А вот отношение ко мне его «свиты» радовало значительно меньше. Если «дядька», все четверо магов-телохранителей и следопыт, опосредованно «разобравшийся» в моих возможностях, видели во мне хоть и молодого, но битого жизнью добытчика и считали, что я имею право держаться независимо, то большей части обычных рубак было плевать на то, что я выжил «в самом центре» Пятна и завалил целую боевую группу Левашовых. Простолюдины дурели от зависти. Ибо либо присутствовали при передаче мне пачки банкнот на «баснословную сумму» в сорок тысяч рублей, либо узнали об этом от товарищей. Вот и поглядывали на меня с нездоровым интересом. До тех пор, пока из-за лесистого мыса, вдававшегося в озеро Мрачное, не показался нос знакомого суденышка.
Тут всем, включая меня, стало не до размышлений: Петр Семенович расплылся в предвкушающей улыбке и от избытка чувств хлопнул меня по плечу, его дядька, наоборот, нахмурился, маги окутались довольно плотными защитами, рубаки заулюлюкали, а капитан «Ласточки» насмешливо фыркнул:
— Услышали наш дизель и решили дать деру. Дурни: с этого озера можно уйти только по течению Еланки…
Как вскоре выяснилось, тот кораблик давать деру не собирался: выйдя из небольшой бухточки, он вдруг взвыл не одним, а двумя движками, повернул на нас, секунд за десять-двенадцать вышел на редан и… начал преображаться!
— Бронекатер-перевертыш Хлебниковых, сука! — злобно процедил Ждан Еремеевич, очень быстрой подсечкой сбил с ног своего воспитанника, дернул за ногу Константина Алексеевича, оказавшегося в пределах досягаемости, и заорал во всю глотку: — Митрич, отворачивай: ща скинет иллюзию и как вдарит скорострелками!!!
И ведь как в воду глядел: от силы через пару секунд башенка, внезапно «возникшая» на носу бронекатера,
выдала очередь снарядов из восьми-девяти, и от рубки нашего кораблика полетели даже не щепки, а здоровенные куски дерева! Я в этот момент уже лежал на палубе. В компании с замешкавшимися магами, которым помог упасть. А во время второй очереди вдруг сообразил, что прорыв «перевертыша» к Еланке и последующее бегство может выйти мне боком. Ведь Докукины не смогут захватить и допросить членов команды этой посудины, не получат подтверждение истинности моей легенды, не поверят в предупреждение о скором начале межродовой войны, не рванут на помощь родичам и не подкинут меня к цивилизации, так как решат, что я заманил их в ловушку!
Разозлился — жуть. Поэтому тяпнул боевой коктейль, влил предельный объем силы в марево, скользнул к дырке, появившейся в фальшборте, и чуть-чуть подождал. А в тот момент, когда атакующий бронекатер приблизился к нам на расстояние рывка, перепрыгнул на его палубу, вторым перемещением возник возле двери в бронированную рубку, из которой раздавался веселый многоголосый хохот, рванул ее на себя и раскидал сферы умиротворения по всем троим «морячкам», обнаружившимся внутри.
Само собой, ограничиваться полумерами и не подумал — уронил их одной «общей» оплеухой, всадил ледяную иглу в левый висок очень уж просто одетого парня лет двадцати двух, как потом выяснилось, управлявшего пушкой с помощью примитивных тяг, ослепил окоченением капитана и во время следующего рывка подрезал ему же связки под коленями.
Потом свалил. Наружу. Ибо рубиться с магом иллюзий в тесноте рубки не рискнул. Да, даже так схлопотал в спину какой-то гадостью, просадившей защиту почти на девяносто процентов, зато потом захлопнул стальную дверь, подпер ее своим телом и на протяжении «долгих» сорока пяти секунд ждал, пока она не перестанет сотрясаться. Не стал спешить и после того, как бедняге Одаренному стало не до меня — еще секунд тридцать слушал вопли слепца, умолявшего его не добивать, затем потянул на себя створку, «впустил» внутрь еще одну оплеуху, ворвался следом за ней и понял, что перестраховывался зря: оба условно боеспособных члена команды были вне игры!
Капитана, лежавшего на животе и верещавшего на зависть любой бабе, сходу вздернул на ноги и, «заикаясь сильнее обычного», заставил вырубить движки. Потом нейтрализовал, пробив ледяными иглами обе руки и одну ногу, оставил в покое и переключился на иллюзиониста, бившегося в предсмертной агонии. В смысле, вбил «Катран» в проекцию ядра — или, если по-местному, Искры — сломал обе руки и только после этого деактивировал сферу…
…Как выяснилось через пару минут после того, как «Ласточка» подошла к дрейфующему бронекатеру-перевертышу целым бортом, а самый шустрый подчиненный ее капитана спрыгнул на палубу трофея и поймал швартовочный конец, мое решение заглушить двигатели было одновременно правильным и на редкость глупым. Первое определение объяснялось просто: продолжай они тарахтеть, Ждан Еремеевич не решился бы рисковать жизнью старшего внука главы рода и ни за что на свете не позволил бы Митричу подвести корабль к катеру-ловушке. Ну, а второе… второе подтвердило реальность моей амнезии, ибо в этом мире на технике, въезжающей, вплывающей или влетающей на территорию Пятен, двигатели не глушили вообще. Ибо завести их под давлением магофона было той еще проблемой. Ну, а я превратил дорогущий «приз» в баржу. Да, на время, так как бросать его на озере никто не собирался, но, можно сказать, сделал это сдуру.
Впрочем, тыкать меня носом в эту глупость никто не собирался: Петр Семенович поздравил меня с победой в неравном бою и попросил разрешения осмотреть «катер, взятый на копье», воспитатель Докукина-младшего ушел допрашивать пленных чуть ли не раньше, чем узнал, что они есть, а большая часть экипажа «Ласточки» под чутким руководством капитана стали готовить посудину к буксировке.
Осматривать «перевертыш» юный маг начал с рубки. Так как услышал истошный вопль пытаемого и захотел поприсутствовать при процессе. У меня такое желание отсутствовало, поэтому я прошел на нос, снял с плеч тощенький рюкзак-однодневку, лег на палубу, подложил под голову импровизированную подушку и закрыл глаза. Расслаблялся — если можно назвать расслаблением медитации под дикие крики и топот чьих-то ног — порядка часа. А потом Петр Семенович изволил послать за мной одного из рубак, и мне пришлось спешно возвращаться в реальность, подниматься на ноги и отправляться на корму.
Там обнаружилась вся верхушка этой компании — Докукин-младший, его дядька и три мага. Ко мне обратился «воспитатель», хмурый, как грозовая туча —
извинился за проявленное недоверие, сообщил, что мои слова о скором начале межродовой войны подтвердились, и спросил, за какую сумму я бы мог продать их роду свой трофей.
Цен на бронекатера-перевертыши я, естественно, «не помнил», поэтому пожал плечами и воспользовался уже имеющимся клише подходящего ответа:
— Я по— … по-о-очему-у-у-т-то у-у-уве-ерен, ч— … ч-что в-вы, Д-Д-Доку-у-кины, д-да-да-дадите хо— … хо-о-орошую ц-ц-ц— …
— Дадим. Порукой тому мое слово! — не став дослушивать мое блеяние, уверенно подтвердил юноша, толкнул речь, в которой поблагодарил за все, что я сделал для их рода, включая грядущее повышение обороноспособности, а затем поинтересовался моими планами на ближайшее будущее.
Я воспользовался представившейся возможностью в полной мере. То есть, сначала «честно признался», что хотел бы с его помощью добраться до ближайшего города, чтобы отойти от скитаний по Пятну и заняться поисками своей семьи. А потом озвучил еще один слой легенды, придумываемой на ходу — сглотнул, нервно облизал «пересохшие губы» и криво усмехнулся:
— То— … то-олько м-м-мне по— … по-о-о-очему-то ка-а-ажется, что и-их у-у-убили. У-у-у м-меня н-на г-гла-а-азах… И я-а-а со— … со-о-орвался в Пя-а-атно, что-о-обы о-о-обру-у-убить х-х-хво-о-осты…
— А уйти ты мог, судя по состоянию одежды с вещмешком и имеющимся навыкам, далеко… — неожиданно подал голос Дядька.
