– Мороженое! Мороженое!

Тоже очень полная женщина пенсионного возраста спокойно перетекает по вагону, как ртуть. Немного поддатый парень лет тридцати, в тельняшке и белых брюках, сидящий на солидном тюке через проход, почти рядом со мной, просит кого-то, не поворачивая головы:

–Купи!

Женщина из его компании, там еще два потертых представителя мужского пола, что-то говорит ему, перегнувшись над их коленями. Дряблая грудь провисает, как уши спаниеля.

– Не хочу пива! – капризно заявляет парень.

Молодая пара напротив, усердно занятая чтением, отвлекается и покупает мороженое. Моя соседка тоже решается. Я внутренне протестую. Это может привести к понижению температуры ее бедра и созданию дискомфорта для моего так удачно пристроенного нерва. Но тут в Филях происходит очередное уплотнение. Крепкая женская спина в черной маечке-безрукавке еще плотнее прижимает меня к моей печке. Она проталкивает мальчика лет десяти в небольшое свободное пространство возле моих колен. Черная бретелька лифчика сползла на плечо. Просторная легкая юбка с ярко-желтыми цветами по черному полю. Парень в тельняшке печально приткнулся к ней носом. Глядит на это буйство красок тоже черными, влажными от избытка адреналина глазами.

Отмечаю боковым зрением какое-то шевеление слева, под юбкой. Скашиваю глаза и невольно вздрагиваю: медленно приподнимая край платья, возникает черная голова змия. Того самого – искусителя. Так вот где они прячутся. Удав какой-то. Чего только не возят на дачу. Парень, оторопев, таращится на это явление, но тут же расплывается в улыбке:

– Соба-ачка! – тянется он ладонью к узкой голове молодой таксы. Растроганно гладит ее, повторяя с какой-то неизбывной нежностью «соба-ачка!» Словно все чувства, что накопились в нем за тоскливые выходные дни, нашли, наконец, лужайку, на которую можно выплеснуться вольно и широко.

Такса в корзине на полу, между ног хозяйки. Надоело ей в темноте и одиночестве сидеть за ширмой подола. А может, почувствовала флюиды, исходящие от родственной натуры – одновременно с каким-то чистым, словно из только что откупоренной бутылки, запахом водки. Сам разнеживаясь от ласки, с которой гладит собаку, парень нечаянно, а может и нарочно, проводит ладонью – с той же нежностью – по голени хозяйки.

– Бритая! – простодушно заявляет во всеуслышание. Дама вздрагивает, сжимая плечо мальчика. Резко поворачивает шею:

– Ну, вы не очень! Она и укусить может!

– Меня? Она? Да никогда! За всю жизнь меня ни одна собака не укусила!

Парень склоняет голову к таксе и целует ее в нос. Такса взволнованно высовывается из-под платья и лижет парню лицо. Он победоносно улыбается.

– Вот так они меня все кусают! Свет, – обращается он к женщине у окна, которую не разглядеть из-за коряво торчащих на скамейке мужиков. – Давай купим ей мороженое! У нас с ней любовь.

– Ну, так пусть она тебе и покупает. Почему опять я? – насмешливо отзывается Света. Мужики посмеиваются. Они открыли бутылку водки, и один протягивает собачьему любимцу белый пластмассовый стаканчик.

Парень отталкивает его, расплескивает.

– Не буду! Соба-ачка!..

Дама несколько встревожена пьеской, что разыгрывается перед занавесом ее юбки. Кто знает, что ему взбредет погладить в следующий раз. Все так простодушно, что и не придерешься. Замечает гуляющую на свободе бретельку и пытается достать ее подбородком. Не получается. Отпустив плечо сына, дотягивается правой рукой и заправляет под майку. Если бы парень сидел на моем месте, то уже давно бы устранил эту погрешность в ее туалете.

Девушка напротив все еще лижет свой брикет. Нос шалашиком. Лицо тоже как шалаш, но только с более покатой крышей. В другой руке у нее книга – Дюма, «Сорок пять». Не читал. И уже не прочту – отдюмался (или лучше отдюмился?) – в подростковом возрасте.

Моя согревающая соседка давно расправилась с мороженым, отложила сканворды и что-то аккуратно отщипывает из пакета на коленях. Молодец. Все-таки мой седалищный нерв произвел в ней некоторую разрядку жировых аккумуляторов, и она добросовестно восстанавливает затраченную энергию. Хорошо еще, что ничего не знает о моем тайном подключении. Это влетело бы мне в копеечку.

Такса выбралась из корзины, стала на задние лапы и положила голову на белые брюки, уткнувшись носом в дорогую – и явно не только для нее – тельняшку. Парень методично ласкает ее, как любимую девушку.

– Шкуру протрешь – не расплатишься! – ничего не упускает из виду Света. («Какую-то сучку вытащил, блин, из-под вонючего подола, льют эту шанель, куда ни попадя, уже сам провонялся, а потом этими же руками будет меня лапать!») Вспомнит она ему эту любовь, да и другие тоже. И чего эти суки к нему липнут?

Мужики допили водку все так же молча. Привалились друг к другу и разом закрыли глаза.

За Рабочим поселком неожиданно пахнуло разнотравьем, влажным пойменным лугом. Где-то недалеко Москва-река. Места, говорят, еще вполне пригодные для купанья и воскресного отдыха.

Много вышло в Одинцово. Такса с дамой и мальчиком тоже. Парень протянул ей на прощанье кусочек вареной колбаски. От Светиных щедрот. Дама высокомерно улыбнулась: «Она колбасу не ест»! Такса виновато взглянула на хозяйку и аккуратно взяла угощение. На прощанье, уже из корзины в руках хозяйки, страстно лизнула в щеку, казалось, готового расплакаться парня. Обыкновенная любовь с первого взгляда.

Расставшись с любимой, парень прежде всего сладко зевнул, потом пристроился к двум девицам в тамбуре и выцыганил у них сигарету. Пока курил, высмотрел себе место в середине вагона, куда вскорости и перебрался. Усевшись, он навсегда забыл и Свету, и свой ценный груз, и соба-ачку. Какое-то потерянное лицо с бесконечно печальными и влажными глазами. Руки, как заметил, без блатных наколок. Еще не сидел. Господь миловал. Но сентиментален, как вор в законе.

Большей частью преступниками становятся именно те, кто не умеет играть различные социальные роли, или те, у кого их набор ограничен. Тем самым возникает проблема адаптации. Не зря всплески преступности происходят в периоды больших общественных перемен, сопровождающихся ломкой привычных стереотипов поведения. Кому-то не хватает ума, резервов собственной психики, чтобы вписаться в дугу поворота. Вылетают в кювет, на обочину истории. Такое происходит не только с единицами, но и с целыми социальными группами. Обычно после долгого прямолинейного и лидирующего движения.

Российское дворянство оказалось в кювете еще до революции. Отмена крепостного права ударила по барину сильней, чем по мужику. Самая крепкая и зажиточная часть крестьянства вылетела в кювет во время коллективизации. Советская интеллигенция, дворянство социализма, так и не ставшая средним классом, достаточно богатым и консервативным, чтобы успешно стабилизировать процессы общественного развития, удивленно приземлилась уже в наше время. Но их дети и внуки, как свидетельствует история, выбираются из канавы и с еще большим упорством начинают борьбу за социальное первенство уже на новых пространствах – науки и культуры, а сегодня еще и бизнеса.

После Одинцова путешествие приобрело дополнительную остроту – еду зайцем. Платить не буду. Все равно мне дожидаться следующей электрички. Дюма с девушкой тоже вышли. Ее сосед остался. Оказывается, ничего общего между ними, кроме мороженого и параллельного процесса чтения, не было. Впрочем, это можно сказать и о многих супружеских парах.

Повалили коробейники. «Извините за беспокойство! Всем счастливой дороги!»

Пиво и крекеры, шоколад и колготки, красный клей и носки, испанские воздушные шары и прибор для определения содержания спирта. И все это намного дешевле, чем в магазинах. Проносится бабка с веселым красным лицом и стреляющими глазами. Тащит три сумки бутылок. Упарилась. И опять: батарейки, лезвия, ручки, стеклорезы, дождевики, очки, зонтики, книги. Пользуется успехом книга тостов и поздравлений. Один пожилой чудак рекламирует свой товар в рифму. Народ улыбается, но не покупает. Предлагается и разнообразная периодика – от завтрашнего “МК” до невообразимо размножившихся сканвордов.