Подумалось еще о том, как все-таки испортил людей прогресс и современные коммуникации. Вот, к примеру, найди Антоша или кто-то из его друзей даже не самолет, а просто чемодан с деньгами — что бы они сделали? Пришли к родителям? Возможно, но верится слабо и неохотно. Скорее, написали бы пост в какой-нибудь из сеточек, типа «всем хай, нашел мешок бабла, у кого такое было, что делать?», ну или какие там словечки они еще используют? Кринж? Вот, кринжовый мешок денег. И понеслись бы комменты с сочувствием, завистью, просто левыми ответами, вроде «ну ок». И репосты по другим группам и сетям. Что дальше? А дальше пришли бы люди со скучными лицами и избавили бы и от проблемы, и от чемодана. Вполне вероятно, оставив бы взамен несколько других проблем родителям и забрав несколько бумажек с подписями. Внутренний скептик согласно кивал рядом, глядя в огонь костра.
Поэтому начнем вот с чего: возвращаемся в цивилизацию и разбираемся со статусом земли. От него будет зависеть, кому принадлежит то, что лежит на этой земле сверху. Потом вызваниваем Головина с Ланевским и узнаем по возможности осторожно, как дотянуться до недр, при этом не привлекая внимания санитаров, у которых на визитках орлы и щиты с мечами. Шаманы шаманами, они и присниться могли от стресса и свежего воздуха. А вот две тонны советского золота в слитках и больше пуда природного в кожаных мешочках — те настоящие, я их в руках держал. Поэтому просто так с ними прощаться не собирался.
Волк молча ушел. Костер прогорел, чай остыл. Я поднялся и пошел в балаган, уверенный в том, что завтра отправлюсь в поселок. Кажется, впервые за всю мою северную эпопею, у меня появился хоть сколько-нибудь продуманный план. И мне это определенно нравилось, добавляло уверенности. Нет, был еще план постройки жилища, но там другая история: чистая тактика и в стиле «копай-кидай, бери-неси, кантуй-катай». Сейчас же появлялись явные элементы стратегии, бухгалтерии и политэкономии, все то, что раньше нагоняло невообразимую скуку. Сейчас тоже не особо бодрило и веселило, но воспринималось уже не как непонятная никому ненужная хрень, а как задача, которую надо было решить. Не списать, не съехать с ответа, не наболтать абы чего — именно решить самому.
Сон навалился, как шквал с моря — сбил с ног и закрутил, запутал. В чередующихся картинках появлялись то полковник Петров, почему-то уезжавший от меня на нартах, то Михаил Иванович Второв, тянувший херес из бокала, похожего на крупный тюльпан. Я был твердо уверен, что это именно херес, и происходит все это в Андалусии, в городе Чипиона, потому что с веранды ресторана был виден самый высокий маяк в Испании. И это очень настораживало, потому что ни про маяк, ни про Чипиону я, кажется, раньше ничего не знал. Следующая картинка показала мне ярко-алый БРДМ-2, парковавшийся возле трансформаторной подстанции. Оттуда вылез Головин и направился к будке, давить на средний треугольник с черепом. Потом была какая-то таежная тропа, по которой тихо брели Петька, мой брат, и Антошка, сын. Вдруг они резко остановились, как по команде «замри», а через несколько секунд Антон рванул с места, поскальзываясь на мшистых корнях. Следом за ним гораздо ровнее и устойчивее, как локомотив по рельсам, мчался кабан чудовищных размеров. Картинка смазалась, съезжая в сторону. На ее месте оказался берег ручья, приметные камень и дерево. Я был тут сегодня днем. На пригорке сидели два военных в старой синей форме Великой Отечественной войны. Летчики?
- Спасибо тебе, мил человек! - проговорил негромко один из них, шатен с яркими светло-серыми глазами, - намаялись мы с Сашкой тут — никаких сил нет.
- Намаялись, - подтвердил второй, выглядевший вполне как местный, - совсем вера ушла, что помощь будет. Спасибо тебе! Как ты сладил с шаманом?
- Отпустил я его с миром, мужики. Просил, чтоб зла не держал он, и так лишку зла-то в мире. А вы кто такие будете? - от нереальности происходящего меня повело на народную речь, чудом удержался от мата и «гой еси, добры молодцы».
- Я — Кузнецов Александр, а это — Смирнов Валентин, - ответил саха. А я присмотрелся к шатену и вспомнил, где недавно видел очень похожее лицо.
- А я Волков Дмитрий, - кивнул я военным. Подходить и жать руки в этой ситуации казалось не то, чтобы лишним, но каким-то мягко говоря несвоевременным.
- Мы по Алсибу летали, третий перегоночный авиационный полк, - с явной гордостью поведал Валентин, - я за штурвалом, а Сашка стрелком. Он знаешь как стреляет? Что винтовка, что пулемет, - Смирнов разгорячился, а Кузнецов сохранял невозмутимое выражение лица, хоть и было видно, что похвала ему приятна. - Тут нагрузили нам в «Бостона», - он мотнул головой назад, на гору, поясняя, что говорил про самолет, - ящиков, дали особиста с рыбьим глазом и отправили в Сеймчан. Трасса-то знакомая, не раз летали, а тут как поднялись — гроза началась, чего сроду по зиме не бывало. Приборы околесицу кажут, чекист визжит бегает, ТТ машет. Сашка орет по-своему что-то, ничего не понятно. Тут молния одна, вторая, третья. Чекист парашют хвать — и ходу. А «Бостона» еще сильнее болтать начало, люк-то настежь, да и тяги ноль. Выпали из тучи — да в скалу сразу. - Было видно, что пилоту даже вспоминать про это не хотелось, не то, что рассказывать. Лицо стрелка сделалось каменно-скорбным, но продолжил рассказ он:
- Наше стойбище было в этих краях. Малым детям старики говорили: вверх по Уяндине не ходить, там могила шамана. Говорили, скоро разберут арагнас да похоронят, как предками положено. Потом половина стариков поумирала, кто время знал. А там немец пришел — забыли про шамана. А он злой стал. Мало кто выжил из Кузнецовых. Кого зверь порвал, под кем лед крепкий провалился, кого мор спалил. Наша трасса далеко была, и то дотянулся старик, привел сюда да рядом со своей могилой и наши устроил. - И Александр намертво замолчал.
- Я как увидел его сперва — сразу понял, неприятный он тип! Один глаз под бельмом, а второй рыжий как у сыча. Половина морды черная, в саже, а когда говорит — рта не открывает, только голоса разные на каждое слово в голове аукают. А что померли мы — только потом дошло, когда дед рассказал. Обругал он нас, велел гору сторожить да охотников пугать, и пропал. А мы остались. Долго кружили по-над той горой, а теперь вот и приземлились с миром наконец-то. Спасибо тебе еще раз, Димитрий, за спасение души! Хоть и не велел политрук так говорить, да где теперь он, а где мы? Прощай теперь, будь здоров!, - Смирнов поднялся, оправил гимнастерку, хотел было выполнить воинское приветствие, но, видно, передумал. Поклонился до земли. И растаял, тихо, мирно, без спецэффектов типа вспышек или хлопков.
- Зинаида, - проговорил стрелок, внимательно глядя на меня черными глазами. Я молча смотрел на него, помня основное местное правило коммуникации: «Не говори лишнего», - Зинаида Александровна. Мы назвали «Дайанаа» дочь, «летящая», значит. Отец же летал на самолетах. Она родилась за год до того, как мы сюда... Председатель сказал — время новое, надо имя тоже новое. В численник смотрел, - Кузнецов смотрел сквозь меня и время, вспоминая новорожденную дочь, которой сейчас, наверное, под девяносто. Потом моргнул, возвращаясь от воспоминаний к мыслям, и продолжил:
- Она или дети ее придут к тебе, шаман так сказал. Не обижай их, Дмитрий, не гони с земли, на которой они живут и предки их жили. Пожалуйста, - последнее слово он проговорил таким тоном, что у меня чуть горло не перехватило. Дух, почти сто лет нагонявший жути на округу, просил за дочку, которую видел дай Бог если несколько раз, и за внуков-правнуков, не виденных ни разу. Не умевший просить, говоривший-то нехотя и будто через силу, он смог пробить мои внешние равнодушие и невозмутимость.
- Я клянусь честью, что не обижу твой род. У них всегда будет в достатке земля, олени и рыба, - выдохнув, произнес я.
- Махтал*, Дмитрий! - сказал он, а потом еще громко сказал что-то на своем языке. Кажется, эту же фразу я слышал от Васи-Молчуна в Якутске.
Стрелок Александр Кузнецов прижал правую руку с сердцу, поклонился — и тоже пропал. А я проснулся от дребезжания проклятой сойки.
