Прямо вышвырнул ее к огороду. А ей делать тут нечего было — ну, молодежь, понятно, родственники, а она совершенно посторонний человек. И лошади не пошли. Афоня встал, кругом обошел сани, тоже со словами, — и всё, поехали[267].

Я испытала вот двух человек дак… Один не знаёт, и один знаёт. Вот в последней деревне, за логом, далеко <…> живет. Они одни на починке живут. Я почему его узнала — вот, говорит, воткнешь… с простой молитвой воткни только нож, вот выше косяка, выше дверей. И он, говорит, не взойдет. Он зайдет, но выше матки он не пройдет. <…> Если там воткнутое — ножницы или ножик ли вот, хоть сломанный, хоть чё-то, хоть с простой, с Исусовой молитвой воткни — ни один колдун не пройдет.

Соб.: И он не взошел?

Нет. Вот я в старой избе, тут старая изба была, мы жили, Семена у меня в армию стали провожать, он взошел — я специально поставила корыто, хоть не надо, поставила корыто, в корыто налила воду и замочила одежду. Не надо было стирать! Чтобы систь некуда было ему, выше матки чтобы он прошел, мне испытать надо его! Я пока не испытаю — я не верю в человека! Пока я его не испытаю, на себе не узнаю! Ну, вот не идет — и всё! Потом: «Ты чё, Сергей, не идешь? У нас чё, сесть, — говорю, — тут есть куда!» Тут Семка вдоль по-на лавке сидел, там место просто. «Тут, говорю, вон стул стоит, там иди, садись, тут, — говорю, некуда». На койку не садится, койка под порогом стояла — не садится. «Да нет, я постою, нет, постою». Я пить не подаю, а он всё стоит! Я потом сижу, дак я говорю: «Чё, он, Семен, не садится, подай пить-то!» И он даже… напился, и миску тут на маленькой чё-то печке, на маленькую печку поставил, даже руку не протянул до матки! Вот это уж ко´ренно знат человек![268]

М. П. С.: Правда она или нет, это самое, она колдунья или не колдунья — женщина пришла к ним, и решили проверить: поставили ножницы в дверях, вот на туда, на косяк, на подушку.

И. Е. С.: Она не видела…

М. П. С.: Она не видела! И выйти не можёт! С молитвой поставили просто, и все. Она выйти не может, вот в дверь не пускает. Никто ее не держит, ничё, а выйти не может, до дверей дойдет — и обратно садится. Не может выйти. А потом уже поняла, что они ее саму заколдовали, потом уже попросила.

И. Е. С.: Не попросила она, заругалась! Там у нас слепая тетка была, тетка Настя-то, та рвется, ей выйти надо, тетка Настя-то, а ее не пускают нарочно сюды, посадили — сидят…

М. П. С.: Если кто вперед вот пройдет, вот такой человек, он все снимает тогда.

И. Е. С.: Все снимает, да!

М. П. С.: Тогда ей свободно, вот чтоб из дома, чтоб именно вот она только проходила одна.

И. Е. С.: А у нас тетка-то, взяла, да соскочила, да убежала, та тоже как за ней ходу, хвост трубой! С месяц не ходила, больше.

(М П. С. смеется.)

Соб.: А до этого вы не знали, что она колдунья?

И. Е. С.: Примерно-то знали, но решили проверить, действительно она, нет, вот такая, что к чему, нечи´ста на руку[269].

У нас Олёна, старушка, нянькой держали <…> А она каку-то молитву знала, видимо. Она ножик возьмет вот так вот, эдак стукнет ножом, порог стукнет, перекрестит двери, а он к нам любил ходить-то — и он не заходит в избу! Вот щелочку эдак вот откроет, голову высунет, а она сидит вдоль по полу и хохочет, старуха-то. «Чё, Иван Максимович, боишься зайти-то? Чё, я тебе ничё не сделаю!» Сама сидит, хохочет, смешно ей над ём, над стариком <…> Мы один раз… гости собрались у нас. У нас родня, семья — позвали в гости. Я посадила за стол — он опять пришел, этот колдун. Я его сажу-сажу за стол: «Да Иван Максимович, сядь ты за компанию, сядь, поешь!» Только притащу его ко столу — он швырр — по лавке к маленькой печке уедет на жопе. Потом… я его раза три, наверно, садила. Он все равно не… токо швырр опять обратно. И ушел. Ему надоело, я его сажу, а ему нельзя сести за стол-от. Теперь ушел. А Олёна-покоенка, старуха, ножницы — маленьки ноженки у нас были, небольшие вот такие, — она их под клеенку распелила, положила, вот под такую клеенку на угол, положила под клеенку ножницы-те, а я его сажу! Я не знаю, что там ножницы подложены…

Муж A. Л. Б.: А он как-то узнал, что ли?

Дак раз нельзя ему систь дак!

(Муж смеется.)

Ой. Теперь я, ладно: «Чё это сёдня, мол, Иван Максимович не садится за стол?» А она тогда ножницы-те вытащила из-под стола-то. «Ох, ты, мол, гадина такая вот, издевалась, мол, над колдуном-то!»

(Все присутствующие смеются.)

Муж: Ну, она это, испытала его.

Испытала, чё ты! Дак чё испытать-то, все ведь знали, что он колдун![270]

М. С. П.: У нас был мужчина, ну, он уже старый тогда был, его звали Иван Дементьевич. Я молодая была вовсе, за коровой побежала, у меня девки маленькие были, и вот я корову… надо вести домой корову, пошла, ее веду, на веревке тяну, она у меня через дорогу не переходит, ни в какую. Я ее гоню, она не идет. Да. Вот гоню, не идет. А сама… у меня ведь девки дома ревут, они маленькие, да не знаю, чё делать, чуть не заревела! Не идет корова через дорогу, и всё. А подошла женщина, тут она жила, ну, она… я-то не понимала ничё, она подошла, молитву прочитала, так тихонько корову похлопала, корова пошла. Потом она мне говорит: «Гляди, Иван Дементьевич идет, смеется».

М. Ф. Г.: Ишо посмеялся…

М. С. П.: Да, он посмеялся. Он не хотел меня обидеть, а просто пошутил[274].

Вот была свадьба, и этот старик пришел на свадьбу. В деревне-то у нас. Девка взамуж выходила, а он, старик-то, пришел. А его не надо тут, колдуна, его надо бы как-то выгнать. Мой мужик, мы молодые еще тогда были, мой мужик и еённый, у этой старушки, сын, вот тут были на свадьбе. Они вот хочут этого старика выжить, еще толку не хватает… Надо вон там на двери поставить крест-накрест вот так палочки или ножницы воткнуть вот так, крест-накрест, и он уйдет, не залюбит. И они чё-то сначала не могли, а старушка эта говорит: «Идите сюда, бестолковые, не так надо делать». Она, видно, сказала, как, они поставили вот так вот ножницы. И вот только с воскрёсной молитвой! Воскрёсну молитву прочитать, и он через воскрёсну молитву не может пройти. И это, смотрю… на свадьбе-то бегают ведь на улицу туда-сюда, туда-сюда… она говорит: «Пойди в избу-ту да сиди так, — говорит, — не выскакивай пока, пускай не бегают». Так он знаешь как заходил по избе! Кругом, кругом, тому руку дает, другому руку дает, пришел ко мне — мене… я чё, старику… «Айда, пошли, айда, айда, пойдем, пошли, пошли!» Заходил, заходил, не может выйти! Да, не может, вот эти поставили крест-накрест, выше дверей, и он не смог выйти.

Соб.: А зачем, ведь надо было его, наоборот, выгнать?

Выгнать-то дак… Они нарочно его, он колдун! Он колдун, они его нарочно, донять. А если поставят ему, выйти он не сможет. Вот и ходит. А он бы… если долго его не выпустить, он бы стал блохами грызти, блохами грызут дак… Ему надо выйти, обязательно выйти. Он бы сидел так бы, и всё, а тут ему надо обязательно выйти, и он не может. Потом кто-то выбежал, и он вылетел. Вылетел, убежал, как пробка! (Смеется.)[275]