Джошуа, по правде говоря, находился как будто в стороне от подвижных игр, весёлых шалостей и забав сверстников. Они его не прельщали, даже отталкивали. И потому часто он оставался совсем один. С ним были лишь его мысли и странные, причудливые, а порой и пугающие фантазии. Несмотря на замкнутость, какую-то общую отрешённость от окружающего мира, Джошуа очень даже неплохо учился, и успеваемость его по наукам, как гуманитарным, так и точным, была почти одинаковой. Живой интерес мальчик проявлял к истории, географии, астрономии. Никакого хулиганского поведения за Джошуа не водилось. В целом все его учителя отзывались о своём ученике довольно хорошо, при этом отмечая в нём такие черты, как замкнутость, некоторую отрешённость, немногословность, рассеянность и чрезмерную задумчивость, погружённость в самого себя. «Бог весть что у этого мальчика в голове, – говорил его школьный учитель по арифметике. – Но задачки, однако, он решает довольно лихо». Или же, как говорил учитель иностранного языка, «наблюдая за Джошуа, видишь, как он подолгу глядит неподвижным взглядом в одну точку на стене или смотрит в окно, где кружат снежинки. Но когда задаёшь ему вопрос, он будто бы сбрасывает с себя оцепенение и задумчивость и точным своим ответом раскрывает самую суть вопроса. Так что винить мне его не за что. Разве что мальчик очень задумчив и погружён в себя». А другой учитель рассказал о Джошуа следующее: «Однажды после продолжительной беседы с коллегами я возвращался в свой класс, который, как мне помнится, я оставил открытым. Но пройдя по коридору, я упёрся в закрытые створки двери. Дёрнув за ручку, я убедился, что дверь в класс заперта. Это показалось мне необычным. Я нагнулся и заглянул в замочную скважину. Зрелище было чудным. Почти в полной темноте на фоне большого классного окна неподвижно стоял маленький мальчик, устремивший взгляд через стекло на тёмное вечернее небо. Почему-то в тот момент дрожь пробежала по моему телу, из замочной скважины меня словно обдало холодом. На самом деле я и впрямь ощутил поток холодного воздуха, вырывающегося из-под двери запертого класса. Фигура мальчика в зыбком свете луны сама по себе казалась призрачной. Сначала я тихо постучал в дверь, потом позвал мальчика по имени. Спустя мгновенье в двери послышался скрежет ключа, и класс оказался открытым. Джошуа вышел из классной комнаты, ни на кого и ни на что не обращая внимания, ни слова не говоря. Он просто прошёл по коридору, где бесились и визжали его сверстники, и скрылся на лестнице. Войдя в класс астрономии, я вдруг почувствовал сильный холод. По классу гулял ледяной ветер. Причина была в распахнутом настежь большом окне, расположенном как раз напротив моего стола. Туда-то и врывались ветер и снежинки. Поёжившись от холода, я запер окно, сел за стол и в задумчивости принялся вертеть глобус. Действительно, поступок мальчика был странным. Не находите?»

От учителей школы, где учился Джошуа Геттинберг наравне со своими одноклассниками, можно было услышать немало подобных историй о нём. В случаях этих отсутствовала какая-либо чёткая последовательность и закономерность, но все подтверждали неоспоримый факт того, что поведение и поступки мальчика были странными и сложно объяснимыми. А вот ещё один необычный пример, и здесь вниманию предстаёт рассказ Уилла, ровесника Геттинберга: «Мы бегали в школьном дворе, сооружали снеговика, забрасывали друг друга снежками, а Джошуа, далеко отойдя от нас, уставился на огромную ярко светившую луну. Мы окликали его, но он продолжал стоять на одном месте как вкопанный. Тогда я с нетерпением бросился к нему и уже собирался развернуть его к себе лицом, как вдруг он сам медленно повернулся. Я очень испугался, когда увидел его немигающие глаза. Ничего не сказав, он поправил свой портфель на плече и ушёл. Потом он два дня не появлялся в школе».

Внешность у Джошуа была самой обыкновенной, в общем ничем не примечательной. Правда, особенно выделялись на его лице довольно большие водянисто-голубые глаза. Уши были немного оттопырены, но не до безобразия. Телосложение хрупкое, пальцы на худых руках тонкие, кожа бледная. Вообще, мальчик имел достаточно слабое здоровье, часто простужался и болел. Подобное состояние здоровья он унаследовал от отца и матери, которые по молодости часто прихварывали. Упоминая о родителях Джошуа, можно обозначить их замкнутый характер и редкие выходы в свет. Дворяне из довольно знатного рода, ведущего своё начало ещё из позднего средневековья, были они очень чопорны, последовательны и никогда не изменяли своим укоренившимся привычкам. Основательные консерваторы, они не любили перемен и редко допускали в свою жизнь и традиции посторонних. Признаться честно, родители Джошуа были весьма загадочными личностями, весьма загадочными. О роде их занятий доподлинно никому известно не было, из уст в уста переходили лишь догадки, домыслы и слухи. Зато известным было то, что семья Геттинбергов имела внушительное состояние, доставшееся им в наследство от далёких предков. Хозяин вёл довольно расточительный образ жизни, слыл заядлым картёжником и шулером. При этом работал он в какой-то богатой американской конторе, где зарплата была очень даже приличная. Ходили тёмные слухи о том, что Геттинберг-старший, как и его покойный отец, приходящийся Джошуа дедом и умерший почти в столетнем возрасте, состоял в какой-то весьма таинственной организации, но не масонской, как кто-то говорил. Вообще, местные жители редко заговаривали на эту тему, а если и упоминали о какой-то таинственной организации или, по другим словам, культе, то непременно произносили это низким голосом, почти шёпотом. И только беззубые старушки, сидя вечерами на скрипучих скамейках, пускались порой в длинные тирады о культах, древнем проклятии и языческих богах седой старины. Опять-таки говорилось всё это вкрадчивым старческим шёпотом, как будто старухи опасались, что кто-то неведомый мог услышать их скрипучее брюзжание.

Харольд Геттинберг, дед Джошуа, скончался в 1897 году, то есть год назад. Поразительным было то, что в местном кабаке, куда часто захаживал старик со своими друзьями (ибо на склоне лет очень уж часто прикладывался он к бутылке), кто-то из его знакомых однажды увидел – как этот знакомый сам сказал – в дальнем углу помещения угрюмое старческое лицо, как бы повисшее в воздухе. Но, как заявил приятель старика, такой же любитель выпить, ему это, видно, померещилось. Оно и понятно – ведь как можно было видеть в добром здравии умершего год назад человека. Вероятно, старый Гарри Фаустер совсем сбрендил, раз отправился на местное кладбище, дабы убедиться, что его покойный друг действительно мёртв. Всё, что произошло с ним, пьяница Фаустер как на духу выложил полиции, заставшей его за осквернением. При этом задержавшие чудака полисмены были уверены, что тот был абсолютно трезв и капли в рот не брал с тех пор, как якобы повстречал в кабаке «Кохер» своего умершего собутыльника Харольда.

Таковы были показания Фаустера, которыми он поделился в местном полицейском участке: «18 августа 1898 года я, Гарри Фаустер, портной, спрятав в мешок лопату, сторонясь прохожих, направился на старое кладбище городка Рипплтона. Спустя полчаса я очутился возле кладбищенской стены. Признаться, жутко было там. Туман и безмолвие. Даже луны не было. Неверными шагами направился я через приоткрытые покосившиеся ворота к могильным плитам и склепам. Мне не давала покоя только одна мысль: мог ли мой друг Харольд Геттинберг быть живым? А вдруг он жив и вовсе не умирал? Не знаю, думайте что хотите, доблестные служители закона, но, несмотря на своё пагубное пристрастие к алкоголю, притом хорошему, это не горячечный бред пьяницы. Я говорю правду. Я принялся орудовать лопатой, которая вскоре ударилась о крышку гроба – мне изрядно пришлось с ней повозиться. Наконец, помогая себе лопатой, я вскрыл гроб. Я ужаснулся, когда обнаружил его совершенно пустым. На какое-то время я впал в оцепенение, из которого меня вывели окрики ваших коллег. Наверное, они, проходя мимо кладбищенских ворот, услышали стуки лопаты. Скованный ужасом, я еле поднялся на ноги и бросился бежать меж могильных плит, пролез в прореху в кирпичной стене и оказался на глухой улочке. Ну а потом я угодил в ваши сети, господа полицейские…»