– Жена работает?

–Зачем? Не нужна мне ее работа. Второго ждем. Сейчас хороший заказ найти трудно. Хотят побыстрее и подешевле. Буду сегодня говорить. Кубинка? Это моя.

– Ясно, у тебя кубинка, а не москвичка.

– Э, нет! – улыбнулся он. – Не мой профиль.

– Красота для тебя – это только если что-то из камня?

– Может, и так. Не думал. Всего вам хорошего!

– Счастливо, Ашот!

Продвигаясь к выходу, он разминулся с коробейницей: «Пиво! Холодное пиво!» Но, видимо, вспомнил, что и ему нужно. Взял две бутылки. Быстро возвратился и поставил одну рядом со мной.

– Спасибо. Шноракалутюн! – щегольнул я напоследок. Ашот улыбнулся – нагромождение камней осветилось солнцем, засияло гранями – и выбежал из вагона. Помахал с перрона.

Достаточно десятка фраз, чтобы установить благожелательный контакт с любым чужеземцем. Глубокое знание языка может и не дать такого эффекта – оно воспринимается как что-то профессиональное и даже подозрительное. Дилетантизм свидетельствует о бескорыстном интересе и желании понравиться. Что рождает такое же ответное желание.

– Симпатичный парень, – неожиданно проговорила соседка, которая, казалось, вся была с Викторией Токаревой – но, знаете, все равно, не лежит у меня душа к ним. Ну, в городе, ладно. Но ведь они уже и у нас в деревне. В классе только одна сероглазая девочка. Остальные пять – все с черными. Я каждый раз вздрагиваю, когда открываю дверь. Где же наши дети – русые, голубоглазые? Да что говорить: председатель колхоза – и тот чеченец. И это у нас, в Подмосковье!

– Но преподаете вы им русский язык?

– А какой же?!

– Видимо, и останется от славян только русский язык, на котором и будут говорить все народы многонациональной России.

– А может, и не останется. Они только слова учат, а смысла их не понимают. Ну что для них береза? Дерево, из которого дрова хорошие. Ничего я в этой жизни уже не понимаю. Они-то ведь не пьют, работают, плодятся. Как те же турки в Германии. Лучше не думать ни о чем, и только эти сериалы смотреть. Ну, так надоели, хоть телевизор выбрасывай. Да еще и реклама эта, сил нет. Книжками спасаюсь, перечитываю и просто плачу. Раньше Токареву очень любила. Ну а сейчас, видно, тоже приспосабливается. Приятный у нее юмор, грустный, интеллигентный. Пошлость ей совсем не идет.

Она положила Токареву в пакет и поднялась к выходу. Разминулась с мужчиной лет сорока. Коротко острижен, подтянутый, строгий. С ним девочка-подросток. Милый гадкий утенок. Тоже что-то продают. Девочка стесняется и робеет.

– Давай! – командует мужчина. Девочка начинает говорить, но очень тихо. A тут еще грохот встречного поезда. Девочка растерянно замолкает. Беспомощно смотрит на отца.

– Начни сначала, – твердо говорит он.

Теперь слышнее, но что к чему я так и не понимаю.

Что у нее там в руке?

Отец поднимает сумку, проходят мимо.

Останавливаю девочку.

– Так что же там у вас?

Она с готовностью показывает мне огромного таракана.

– И что? – не догадываюсь я.

– Это жвачка! – девочка радостно улыбается мне.

– Таракан?

– Нет, в пакетике под ним.

Желание поощрить детский бизнес пропадает. Никто у них ничего не купил. Папа с дочкой стали жертвой собственной оригинальности. Таракан и жвачка. Папа и дочка. Таракан, конечно, папа. Если он уже приспособил дочку, то – страшно подумать, чем же занимаются мама и бабушка? Да и теща, небось, при деле. Дома, наверное, у них была дискуссия, возможно, даже поссорились с женой. Но – настоял. Видно такой – из дрессировщиков. Адаптирует к суровой действительности.

«Вучысь дачушка танчыць, працаваць гора наўчыць! (Учись, доченька, танцевать, работать горе научит)» – гласит белорусская народная мудрость. Для жизни нужнее запас счастья, который мы несем из детства, чем опасливая и методическая подготовка к ней.

Дети, у которых было счастливое детство, оказываются психологически непотопляемыми. Хотя в высококонкурентных областях и не достигают вершин. Но на любых вершинах холодно, там нет никакого счастья. На парашюте детства мы медленно опускаемся с небес на такую понятную и геометрически ясную землю. Оказавшись по приземлении в сумрачном лесу, мы все же не впадаем в отчаянье. Мы помним, что он граничит с полем и лугом. И надо только довериться ручейку, чтобы выйти к свету.

Видимо у папы подсознательное желание разделить собственное социальное унижение – он явно из советских интеллигентов – на всех членов семьи. Если уж меня втоптали в грязь, то и я в долгу не останусь – всех заляпаю.

Представить себя на его месте? С больной женой, полусумасшедшей тещей, которая не тому отдала свою драгоценную доченьку. С государственной зарплатой оборонного предприятия, которая сделала его вегетарианцем. Или с пособием по безработице. Куда бы ты отправил своего ребенка? Тем, кто честно растит детей в наше время, надо ставить памятник при жизни. Из цветного металла. Чтобы в любой момент могли сдать за наличные и дотянуть до лучших времен.

Напротив, через скамейку, молодая пара. Сияют новенькие узенькие колечки. Видно, что они как-то очень вместе. Она положила ему голову на плечо. У нее скошенный подбородок и широко расставленные, навыкате, глаза. Короткий вздернутый носик с поднятой верхней губой. Когда улыбается, высоко обнажаются десны. А он – живой контраст и дополнение: подбородок выдается вперед, глаза глубоко посажены, рядом с переносицей. Длинный крючковатый нос. Он жгучий брюнет, она пепельная блондинка. Нарочно не подберешь. Надо же, встретились, понравились друг другу, поженились. Действительно, противоположности сходятся. Самая убедительная иллюстрация этого тезиса. Могли бы зарабатывать на своей свадебной фотографии. Возможно, эти крайности на грани уродства будут немного сглажены в детях. Этакая дополнительность на внешнем уровне. Недостатки характеров не так очевидны и поэтому найти свое психологическое дополнение гораздо сложнее.

Парень в тельняшке дремлет, скрестив руки на животе и уронив голову на грудь. Конечно, ему снится его соба-ачка.

Электричка влетает в зеленый тоннель. Запах нагретой солнцем хвои, золотой зверобой на откосах, красный клевер.

Дачные платформы. Чапаевка. Полушкино. Санаторная. Народ начинает рассасываться. Дачки до горизонта. Как на кладбище в Митино. Домики еще советского образца по китайскому варианту. Плюс шанхаизация всей страны. Ближе к Тучково пошли коттеджи, в основном недостроенные. А сколько их по всему Подмосковью. Кто и когда их будет достраивать? На десяти, на шести сотках. Таким зданиям нужно не меньше гектара. Но – скорее-скорее! – воткнуть в землю свое упавшее с неба богатство. За Тучково опять дачки. Страстное желание иметь что-то хоть маленькое, но свое. Людей слишком быстро бросали в будущее, грубо отрывая от привычного и милого уклада жизни. Они обреченно шагали вперед, повернув головы назад. Ну, вот и пришли.

Собственность успокаивает. Независимо от размеров. Получили свои погремушки и успокоились. Для многих это реальное подспорье, особенно для пенсионеров, уезжающих на все лето. Хотя занятие абсолютно не рентабельное. Главное – что при деле. Социальная нора. Уткнулись, как кроты, и счастливы, что не сажают, не гонят на лесоповал, на нефте-и-газодобычу. Зачем их сажать? Они сами себя посадили – в грядки.

В вагоне уже человек десять, не больше. Пара в конце вагона. Мужчина спиной ко мне. Блестят аккуратно подстриженные черные волосы, дразнит глаз ярко-желтая майка. Напротив него женщина лет сорока, с выразительным худощавым лицом. Над высоким лбом густая рыжая шапка химической завивки. Сильные загорелые руки лежат на перекладине тележки. Она периодически что-то спрашивает, мужчина отвечает. Наши люди. Пересел поближе, чтобы слышать.

– Ну, так что же нам, бедным, делать? – твердо спрашивает она у мужчины.

– А ничего не делать. Бросать работу.

– А пенсия как же?

– А кто тебе ее платить будет? Народ вымирает, молодежь работать не хочет, торгует. Да и доживешь ли?