У Андрея было как-то тяжело, нехорошо на душе. Не от того, что вчера, в пятницу, он получил двойку за контрольную по математике, а Валька, жадина с косичками, не дала ему списать. Вовсе не из-за этого. А нехорошо было потому, что их любимая бабушка Шура теперь окончательно слегла в постель и больше не поднималась. Её сразила тяжёлая болезнь, а он, Андрей, всё верил, что она в конце концов поправится и как раньше будет готовить для них блинчики и пирожки. А как она их делала – вкуснотища!

Бабушка у них добрая, она часто улыбается… вернее, улыбалась, глядя на них, своих внуков, через толстые стёкла роговых очков. Она не только вкусно готовила и баловала сладостями – то конфет даст, то пряник медовый или мятный, то шоколадку – но и знала столько всего интересного, сколько не знал никто, даже, наверное, папа с мамой. Бабушка рассказывала им тьму историй о богатырях и рыцарях, о драконах и леших, о рыболюдях и кладбищах затонувших кораблей, о путешествиях во времени и о других планетах. Казалось, она знала всё на свете, о чём ни спроси, – их школьной математичке столько всего и не снилось. А теперь вот бабушка Шура лежит одна в тихой комнате. Лежит, укрытая одеялом, окружённая множеством всяких таблеток, пилюль и пузырьков, неподвижная и немая. И больше она им не улыбнётся и тем более уже не сможет приготовить блины или пирожки с начинкой-сюрпризом… Но может быть, она всё же поправится? Ведь и такое бывает. Андрей даже выучил одну молитву и старался регулярно её произносить, обычно тихо, вполголоса. Он молился богу, молился, чтобы бабушка, наконец, выздоровела и встала с постели. Однако молитвы почему-то не помогали, бабушке становилось всё хуже и хуже, и вот теперь она уже перестала ходить, большую часть времени лежала под тяжёлым одеялом, глядя в потолок тусклыми глазами. Но, как говорит папа, «надежда умирает последней». Вот эта самая надежда и теплилась тлеющим огоньком в ещё не огрубевшем от взрослой жизни сердце Андрея. Он будет ждать.

Одно время к ним в квартиру зачастили доктора, которые, распространяя запахи лекарств, хлопотали вокруг бабушки, разводили руками, качали головами, делали ей уколы, которых его младший брат Мишка боялся как огня. Часто Андрей видел маму в слезах, а ещё она как-то сказала папе с горечью: «Тебе легко судить – ведь это не твоя мать». После этого они долго не общались между собой. Но теперь и доктора уже к ним не приходили, а за дверью комнаты, где в одиночестве лежала бабушка Шура, царила гнетущая тишина.

Андрей был в кровати и никак не мог уснуть. Часы уже показывали половину первого ночи, а он лежал и всё думал. Завтра утром родители уедут по делам, и они с Мишкой останутся в квартире одни на целые сутки. Хотя нет, не одни. Ведь с ними будет бабушка Шура. Только теперь не она будет за ними приглядывать, а он, Андрей, как старший мужчина в доме на время отсутствия взрослых, присмотрит и за бабушкой, и за младшим братом. Ему это было не впервой, только вот за бабулей он ещё никогда не присматривал. И его это тревожило. А вдруг, пока родителей не будет дома, с бабушкой что-нибудь произойдёт?

Его брат Мишка пойдёт в первый класс только на будущий год. Он был славным малым со светлыми волосами и голубыми глазами. Миша был довольно послушным мальчиком, и ещё – очень впечатлительным. Он умел чувствовать ложь, неправду, а сам старался лгать только во благо. Родителям он почти никогда не доставлял хлопот, в отличие от него, Андрея, когда он был в том возрасте, в каком был сейчас Мишка. Его младшего брата все любили и оберегали, называли его «солнечным» мальчиком.

Андрей перевернулся со спины на бок. Так скоро утро настанет – надо засыпать. Но сон никак не шёл. Мысли, тревожные и волнительные, точно назойливые мухи вертелись в голове. Он прислушался. Ночью квартира наполнялась звуками, которых днём попросту не замечаешь: какие-то шорохи, щелчки, скрежет. Андрей снова лёг на спину, пытаясь распознать какие-нибудь знаки, которые подавала погружённая во тьму квартира. Ко всем этим звукам теперь присоединился новый – негромкий, глухой, близкий и в то же самое время далёкий. Андрей приподнялся на локтях. В сердце гнездилась тяжесть. Звук повторился. Стон? Может, бабушке стало хуже? Может, у неё усилилась боль? На протяжении этого месяца родители и врачи часто повторяли два слова: «рак» и «метастазы». Мама всё чаще тихо плакала, а папа также тихо и нежно её обнимал, успокаивал.

И вдруг Андрей со всей остротой почувствовал внезапно нахлынувшую тоску. Это была тоска по бабушке, которая, может быть, никогда уже не встанет с постели. Ему очень не хотелось, чтобы она умирала. Смерть людей он переносил непросто. Во всех печальных подробностях ему вспомнились похороны их престарелого школьного учителя по музыке два года назад. Тогда собрались все ученики, отличники, хорошисты и двоечники, ботаники и заядлые драчуны, а на первом этаже школы, у самого входа, на стол поставили чёрно-белую фотографию учителя, где он был запечатлён молодым, здоровым и красивым. Глаза его лучились светом, на лице была улыбка, а волосы были пышными и ещё не поредели. А через несколько месяцев умер дедушка, отец их мамы. И снова похороны, свидетелями на которых наравне с остальными родственниками и знакомыми были они с Мишкой. Именно в тот печальный день Андрей осознал всю тяжесть и боль утраты родного человека. И ничего нельзя было поделать, а только продолжать жить. «Жить достойно» – как говорил отец. Андрей мучительно пытался вспомнить лица покойных учителя музыки Анатолия Борисовича Вишнякова и дедушки Васи, однако вместо знакомых лиц были лишь какие-то неясные, мутные пятна.

Сердце в груди учащённо и взволнованно забилось. У Андрея возникло жгучее желание посмотреть на лицо бабушки Шуры прямо сейчас. И вообще он хотел её проведать, проверить, всё ли у неё в порядке. Андрей надел тапочки, осторожно встал с кровати и, вслушиваясь в загадочные ночные звуки, бесшумно направился к молчаливой комнате бабушки Шуры. Как вор прокрался мимо приоткрытой двери спальни родителей. Дверь, ведущая в бабушкину комнату, тоже была не до конца затворена, «чтобы можно было услышать, если бабушка позовёт». Сердце замерло, на лбу выступили капельки пота. Задержавшись на несколько мгновений перед массивной дверью, Андрей аккуратно открыл её до половины. Дверь подалась, коротко, точно вскрикнув от боли, скрипнула и замерла. Затаив дыхание, Андрей остановился на пороге.

Комната ему показалась огромной, как и все расположенные в ней предметы: стол, шкаф, старинный секретер и кровать. Последняя была просто громадной, хоть и располагалась у дальней стены комнаты. На кровати лежало что-то большое, бесформенное. Настоящая гора, освещённая тусклым бледным светом луны, проникающим в проём между плотными шторами. Какая гора? Что за глупости? Ведь это была их родная бабушка Шура, укрытая одеялом. Бабушка, которую они все любили и которой восторгались. А большой комната казалась, наверное, из-за темноты – только и всего. Только дышать здесь было как-то трудно. Несмотря на то, что форточка оставалась открытой, и помещение регулярно проветривалось, воздух всё равно казался каким-то спёртым, густым… Отравленным? Ну конечно же нет.

Андрей медленно перевёл взгляд с кровати на потолок, где застыл призрачный свет с улицы. Насекомые. Их были сотни… Сотни громадных копошащихся насекомых, завладевших бабушкиной комнатой и… ей самой.

Уродливые создания вдруг замерли: теперь у них появился новый источник пищи. Андрей закрыл глаза и задержал дыхание. Затем вновь взглянул на потолок. Зловещими громадными насекомыми, конечно же, были только хитросплетения теней, отбрасываемых листвой росших под окном деревьев. Ветки колыхал ветер – вот тени и двигались. У него, конечно, хорошо работала фантазия, но это уже было слишком. Какие же тогда страсти, находясь в этой комнате, мог понапридумывать себе его младший брат Мишка?