Торн смотрит, как за Амишей закрывается дверь, и ничего не понимает. Ее с головой накрывает паника от осознания, что ее напоили чужой кровью, и остаточный восторг от схватки с чудовищем из леса. Она знала эту часть себя, всегда ее ненавидела: слишком сильные эмоции подавляют объективность. Потом она осознает, что провалилась, поймет, что снова оказалась в плену, но сейчас это казалось вторичным.

Она… должна поговорить с Туиренном. Обязана.

Одеяло летит в сторону, Торн поспешно и криво влезает в одежду и выбегает прочь.

Ей срочно нужен Рашалид.

Его тренировочная поляна полна новых лиц. Торн на мгновение теряется в обилии огней и искр, от звуков боя. Общая атмосфера здесь такая плотная, что она начинает ощущать эйфорию дуэлей как свою собственную. Сосредоточиться сложно, она ищет взглядом Рашалида, но его нигде нет.

Ворох теней и светлячков в стороне оборачивается дуэлирующей парой. Торн не оторвать взгляда от самой прекрасной женщины, которую она когда-либо видела, сияющее розовое золото во плоти. Клыкастая улыбка той кажется такой счастливой. Торн понимает, что завидует.

Она никогда не могла сразиться ни с кем по-настоящему. Стоило только поймать настроение, люди сразу видели то, что она из себя представляет. Боялись все, даже Адан.

А ведь она могла бы тренироваться здесь. Сейчас Торн даже не чувствует усталости, словно не было ран, не было мучительных непонятных манипуляций Рашалида с пепельной сталью. Неужели кровь Туиренна так подействовала?..

Или так подействовала бы любая кровь?..

– Нравится наблюдать?

Она вздрагивает. Рашалид постоянно подкрадывается со спины. Ему нравится напоминать, что они не ровня. Он говорил, что это потому, что он ее тренер, но у Торн была другая версия. Она считала, что он просто мудак.

– Я люблю сражения.

– Наслышан.

Он бесшумно обходит ее, и она двигается зеркально. Знает, что Рашалид не нападет на нее, но слишком привыкла за эти дни всегда держаться к нему лицом.

– Ты разве не должна восстанавливаться после своей…

Торн перебивает его, прежде чем сама может себя остановить:

– Где Туиренн? – она видит, как брови Рашалида удивленно ползут вверх, и вовремя поправляет себя: – Лорд… Туиренн. Где лорд Туиренн, я имела в виду? Я хотела…

– Провожает в последний путь Воагхэнн, – его белые глаза следят за ее выражением, высматривают эмоции, реакцию. Она сопоставляет его слова со словами Амиши и снова чувствует себя виноватой.

Она, кажется, умудряется все портить даже во Дворах. Интересно, каковы ее шансы надоесть здесь всем так, что ее просто с позором прогонят и запретят возвращаться?

Рашалид вздыхает. Скрещивает руки на груди, лениво опирается плечом о ствол дерева и говорит спокойно:

– Каждое живое существо Двора – все равно что дитя лорда Двора, пользуясь вашими терминами. В прямом смысле у нас дети не рождаются. Если они, ну… – он неловко поводит головой. – Не вы.

Не «вы». Торн ощущает себя чем-то средним между одомашненным животным и заразно больной. Не слишком приятно.

Она открывает рот, но сбивается и с удивлением понимает, что спрашивает совсем не то, что хотела:

– А как вы появляетесь?..

Рашалид раздраженно скалится.

– Я похож на того, кто хочет поговорить с тобой о размножении видов? – Торн это не берет, и он закатывает глаза. – Раз в году мы танцуем на Ночи Обновления, Дилеаг Бладх, со своими избранниками, или даже одни. Возглавляет танец лорд, он же отдает и проводит через себя всю жизненную силу Двора. В танце мы оставляем земле эмоции, чувства, надежды и страхи. Многие из этих чувств формируются в сгустки и обретают сознание. Со временем они решают сплести себе тело, и из ветра рождаются викториане, из теней – грискорнцы, из света – такие, как мы, – он осекается, качает головой. – Я. Эгидианцы. Из более диких импульсов сплетаются более чудовищные существа, не тене, вроде Воагхэнн.

Смешно. Он почти сказал это так, будто он и Торн совершенно равны. Хороший контраст скачок от «вы» за парочку фраз.

– Так что, – подытоживает Рашалид, размыкая сложенные в замок руки на груди и отклоняясь от дерева. – Да, вчера он убил Воагхэнн. Оно было такое одно.

Ей снова не по себе, снова стыдно. Вторглась, нарушила, лишила жизни. Осквернила труп.

Должна ли она это чувствовать? Она в плену у чудовищ, которых должна презирать. Они не отрицают, кто они такие. Но они еще и живые, с привязанностями, с чувствами, и такими сильными.

Торн не знает, что чувствовать правильно. Горечь или безразличие.

Она запуталась, и все становится только хуже. Но она не может отрицать, что от слов Рашалида ей не по себе. И между ними не может быть недопонимания, ведь она так же скована невозможностью солгать.

– Мне жаль, – ей правда, правда жаль. Не имел значения ее риск, ведь по итогу победительницей вышла она.

Рашалид кажется удивленным. Разумеется, верит ей. И, кажется, она впервые слышит от него настолько мягкие интонации:

– Не нужно. Ты помнишь его, а это самое главное. На Дилеаг Бладх его образ может возродиться вновь в чем-то гораздо лучшем.

– Но оно погибло.

– Оно напало на Туиренна, Торн. Пойми, – он подходит всего на шаг, но значительно сокращает расстояние. Торн завидует его длинным ногам. – Мы сражаемся и проливаем кровь друг друга постоянно. И мы редко умираем в прямом смысле, если лорд Двора заботится о ритуалах. А Туиренн заботится всегда. Воагхэнн – одно из типичных чудовищ из ваших кошмаров, и ему плевать, на кого нападать, особенно когда нашло новую вкусную добычу.

Торн понимает, что улыбается. Да, это звучит логично и ясно – для нее. Дома бы никто ничего не понял, но и ее никто не понимал, так что ничего удивительного в этом не было.

Если подумать, слишком легко представить, как в словах людей из-за леса все здесь могло превратиться в оживший кошмар. Люди всегда боятся того, чего не понимают – и так красивое обращается чудовищным в один момент.

Рашалид, впрочем, все еще всматривается в ее лицо. Его не обмануть, он будто насквозь ее видит.

– Торн, в чем дело? От тебя пахнет тревогой. Постоянно вообще-то, но сейчас особенно.

Она вздыхает. Встречается с ним взглядом, как всегда запоздало вспоминая, что смотреть им в глаза – это вызов.

Какое же у него знакомое лицо.

– Амиша попросила меня быть осторожнее.

Рашалид издает какой-то совсем нервный смешок.

– Ты? Осторожнее? Да, хорошо. И что она тебе наговорила?

Торн запинается. Рашалид ждет, но она знает и чувствует, как он теряет терпение.

Как она может быть такой откровенной с реликтами, которых должна бояться? Она не могла быть откровенной с семьей. Ни с кем, даже с Молли, с которым провела два года. А здесь она сама не знает сколько дней, и вот…

– Она сказала, что Туиренн – лорд Туиренн – дал мне своей крови. Что исцелил меня. Еще она постоянно говорит, что у меня нет выбора, что я якобы буду… любить его? И что… и я не знаю, какие чувства мои, потому что я пленница, а какие – эта навязанная любовь, и…

– Так, остановись немедленно, – Рашалид сильно сжимает ее плечо, встряхивает, заставляет посмотреть на него. – Что бы она понимала, даит-аин-чужачка. Мы все дети Двора, тене и нет. Мы все любим его, это безусловно. Но это не всезамещающая любовь, он не заменит тебе мать, возлюбленных, родину, что там еще у вас за пределами леса важно и священно. Ты полюбишь его, но ты не изменишься, и все еще сможешь подвергать себя опасности, сигая в пасть к лесным чудовищам.

Торн не понимает. Не может понять. Неужели он всерьез думает, что этот их запутанный мир может быть хоть кому-то ясен?

– Как можно не измениться, полюбив что-то против своей воли?

– Как сильно ты изменишься, если полюбишь новый запах? Вкус? Настроение? Музыку? Он мне семья, Торн, и я все еще могу долго спорить с ним и говорить, что меня не устраивает. У нас не такие отношения, как у ваших правителей. Пойми это и просто позволь себе чувствовать, а не переживать.