– Что ж ты уже хоронишь. Но кто-то ведь должен на производстве работать. Так же нельзя.
– Вот дура-баба! Чего ты за производство беспокоишься? О себе думай, пока выдалась такая возможность. Они-то что – о производстве думают? Обогащайся, пока опять все не завинтили. А закрутят покрепче, чем при коммунистах – не трепыхнешься.
– Люди же надеются на что-то, работают.
– Тупорылых всегда хватало. Союз развалили – и Россию развалят. Чечня – только начало. Там с ними воюют, а в Москве им все продают.
–Так Путин же…
–Заколебал уже твой Путин, без году неделя у власти, а только и слышишь: Путин, Путин. И он обломает зубы. Ты что, думаешь, люди туда деньги зря бухают? Югославия? Видела? Так же и сильная Россия никому не нужна.
– Если не захотим, так и не развалится.
– Союз тоже не хотели разваливать.
– Значит, хотели.
– А референдум! Забыла? Им надо знать, что думает народ, чтоб поступать наоборот.
– Что референдум? Когда подписали соглашение, никто и не рыпнулся. Значит, хотели. Вон царя в 17-м захотели скинуть и скинули.
– Царя вспомнила! Там без вас обошлось. Что вы хотите, чего вы не хотите – никого это не колышет. Серая скотинка. Что вам ни скинут, то и прожуете. Все в выборы с вами играются, а вы, довольные, голосуете. Демократия! Нет, такой тупости, как в России, нигде не найдешь. Привыкли начальству в рот глядеть и все по команде делать. Албанию возьми – на карте не разглядишь. Им одного МММ хватило, чтобы все разнесли. Только на себя надейся, только о себе думай. Вертись, пока молодая и здоровая. Я уже семь лет как бросил ишачить. Дом выстроил.
– Коттедж?
– Ну, коттедж не коттедж, а вполне приличный дом, со всеми удобствами. Будет что детям оставить. Старшей высшее образование даю.
– Платное?
– Ну а какое же? На бесплатном только дети начальников до профессоров. Еще два курса. Врачом будет. Я ее в Минске пристроил, там дешевле, да и спокойнее, чем в Москве. Ничего не взрывается, да и бандитизма такого нету. Лукашенко, как Наполеон когда-то, быстро все шайки оприходовал. У двоюродной сестры живет. Тоже плачу.
– Ну и где ж они работать будут – эти врачи, что за деньги учатся? Им столицы подавай. А кто ж нас лечить будет?
– А зачем вас лечить? Разбаловались при советской власти. А как при царе-батюшке жили? Без никаких врачей, без больничных, без санаториев, без всяких инвалидностей, без пенсий. Но хлебом всю Европу кормили. Сами, правда, с голоду пухли, лебеду ели, да и средняя продолжительность жизни до сорока не дотягивала.
– Немного осталось, догоним.
– А, на наш век нефти хватит, а что там будет лет через 50 никому не известно. Задача у нас одна: поднять детей и протолкнуть их дальше. Если повезет, то и внуков дождаться.
– И ты ничего не знаешь. Я ж спрашиваю, что нам, бедным, делать, всем нам?
– Я тебе все сказал! Чего тут непонятного? Колхозы кончились, каждый сам по себе!
– Господи, как все надоело! – Женщина повернулась к окну и тяжело замолчала.
Помню, у нас на филфаке в БГУ стажировалась француженка из Сорбонны. Жизнерадостная южанка Жани. С третьего курса ей выплачивали зарплату учителя. За это она должна была отработать 15 лет в государственной системе образования. Вероятно, со временем что-то подобное будет и у нас. А сейчас выпускники мединститута или педвуза идут туда, где знания их никому не нужны, но где зарплата раз в 10 больше, чем у врача или педагога. Моя воспитанница, получив диплом, пристроилась в банке – поднимать телефонную трубку всего лишь за 600 долларов. Получая такие деньги, она принялась за мое воспитание. К роли воспитанника я оказался не готов.
Подъезжая к Можайску (память о Литве? Мажас – малый, есть и городок Мажейкяй), Света, оказавшаяся худой и высокой бабой с резкими чертами лица, тряхнула собачьего любимчика. Он сразу открыл глаза и послушно встал, как будто только и ждал ее неласкового прикосновения. Выволакивает тюк. Все с тем же тоскливо-собачьим выражением влажных глаз. Мужики, мирно дремавшие всю дорогу, помогают ему выгрузиться. Что-то обсуждают на перроне. Света, подняв руки, подбирает в узел свои жидкие белобрысые волосы. Она выше своего парня на полголовы и лет на пять старше. Да и вдобавок плоская, как доска. Может, она ему никто, просто подельница?
Ну, вот и последний перегон до Бородино. Надо же, сколько проехал зайцем. Воскресенье, контролеры тоже люди.
Одуряющий запах скошенного сена. Именно этот запах, рассказывала одна дама, и поразил ее в Париже – в разгар нашей зимы. А также клошары – французские бомжи. Эти впечатления были сильнее, чем от Лувра и Эйфелевой башни. Но самые страшные бомжи, как рассказывают, все же в Лондоне. Странно, за границу мне совсем не хочется. С годами все больше ценишь привычное и знакомое. В общем-то, я домосед, мне хватает ежегодного маятника Москва – Минск. Да еще мой любимый Крым, когда средства позволяют.
Два раза был и со своей воспитанницей. Первый раз, в 1994-ом поставили с ней рекорд. Приятель звонит из Коктебеля и захлебывается от восторга – дешевизна небывалая. Соблазнил. Продал Платона, Литературную энциклопедию, которую собирал почти тридцать лет, Антологию мировой философии. Насобирал 80 баксов. Воспитанница добавила 60 отпускных скромной школьной учительницы. В итоге после 16 дней, с дорогой, у нас оставалось еще 20. А съездить надо было обязательно: в свои двадцать два она еще ни разу не была на море. Семья была не богатая, отдыхали на своих шести сотках. Никаких излишеств, дочкам даже конфет не покупали, только протертая смородина с сахаром. Зато на зубах ни одного пятнышка, улыбки у сестричек были суперголливудские. При советской власти отец дорос до парторга завода, оставаясь активно верующим. При новой работал на строительстве храма Христа-спасителя. С горечью рассказывал, какие грязные гешефты там проворачивались. Я любовался ее восторгом, а потом облупленным носом. Всё не верила, что даже и не жаркое по московским меркам солнце может как-то повредить ее красоте. Осталась наша фотография на фоне профиля Волошина. А Платон и Антология потом ко мне вернулись. И последний том энциклопедии. Достались в наследство от старшего друга – Володи Бурича. После Крыма оказались в Минске. Там я получил самый большой по весу гонорар – полный пакет зайцев. Благодаря переводу романа моего кормилица-курда. Хватило, чтобы приодеть мою Светочку в магазине минского дома моделей.
Люблю Москву, ее вольный и прихотливый облик, хотя жить в ней уже практически невозможно – нечем дышать, в буквальном смысле. Квадратно-гнездовой Питер просто угнетает, самый противоестественный город – нагромождение камня в болоте. И все это расположено в одной плоскости – размазано, как блин на сковородке. Немного примиряют с ним нежные женские лица – от невской воды. Минск я в состоянии выдержать максимум неделю. Этот город родной, нелюбимый европейской тоской заражен. В нем какая-то непроявленность, пресность. Хотя для обычной жизни он очень удобен, все рядом, всегда чистый – традиция субботников там не прерывалась. Много красивых ухоженных женщин, одухотворенных девичьих лиц. Но также алкоголиков и самоубийц.
Белорусская ментальность явлена прежде всего, как деревенская, на городских улицах она себя еще не нашла, поэтому я успокаиваюсь только, добравшись до своей деревни, где в состоянии выдержать целое лето. Только там – в стенах дедовского дома, в кресле-качалке под яблоней – я чувствую себя максимально свободным и защищенным. А как радостно ныряешь потом в московские водовороты. Отдаешься мощным потокам, чувствуя себя ладьей на стрежне. Или Стенькой Разиным, готовым топить княжну за княжной. Правда, месяца через три княжна выбирается и начинает мочить того же Стеньку. Ближе к весне, повторяя строки самой непоседливой минской поэтессы Любы Турбиной («Не доехать до Волги позорно, а за Волгой еще вся Сибирь!»), подумываю о Байкале, о Камчатке. В конце концов, и до Владивостока можно добраться на электричке.
