— Так, где мой нож? — она попыталась встать, но я прижал ее ворсистому покрывалу. — Елецкий, ты еще больше наглеешь! К тебе, пожалуй, вообще не стоит проявлять доброту!

— Оль! Ну, Оль… — я подмял ее под себя и несколько раз поцеловал в щеки, подбородок, губы.

— Говори, что ты задумал? Кто если не она⁈ — она приложила ладонь к моим губам, в ее глазах проступила тревога. — Между нами же все по-честному, да? На кого ты еще запал?

— Оль, ни на кого. Просто так, на всякий случай. Может не будет для меня никакой Даши. Я хочу твой подарок — лицензию, сохранить на какой-нибудь другой случай, — я повернулся набок, отпуская ее.

— Хорошо. Только уговор, всякий раз, как тебе придет в голову поохотиться, ты будешь брать у меня лицензию. И имей в виду, я буду давать ее тебе очень редко, в особых случаях, когда твое ружье будет готово начать стрельбу без твоего ведома, — успокаиваясь сказала Ковалевская.

* * *

Даже в июне небо в Лондоне часто серое. По улицам с грохотом носятся старые двухэтажные эрмимобили муниципального транспорта, которые давно следовало отправить на переплавку. По набережной Темзы угрюмо бредут люди с недовольным, серыми как небо лицами. И над всем этим висит какая-то недоброжелательность, пропитанная скопившимся раздражением.

Именно таким Майклу предстал Лондон — город, в который он очень не хотел возвращаться, но куда его вернули вопреки его воли. Перед тем, как он оказался в Лондоне, его били. Били трижды: сначала в Москве на каком-то складе, холодном, заставленным ящиками и воняющем рыбой. Затем дважды в Риме. Причем били практически без причин, лишь за то, что он не так отвечал на вопросы или не так смотрел. Здесь же в Лондоне его передали другим людям. Эти обходились с ним сносно: руки не распускали, давали кое-какую свободу, правда под присмотром.

Вот сейчас даже случилась прогулка пешком на Вейс-роуд. Ему указали адрес, и шел он вроде бы сам, только за его спиной неотрывно, шагах в десяти следовало трое. И барон Милтон знал, что любая попытка бегства будет мгновенно пресечена, при чем с очень печальными для него последствиями. Эти люди ясно дали ему понять, что шутить с ними не следует. И оставалось непонятным, зачем его вели на Вейс-роуд пешком. Да это недалеко, но обычно людей в его незавидном положении возят на эрмимобилях, при чем с густо-затененными стеклами. Быть может те, кто сопровождал его, рассчитывали, что Майкл все-таки решится на побег, или думали, что появится кто-то из русских, с целью его освободить. Все это для Майкла оставалось непонятным. Он не хотел, даже не мог об этом думать. Потрясение, случившееся в сыскном агентстве в Москве, когда на его глазах расстреляли Геннадия Степановича и всех его подчиненных было так велико, что эта кровь, грохот выстрелов и крики до сих пор снятся ему и как мираж появляются перед глазами даже когда он не спит.

— Сюда, — сказал бесцветный голос сзади, когда Майкл подошел к серому особняку с барельефами двух рыцарей у входа. — Открывайте дверь и входите.

Барон Милтон подчинился, вошел. Там его встретил неразговорчивый человек, проводивший на второй этаж, в просторную комнату с массивным письменным столом и длинным простенком занятым книжным шкафом.

— Присаживайтесь, господин Милтон, — сказал ему мужчина средних лет, лысоватый с неприятными, будто присыпанными пеплом глазами. — Я — виконт Эндрю Коллинз. Уполномоченный по некоторым особо важным вопросам герцогом Уэйном. А ваш вопрос, барон, именно в числе особо важных. Таких, от которых зависит безопасность Британской империи. Позвольте, я сразу намекну, что вы никто иной как предатель. Желали получить подданство в России?

— Разве это запрещено? Любой свободный человек в праве выбирать, где ему жить, — негромко произнес Майкл.

— Любая свободная страна, тем более могущественная империя в праве выбирать, как ей обходиться с предателями национальных интересов, — усмехнулся виконт Коллинз. — Вы, Майкл Милтон, не просто сбежали из родной страны, вы начали работать на интересы наших врагов. При чем в самой опасной для нас области, способной подорвать могущество империи и вовсе перевернуть сложившиеся мировые устои.

Майкл молчал. С того момента, как его выволокли из сыскного агентства и вместе с ним забрали копии Свидетельств Лагура Бархума, но уже понимал, в историю влип и зачем он нужен этим людям.

— Ваша сестра, Майкл, совершила несколько грязных преступлений в Британии. К счастью, у нас длинные руки и мы смогли разыскать ее в Москве. Ее попытка убедить нас в собственной смерти и затаиться в России оказалась неудачной. Она уже в наручниках, на пути в Лондон. Вы же понимаете, что ей грозит за кражу древних артефактов, подрывающих безопасность Британии, и вывоз их за границу? Я уже молчу об убийствах, совершенных ей с особой жестокостью. Но… — Эндрю Коллинз встал из-за стола, подошел к окну. С минуту он молчал, поглядывая на закатные краски, отражавшиеся на золотистых стенах Платт-билдинг. Потом, неожиданно спросил: — А хотите чай?

— Нет, — Майкл замотал головой, и дрогнувшим голосом произнес. — Вы не договорили насчет Элизабет. Что с ней, скажите ради богов!

— Пока ничего. Я бы даже сказал, с ней пока все хорошо. И будет хорошо до тех пор, пока вы будете работать в интересах Британской короны. При чем работать изо всех сил, пытаясь искупить свои грехи. Если в ближайшее время нам не удастся получить перевод Свидетельств Лагура Бархума, то Элизабет пострадает или даже погибнет. Так что жизнь вашей сестры и ваша собственная в ваших руках, — виконт повернулся, на его лицо наползла гаденькая улыбка. — Ах, да, кстати вам от нее послание, — Коллинз вытащил из ящика стола эйхос отобранный у барона Милтона еще в Москве. Нажал боковую пластину и, сделав погромче, включил прослушку последнего сообщения.

Барон Милтон услышал испуганный голос Элизабет:

«Майкл, дорогой! Умоляю, сделай все, что они просят! Это страшные люди! Они убьют и тебя, и меня! Наша жизнь сейчас висит на волоске! Добудь для них эти чертовы переводы! Проси Елецкого! Придумай что-нибудь! Майкл, ты же у меня умный! Ты знаешь…» — ее речь оборвался от ее же вскрика.

Глава 8

Предатель

Мои опасения подтвердились. Пока не на сто процентов, но все шло к этому.

Вимана приземлилась на лужайке у правого крыла Багряного дворца, и третий камергер, видимо уже получивший самые свежие инструкции свыше, сказал:

— Александр Петрович, понимаю, у вас могли быть какие-то иные планы, но их придется отложить. Видите ли, распоряжение императрицы. Прошу следовать за мной.

— Хотелось бы сначала домой. Хотя бы привести себя в порядок, переодеться. Не могу же я предстать перед самой императрицей в таком виде! — несколько фальшиво возмутился я. Предстать-то я, конечно, мог перед Глорией в любом виде — этот вопрос меня не слишком заботил — но мне категорически не нравилось, когда кто-то, пусть даже венценосный, распоряжается моим временем и свободой. А вид мой… ну да, одежонка нечистая, особенно сорочка, порвана в нескольких местах, испачкана сажей вечернего костра. Однако сам я вполне себе ничего: отмыт до приятнейшего благоухания в ванне императрицы. В нее мы в нее с Ольгой Борисовной дважды окунались. И в последнее омовение меня посетила очень постыдная мысль… Не хочется ей делиться, но скажу: «а что, если бы в этой самой просторной и удобной ванне вместе со мной оказалась сама императрица?». Таких нескромных дум я устыдился, мигом отбросил их, но вообразить успел и осадочек остался.

— За это не беспокойтесь! О вашем виде, вернее одежде, доложено непосредственно ее величеству. Она примет вас так, как вы есть. Так что, прошу, — третий камергер ее императорского величества сделал многозначительный жест в сторону дворца.