Если всю эту публику воспринимать как развлечение, а ничего больше и не остается, то, в общем, не раздражают и громкие механические голоса, и мертвые тексты, беспомощно повисающие в воздухе. Плодотворного контакта с головой и сердцем потенциального покупателя не происходит. Товар надеется только на самого себя. Если нужен, покупают. Но только те, кто уже осознал и сформулировал свои потребности. У многих они еще вольно пасутся в подсознании. Умения сделать полезную вещь желанной у коробейников нет. Они честно прямолинейны. Да, вероятно, и шкурка выделки не стоит – товар-то дешевый, чего зря разоряться.
Торгуют в основном крепкие симпатичные девушки и парни. Им бы резвиться где-нибудь у Москвы-реки, а не толкаться в воскресной электричке. Особенно вот этой маленькой девушке с добрыми серыми глазами и зеленоватым лицом. По меньшей мере, гастрит она уже заработала. Продает детские книжки издательства «Самовар». Стоптанные туфельки, застиранные джинсики, черная майка без надписей. Едва ли это сознательный имидж. Она останавливается, достает из тяжелой сумки компактные светлые прямоугольники. Библиотечка детской классики. Недорого. Она показывает книжки, дает рассмотреть иллюстрации, что-то рассказывает негромким голосом, по-домашнему. Методика просто совпадает с ее физическими возможностями. Никакого давления на покупателя. Поэтому у него не возникает отталкивания от продавца, отбрасывающего и товар. Тем более что с дефицитом у нас покончено.
Для покупки пассажир должен созреть. Если он только что вошел в вагон, ему надо немного остыть, расслабиться. Это время дорожного расслабления – до новой сосредоточенности перед выходом – и есть время возможной покупки. Нет доминирующих и отвлекающих эмоций, все желания всплывают к поверхности. Проблема только в том, какому из них – в соответствии с возможностями кошелька, а иногда и вопреки ему (глоток безрассудной свободы) – уступить. В голосе продавца должно быть восхищение своим товаром, убеждение в его необходимости для жизни, радость от того, что именно ему выпало нести его в массы. Нужно дразнить и заманивать покупателя. И ничего, что он бедный. На траты не по средствам расколоть его еще проще, чем богатого.
Говорю это со знанием дела, потому что сам оказался объектом успешной психологической атаки на Курском вокзале. Купив билет и проходя к выходу, задержал взгляд на женщине какой-то непривычной красоты. Именно поэтому остановился у расписания Аэрофлота, нужного мне только для того, чтобы украдкой разглядеть ее как следует. Тут-то меня и запеленговали. Красавица приняла меня за человека с толстым кошельком. Действительно, на тот момент у меня оставалось сто баксов, неприкосновенный запас. Через полчаса они оказались в ее ладони. Она уносила их скорбно, как недостойное даяние. Я же оказался счастливым владельцем целого комплекта изделий из искусственной кожи.
Если бы у меня было триста баксов, именно такую цену она назвала сначала, то унесла бы их также скорбно. Хотя, возможно, и несколько побыстрее.
– Спасибо, мне ничего не нужно! – отбил я первую атаку. Но вместо того, чтобы сразу уйти, все еще стоял, дожидаясь неизвестно чего. Красивая женщина с иностранным акцентом начала рассказывать, как они из Белграда летят сначала в Вильнюс, туда проще, потом поездом сюда. И в этот раз так не повезло – десять непроданных комплектов, на таможне заберут. Ну, возьмите хоть за сколько-нибудь. У нас тоже стало так трудно жить, все торгуют, чем могут. Да, все турецкое, но качество неплохое. Красота ее – славяно-греко-турецкая – медленно и неотвратимо подтачивала фундамент здравого смысла.
– Видите? – быстро подносила она пламя зажигалки к ткани. – Не горит! Настоящая кожа!
– Не по средствам, у меня только 100 долларов, – нерасчетливо выставил я последний и, как оказалось, самый слабый аргумент.
– Ну что же делать, хоть хорошему человеку…
Да, человек этот очень нужный – как мусорное ведро для разной дряни.
Уходил с пакетами в руках, утешая себя, что отнесу в комиссионку и уж чего-нибудь заработаю. Зарабатываю до сих пор. С комиссионками сегодня глухо, продать стало так же трудно, как раньше купить. Зато каждый раз, как открываю шкаф, любуюсь курткой из натуральной искусственной кожи и вспоминаю красавицу из Белграда. В сущности, это была плата за эротическую услугу – полчаса общения. Но зато память на всю жизнь. Даже не знаю, кому это можно подарить. Если только кому-то в деревне.
– Натуральный шоколад отечественных фабрик! Сладкий, горький, черный, белый! Пористо-воздушный!
Моя печка купила две белых шоколадки. И все килокалории уйдут на меня. Право, как-то неловко. Придется скоро подтапливать ее самому.
Вот и Голицыно.
Однако! Тепло этих шоколадок уйдет на кого-то другого. Ничто не вечно в этом мире. Даже тепловые процедуры. Подвинулся к окну, вбирая остатки тепла своей солидной соседки. Еще раз увидел ее на перроне. Черные рейтузы до колен – круто. Все-таки далеко не 15. А может, она американка. Сестра рассказывала, что им тоже плевать – что натянут, в том и пойдут. Особенно домохозяйки. За фигурой и одеждой следят только те, кто работает.
Тут у окошка соседка моя, оказывается, и подзаряжалась напрямую от солнышка. Нет, жарковато. Общаться напрямую со светилом способны только женщины. Перехожу на левую сторону вагона. Свободна целая скамейка.
Напротив, у окна, лицо кавказской национальности. Без никакой клади. Просто едет. Надо же. Лицу немного за тридцать, но делали его явно в кузнице. И сельские умельцы. Никакого благообразия. Резкие пересекающиеся плоскости. Как нагромождение камней при обвале. И только роднички глаз, отражающие небо. Таких носов я никогда не видел. Лауреат шнобелевской премии. Странно, ощущение уродства не возникает. Сказать от чистого сердца, что он некрасив, язык не повернется. Тут что-то явно другое, несоизмеримое с нашими обыденными понятиями о красоте. Безусловно, армянин, фамилия, небось, Сирунян. Что в переводе на русский означает «красавчик».
На той же скамейке с краю сидит кроткая пожилая женщина в мутных очках и розовой газовой косынке. Одета бедно и чисто. Чистота – излишество бедных. По виду – учительница младших классов. Конечно, сельских, где учеников мало, бывает два-три. Условия для учебы и преподавания просто аристократические. Отсюда и кротость. На пенсии, но, конечно, еще работает. Читает Викторию Токареву («Коррида»). В пакете между ней и армянином тоже книги.
Помню, первые годы в России меня удивляло это повальное чтение во всех средствах передвижения. Вваливается в обшарпанный автобус местного сообщения неряшливо одетая и расплывшаяся тетка и достает не бутылку промочить горло, а какого-нибудь Мориса Дрюона. И тут же вырубается из окружающей действительности.
В Белоруссии такого не наблюдается. Ну, еще можно увидеть человека с газетой в электричке, в метро – хотя оно и очень короткое. Но в автобусе, где ездят такие же тетки, это исключено. Не только потому, что нет интереса к чтению, – в сумме читают не меньше, чем в России. Но, прежде всего потому, что до сих пор живо мужицкое представление: забивать голову во время дороги – дело исключительно «панское». Мужику надо смотреть по сторонам и соображать, что к чему. В этом проявляется разница между белорусской ментальностью и российской. Белорус – разумеется, речь идет о доминирующем типе личности – более прагматичен, твердо ориентирован на сегодняшний день, на реальные достижения. Русский постоянно живет в ожидании рая – то коммунистического, то капиталистического. Браться за дело, обустраиваться неторопливо и с умом – не для него. Ему подавай великие свершения и подвиги во имя – но на миру и всем миром. Поэтому, вероятно, русские и смогли создать великое государство, а то, в свою очередь, всегда поддерживало этот государствообразующий тип личности. Потому что потребность в нем была постоянно – государство в силу своей несуразной громоздкости то и дело норовило развалиться. Чтобы благополучно жить в нем и методично укреплять его – на это у русского терпения не хватало. Его постоянно искушает простор, бесконечно раздвигающиеся горизонты, воля. Степная и кочевая Азия бродит в русской крови.
