Характерный пример приводит С. Е. Никитина: «Однажды мне пришлось быть свидетелем такой сцены: по улице старообрядческой северной деревни шел пьяный мужчина, который горько плакал и бил себя кулаком в грудь. Попадавшиеся ему навстречу люди громко ругались матом, а потом ласково, с сочувствием говорили: «Бедный Ведениктушка!» Мне разъяснили: Веденикт (Венедикт. — С. Н.) — бывший ветеринар, ныне колдун. Обучался в бане по черным книгам. Но не прошел последнего испытания — войти в пасть беса, явившегося в виде огненной собаки, и стал колдуном самого низшего разряда: он портит только скот. Со временем одумался и раскаялся в содеянном. Но злая сила не оставляет его, поэтому в отчаянии он часто напивается. Люди сочувствуют ему, однако вынуждены оберегаться. Ругательства, которыми его встречают, направлены не на него как личность, а на независимую от его воли злую силу» [Никитина 1993: 24]. В следующей быличке говорится о противоположной коммуникативной стратегии: Этот, Федот-от, из Нифонят, шалил, пускал. Домна всё сказывала — у него там любовница была, в Дурманах-то, Гуриха, вот, пьяный, говорит: «А ведь у меня, — говорит, — он (дьявол. — О. X.) работу просит, всё времё», вот. Научится портить людей, дак не перестает — надо ему, говорит, имя (им, т. е. бесам. — О. X.) работать. На человека пускат, а остатки на ветер отпускат. Мы как-то пчел перебирали — он прошел. Прошел, поздоровался и ушел. Тут была контора, в контору ушел. Мы с одной женщиной перебирали пчел, я держала тама… Ну, пчела дак обсыпала нас, всё пчела жали´т, допуска нету-ка. Тожно´ Груша говорит: «Давай, иди, его позови да угости». Я пошла в контору, я мол: «Федот Афанасьевич, мне чё-то с тобой надо поговорить». Тожно´ люди тута, я поговорила тихонько, чтоб никто… «Ты приди ко мне, мне шибко надо тебя. Ладно? Приди, пожалуйста. Придешь?» — «Приду. Приду, приду». Пришел. Пришел — я тожно давай его угощать — того, другого… Грушка мне пособлят, с ём всё разговариват. Я мол: «Чё ты ходишь, не заходишь пошто? Мол, мне недосуг было тебя остановить-то. Мы робили с ёй — перебрать маленько надо, мед тряхнуть». Тожно´ мед принесла, угощаю, чё-то вино было… Грушка пособляла, я всё маленько угощала. Угостили, всё, посидел, отправился: «Ну, я вас задержал, давайте, работайте!» — «Ну, мы ладно, сробим. Работа чё: не сёдня — завтра можно». Отправился. Посидели, пошли. Пошли — тожно´ басёшенько! Никакая пчела на нас не садится! Вот. Вот он шибко знатли´вой был. Знатли´вушший. Он сам сознавался[300]. Различием двух категорий колдунов — сильных и слабых — можно объяснить разницу в стратегиях поведения, следовательно, и противоречия во мнениях информантов о том, кого же все-таки портят — смиренных или злых. Стратегия вежливого поведения как оберега мотивируется, как правило, сюжетом быличек «колдун [сильный] портит того, кто ему досаждает», а стратегия агрессии — сюжетом «бесы заставляют колдуна [слабого] портить людей» (здесь возможны вариации и контаминации, как в последнем примере: Федот Афанасьевич действует по воле дьявола, однако последний не заставляет Федота пускать порчу, а просит у него работы — это дополнительный маркер, наряду с описанной коммуникативной стратегией, статуса сильного колдуна). В указанных сюжетах быличек колдун выглядит по-разному: в первом случае он субъект действия, во втором — пассивный исполнитель воли бесов. Следовательно, если знаткие в целом господствуют над простыми людьми, как утверждает колдовской дискурс, то внутри этого класса персонажей мы можем обнаружить сложные отношения доминирования и подчинения. Наиболее заметны они в сюжете быличек «Дока на доку» (ГII 6в по указателю Зиновьева [Зиновьев 1987: 317]). По этому сюжету, состязания колдунов на свадьбах, помочах или других людных сборищах заканчиваются тем, что более сильный колдун заставляет слабого грызть на улице обледеневший туалет, хлебать из помойной лохани, испражняться в избе или совершать другие унизительные поступки:
Знаткие собрать — дак знашь, чё делатся? Напьются — друг над другом декаться зачнут. Ну, издеваются, силу свою меряют. Вот ты знашь — я знаю. И вот зачнем друг друга (смеется), котора больше знат[301]. В Верхокамье бытует множество таких рассказов. Да, колдуны крепкие. Крепкие колдуны. Вот этот Ларивон, потом Макарка. Они у Харитона, у братана у Мишиного, сошлись вместе, и Ларивон оказался сильнее. И этот старик, зеньковский-то старик, в туалет ушел, и там — в туалете ходят, такие столбы наклали — он сел вокруг столба, обнял его и гложет <…> И никто ничё ему не сказал. Кто-то потом сказали, что чё, мол, ты, дескать, тут делаешь? Дак он быстро соскочил. Соб.: Это какая-то свадьба была? Нет, просто так, вечерка, вечеринка[302]. У нас колдун в Першатах был дак, его направят дак — он уйдет, гавно грызет в туалете. То помои — у нас ведь скотину держим дак, помои — то пригорошнями хлебат помои, пьет-ест. Вот так направят, дак и так и делают они тут[303]. М. П. С.: Ой… да уж такие колдуны, всякие были такие… И. Е. С.: Да, были, были, ты чё! М. П. С.: Чё ты, помои едят… Наколдуют, дак гавно грызут, в туалет идут дак, ты чё! Ползают! (И. Е. С. смеется.)[304] А на свадьбах-то… Если вот я знаткая да он знаткой, нам уже места нету на свадьбе. И они как кошки оцарапаются, им не ладится, двум колдунам. Они тут борются, переодолить хочут друг друга. Если крепкий один, другой поддается. Чё только не делают. Туалет… зимой же это, туалет даже гложут. Они друг друга пошлют. Вот я передолила того мужика ли, бабу, она уйдет, в туалет отправит он ее, туалет будет грызть. В лохани помои пили. Соб.: А вы видели? В лохани — нет, не видела, а вот печки, вот у нас старинные вот таки-те вот, крестьянски-те, знаешь, какие печки? За печкою у нас была дыра, ну, пространство там у нас, под стены, так неплотно. И вот на моёй свадьбе, точно, вот в Бузмаках, и он эту печину так ведь ест, кровища токо изо рта, и он все равно ест ее, гложет! Соб.: То есть они сидели за столом, потом один встал и пошел грызть печку, что ли? Ну, дак, мало ли, за столом — не за столом… и вот слово за слово пойдет, и всё. Полезет печку глодать. Отвели, отговорили. Он тожно давай на столб лезти, это все у нас там на свадьбе. Соб.: Два колдуна были у вас на свадьбе? Ну, вот два они сошлися как. Один вот вовсе он не бузмаковский был, там эти деревни — Федотята ли, Трошата ли были, уже нету деревни-те. Он из той деревни был <…> А тут отговорили — дак он давай на столб лезти. Лезет ведь, гарабкатся, а чё, столбы-те, тоже пасынки ить были, по пасынку одно что лизит, старатся, дальше лизит… Тожно тоже кто-то все говорил: «Чё-де, ты сдурел ли, чё, почё ты лизишь?» — «А вот велят! Велят, велят лизти, всё равно велят». <…> Это бесы-те, видимо, велят. «Велят, велят, надо, — говорит, — всё равно лезти» <…> Чужой-то лазил, это вот федотятский, были Федотята ли, Трошата, там деревни. Я не знаю, из которой деревни он был. Максим какой-то <…> Да вот — у того не была ни семья, ничё, жена не была, это он, Максим-то, так, токо бродячий был. А вот который у меня-то приговорщиком был дак, тот еще был ето, женатый. Хозяйка была, семья была. Соб.: А того, Максима-то, звали на свадьбу? Или он незваный пришел? Он незваный пришел <…> Заволокся. Ну и… Соб.: И больше не ходил? Больше, наверно, не ходил. (Смеется.) Или ходил ли, чё, не у меня последней, не у меня первой была свадьба-то ведь[305]. вернуться Е. С. Р. ж. 1906 г. р. Вер., зап. А. Рафаева, В. Костырко. АЦТСФ. Верхокамье-2002. Рафаева № 8. вернуться М. И. С. ж. 1937 г. р. Кезс. В-2005 № А5.3. вернуться Е. Н. С. ж. 1928 г. р. Кезс. В-2005 № А3.6. вернуться А. Л. Б. ж. 1932 г. р. Кезс. В-2004 № А5.6. вернуться И. Е. С. м. 1942 г. р., М. П. С. ж. 1945 г. р. Кезс. В-2004 № А2.3. вернуться М. И. С. ж. 1937 г. р. Кезс. В-2004 № А4.3. |
