человеческий язык. Корейский то есть.

Ребятушки наши, которые в обычных жизненных условиях в своих собственных домах практически отсутствовали, захаживать в гости к Виталику любили и частенько это делали. Любили по многим причинам. И потому, что папа Виталика, большой начальник в энергетике, дом построил большой, уютный и гостеприимный и потому, что мама Виталика, заслуженный педагог и учитель русского языка с многолетним стажем, восполняя пробелы Анны Сергеевны, умело прививала им и знания, и любовь к великому и могучему; и потому, что Виталик, щедро наделенный даром художника, каждый раз показывал что-нибудь из новенького, им сотворенного. А еще и потому, и во многом именно потому, что бабушка Виталика, ставшая уже «бабой Леной», славилась своим азиатским гостеприимством и каждый раз с приходом этой шумной и вечно голодной оравы с невероятной быстротой накрывала богатый стол, уставленный исключительно аутентичными корейскими яствами. Эта крохотная старушка, сухонькая, но невероятно крепкая, ни на градус не согнутая жизнью, словно бы высеченная из тысячелетнего карагача, с какой-то непостижимой скоростью и грацией накрывала стол сотней плошек и тарелочек со всевозможной корейской снедью за те несколько минут, в которые лихая шестерица успевала разуться в прихожей и пройти в большую комнату к столу. При этом она безостановочно щебетала что-то такое ласковое на корейском языке, и через каждые шесть-семь слов слышалось единственно знакомое «Виталик». При этом «Виталик» звучало особенно нежно и с неким корейским прононсом. Примерно как «Ви Та Лик».

Ах, как же баба Лена готовила! Товарищи вы мои дорогие, вам даже не нужно надеяться на то, что в нынешние времена пусть даже в столице нашей Родины, пусть даже в самом настоящем и самом дороженном корейском ресторане вам подадут хоть что-то похожее! Тщетны такие надежды, друзья мои. Наверняка вам принесут и прекрасные ттоки, и огненно-обжигающее кимчи, и сытные, сваренные на пару пигоди, а также вкуснейший сиряги тямури, источающий аромат на километр вокруг себя, вам также принесут. Нет у меня в этом никаких сомнений. И более того, я уверен, что все принесенное будет удивительно вкусным и невероятно острым. Но нет, точно нет – это будет лишь бледной тенью того, что натруженные руки корейской бабушки Лены молниеносно готовили по извлеченным из ее памяти рецептам, заученным наизусть еще в раннем корейском детстве. Я вам больше скажу, бабушка Виталика делала такие кимбап и пулькоги, что несколько рестораторов в Сеуле от понимания того, что им в стараниях своих даже близко не подойти к искусству бабушки Лены, со словами «Дальнейшее теперь не имеет никакого смысла» закрыли свои рестораны и ушли в монастыри. Правда, ненадолго, но таки ушли же.

Родители Виталика, не меньшие корейцы, чем бабушка Лена или, скажем, сам Виталик, будучи рожденными уже в СССР, полностью ассимилировав к условиям советского социума, из корейского наследия сохранили лишь корейскую фамилию Ким и бабушке на ее вопросы, задаваемые на чистейшем корейском языке, все-таки еще кое-что понимая из спрошенного, отвечали исключительно по-русски. Сам Виталик, из корейского языка вынесший лишь «аньён[2]» и «тхэквондо», на любые бабушкины вопросы, адресованные к нему на чистейшем корейском языке, отвечал максимально сжато и предельно информативно: «Да не знаю я, б-а-а-а-а!»

Мама Виталика, как я и сказал, была преподавателем русского языка и литературы в педагогическом техникуме этого славного южного города. Наверняка это была странная картина, достойная пера Льюиса Кэрролла или кисти нидерландского товарища Босха, или еще какого-нибудь обкуренного абсурдиста. Представьте себе картину, в которой интеллигентнейшая женщина корейской национальности со всем рвением и тщанием преподает будущим учительницам начальных классов в сельских, а вернее – в кишлачных школах, имеющим в массе своей ярко выраженную узбекскую национальность, все тонкости и азы русского языка и все многогранное богатство русской литературы. И ничего, никто не удивлялся. Я вам даже больше скажу, выходили после обучения мамы Виталика прекрасные выпускницы техникума, уже очень и очень прилично говорившие по-русски и на слух отличающие Бунина от Есенина. Тетя Оля, как звала ее шестерица, настолько хорошо владела русским языком и обладала таким гением преподавания, что все шестеро по сегодняшний день, интересуясь временем, не банальное «Сколько времени?» вопрошают, а пользуются утонченной фразой старорусского интеллигента: «Прошу прощения, подскажите, который теперь час?» И все они по сегодняшний день о телефоне или дверном звонке говорят не «звОнит», а «звонИт», потому как однажды тетя Оля на понятном русском языке и с присущей ей утонченностью заслуженной учительницы доходчиво объяснила им, что «слово “звОнит” является однокоренным со словом “мудозвОн”». Примерять к собственной безграмотности однокоренное слово не захотел никто, и действие, производимое всевозможными звонками, колоколами и прочими бубенцами, они с тех пор произносили и по сегодня произносят правильно.