"Моя идеальная девочка…"

Впервые за всё время нашего знакомства это не прозвучало как оскорбление, скорее наоборот. Перестаю сдерживать всхлипы.

"Как меня от тебя ведёт…"

В этот момент я чувствовала себя самой желанной на свете. Не как что-то само собой разумеющееся, а словно я самый желанный приз, которого очень долго и упорно добивались.

А что теперь? Сижу и превращаю воду в бассейне в морскую. Даю себе ещё минуту.

Один, два, три, четыре…

Слёзы выжигают веки, плавят глазные яблоки и оставляют ожоги на щеках.

Пятнадцать, шестнадцать…

Рыдания разрывают сердце и душу и вырываются наружу отчаянными всхлипами.

Тридцать три, тридцать четыре…

Сжимаю руки в кулаки до побеления костяшек и кровавых полумесяцев на ладонях.

Сорок семь, сорок восемь…

С трудом набираю в лёгкие воздух, заставляя их его вентилировать.

Пятьдесят четыре, пятьдесят пять…

Тыльной стороной ладоней вытираю солёные капли и размазываю тушь.

Пятьдесят девять…

Неимоверными усилиями поднимаю размякшее тело, упираясь ладонями в край бассейна.

Шестьдесят…

Стираю последние капли. Делаю глубокий вдох. Стягиваю резинку с волос, позволяя им водопадом рассыпаться до поясницы и, гордо вскинув голову, шагаю вслед за Северовым в темноту навстречу неизвестности.

***

– Настя, где ты пропадала? – бурчит Вика, не оборачиваясь, когда я кладу ладонь ей на плечо и прошу пойти со мной.

Но, обернувшись, снова роняет челюсть до пола. Так же, как и все остальные, когда я зашла в душное помещение.

Ну конечно…

Никто не ожидал увидеть идеалочку из академии в костюме развратной шлюхи.

– Ааааааа-хрееее-неть! Что это с тобой? Кто ты такая и куда дела нашу идеальную девочку? Где моя подруга? – бомбит она, округляя глаза.

– Пойдём отсюда и поговорим, – говорю со смешком, – пока ты себе невесть чего не напридумывала, как и все.

Молча делаю разворот на каблуках и застываю, так ни шагу и не ступив. Северов сидит у бара и заливает одну рюмку, судя по прозрачности водки, за другой. Рядом с ним Антон Арипов что-то настойчиво втирает и дёргает руку друга с поднесённой ко рту стопкой, отчего жидкость из неё проливается на импровизированную барную стойку.

– Отъебись, сказал! – разрывает басы голос Артёма и замирает у меня в ушах.

Антон поворачивается в нашу сторону и громко присвистывает. Через накладывающиеся друг на друга слои музыки я не слышу его слов, но по губам, кажется, читаю: ну нихуя ж себе!

Север поворачивает голову до тех пор, пока мы не сталкиваемся глазами, и тут мне реально становится страшно. Даже несмотря на то, что нас разделяет метров пять расстояния и пара десятков разгорячённых студентов, в его потемневшем, практически чёрном взгляде я считываю крайнюю степень бешенства. По телу пробегает ледяной озноб и сковывает мышцы, но даже сейчас я не могу оторвать от него взгляд.

Белые, всегда в лёгком хаосе волосы сейчас выглядят так, словно в них раз за разом запускали пальцы. Бирюзовая радужка почти полностью скрыта за чёрным туманом зрачков. Он смотрит с каким-то странным прищуром, а его губы искривляет звериный оскал.

Инстинкт самосохранения заставляет меня сорваться с места, когда он начинает медленно сползать со стула с кошачьей грацией. Вот только этот кот отнюдь не ручной и мурчит, только когда удовлетворит аппетит. А однозначный взгляд не оставляет мне ни единого шанса.

Со скоростью взбесившейся антилопы взлетаю наверх и, врываясь в первую попавшуюся дверь, с гулким стуком запираю её. Благо, комната пуста. Сползаю спиной по холодной деревяшке, жадно хватая ртом воздух. Закрываю глаза в попытке унять бешеное сердцебиение и выровнять срывающееся дыхание. Громоподобный стук заставляет меня подпрыгнуть. Глаза начинают метаться по комнате в поисках путей отхода.

– Насть, ты тут? – доносится из-за двери Викин голос. Видимо я так шумно выдыхаю, что она меня слышит и входит. – Ты чего сорвалась, словно за тобой тысяча чертей гонится?

– Всего один, – выдаю с истерическим смешком, – но очень злой.

– Кто? – нет, ну она сейчас серьёзно? – Кир?

Начинаю ржать. Не смеяться, а именно дико ржать, хватаясь за живот и сгибаясь пополам. Видимо, это нервное, потому что успокоиться мне удаётся далеко не сразу. Но как только в лёгкие наконец добирается кислород, затыкаюсь.

– Северов. – слово отдаётся эхом, во внезапно повисшей, словно звенящей, тишине. А может, мне так кажется после оглушающего приступа смеха?

– Что он сделал? – выпаливает подруга.

Кажется, мой внешний вид её больше не удивляет.

– Хм, дай-ка подумать, – растягиваю слова, прикладывая палец к подбородку и поднимая взгляд в потолок, – пообщался с моим женихом. Раз. Увидел, как я из-за него плачу. Это два. Получил под дых. Дважды. Это три. Зажал меня у бассейна. Четыре. Сказал, что хочет поцеловать, упираясь членом мне в живот. Пять. И почти сделал это. Шесть. Ну, вроде всё.

– И это всё Север? – задаёт наитупейший вопрос на свете, от которого я снова захожусь истерическим хохотом.

Кто-нибудь, вызовите психушку, мне срочно нужно успокоительное и мягкие стены.

– Сиди здесь, сейчас вернусь. – кричит Заболоцкая на ходу, хлопая дверью.

Я и не смогла бы никуда пойти, потому что приступы неконтролируемого смеха накатывают на меня волнами. К тому моменту, как возвращается Вика, болит уже не только живот, но и лёгкие. Она суёт мне в руку пластиковый стакан с какой-то жидкостью и приказывает:

– Пей!

Без лишних вопросов выливаю в горло всё его содержимое и тут же начинаю давиться, разбрызгивая капли пойла и слёзы.

– Что там было? – с трудом хриплю, продолжая кашлять.

– Сок с водкой. – разрезает так спокойно, будто воды принесла.

– Ты свихнулась? – прорезавшийся голос сразу берёт повышенные. – Я же не пью!

– Не пьёшь. – подтверждает спокойно. – А ещё не одеваешься, как…

– Шлюха? – подсказываю участливо.

– Как будто тебе стоп-кран сорвало. Что происходит, Настя?

– Видимо, не только стоп-кран, но ещё и крышу. – развожу руками.

– Это всё из-за Северова? – её голос звучит спокойно, хотя ей не удаётся скрыть сквозящее напряжение. – Из-за него ты так оделась? Чтобы заметил? Или сразу свихнулся? – не выдерживая, выдаёт улыбку.

– Театр для одного актёра. – улыбаюсь в ответ. Внутри отчего-то становится тепло, и вся эта ситуация уже не кажется такой страшной. – Типа пофигу на всех, и на него в том числе. Сама говорила. Помнишь?

– А вот теперь с самого начала и по порядку.

Спустя минут двадцать заканчиваю рассказ и поднимаю голову от ковра, который с таким увлечением на протяжении всего повествования разглядывала. Отчего-то было страшно смотреть подруге в глаза. Всё ждала, что она осудит. Особенно, когда дошла до того момента, где не только говорила о том, что чувствовала, пока Артём меня обнимал, но и том, чего хотела. Слова лились из меня неконтролируемым потоком, а сейчас совсем не по себе стало.

– Ну ни хрена ж себе! – ошарашенным голосом шелестит Заболоцкая. – Охренеть не встать!

Только сейчас смотрю на неё и тут же прыскаю со смеху. Она выглядит так, словно у неё глаза сейчас из орбит вывалятся.

– Осуждаешь? – задаю мучающий вопрос.

– В своём уме, дура? Я за тебя рада! Нет, не так! Я тобой горжусь! Наконец ты перестала прятаться и вытащила голову из задницы, в которую тебя запихнули твои предки-диктаторы. Этот успех надо закрепить! – подскакивает на ноги и хватает сумочку. – Так, что тут у нас? Блин, только помада с собой.

Молча открываю свою и вываливаю набор косметики, прихваченный из дома.

– Вот теперь другое дело. – принимается за мой макияж. А я молюсь, чтобы она не переборщила. – Сейчас сделаем из тебя красотку. У Северова челюсть отвалится. Весь пол слюнями затопит. Ну, не то чтобы он и раньше их на тебя не пускал, но сейчас… К такому наряду нужен соответствующий макияж.