- Придурок! Нахрена так носиться, тут же люди ходят! - заблажил я, сидя на асфальте, - держите его, товарищи! Пока еще кого-нибудь не сшиб! Вон туда побежал, псих! - и я показал пальцем в сторону, где товарищам следовало искать беглеца. От верной она отличалась не очень сильно. Градусов так на девяносто примерно.
Пока они пробегали мимо меня, я махал руками, занимая весь тротуар, и требуя скандальным голосом «хватать и не пущать» негодяя. Поорал по инерции еще немного им вслед. Встал, отряхнул штаны, закрыл бокс, поставил на него сверху рюкзак и покатил дальше. И случайно заметил внимательный взгляд узких черных глаз какого-то местного из-за парковочной будки. Давно ли он там появился — я не отследил. Покатив дальше свою поклажу, вышел с парковки, перешел по переходу перекресток, над которым нависали блестящие трубы. Их тут вообще было непривычно много, как будто по котельной гуляю. Слева стоял здоровенный винтовой самолет, вроде памятника. А следом за ним — нужная мне парковка. От древней Тойоты Калдины с шашечками сверху ко мне спешил таксист. Он поздоровался, как со старым знакомым, поинтересовался, как я долетел, и помог загрузить багаж.
- Куда едем? - поинтересовался он, но как-то ненатурально. Как будто знал и без меня.
- Давайте в центр, а потом посмотрим. Мне завтра вылетать, хочу увидеть побольше, что успею. Первый раз здесь, - ответил я, и мы поехали.
Как водится, потом я много раз обдумывал эту ситуацию. И каждый раз хотелось что-то поставить — то памятник, то свечку, то клизму. С патефонными иголками и битым стеклом, как говорил один знакомый врач про навязчивых и излишне самоуверенных больных. Из ситуации явно выходило, что я как раз больной и есть. Притом самоуверенный без всякой меры.
Таксист оказался не особо общительным, но по-северному обстоятельным. Говорил медленно и весомо, но мало. Я подуспокоился и понемногу начал всматриваться в машины, людей и здания вокруг. Народу на улицах было мало, а сами улицы поражали какой-то запущенностью. И отовсюду торчали теплотрассы. Я вспомнил, что тут вечная мерзлота, поэтому все коммуникации тянут поверх, над землей. Выглядело, мягко говоря, необычно. Самое деликатное слово, которое смог выродить внутренний скептик, было «пердь».
Водитель представился Василием. Судя по нему — он был самым что ни на есть местным. Я наконец-то вспомнил, что следующий этап у меня по плану — гостиница. Там меня должен был ждать новый телефон, отправленный Головиным заранее. Свой я отдал ему еще в Шереметьево. Он уверенно, хоть и несколько запутанно объяснил, почему нужно сделать именно так, а я снова не стал с ним спорить. В общем, якут на старой японской машине катил меня к Азимуту, где мне предстояло вселиться. Шикарное слово, демоническое, нравится мне.
Мы миновали улицу Можайского и попали на Дзержинского. Новизной и аутентичностью ориентиры не поражали, конечно. И чем ближе к центру, тем сильнее мне казалось, что я прилетел сюда не на самолете, а на машине времени. Сильно сдав назад по временному лучу. А еще отвлекали часто попадающиеся названия на якутском. Странные буквы: «Н» с приделанной к ней «Г», перебитая пополам «О», еще что-то, похожее то ли на недоделанную «Б», то ли на «Г» с каким-то непотребно торчащим хоботом справа. Когда на фоне родных «Аптека» или «Почта» попадалось что-то, написанное с этими буквами, внутри начинали хором горько рыдать Розенталь, Голуб и Теленкова. Написанный ими замечательный учебник русского языка здесь был решительно ни к чему. Чуть помогали дорожные знаки «Стоп» и синие таблички с адресам на домах — они были понятны. Мы пролетели огромную площадь с каким-то монументальным зданием, кажется, я видел надпись «Театр». Разбитые дороги, хилые невысокие деревца и реденькие кустики сопровождали по всему маршруту, а ведь это, наверное, был самый центр города. И это — столица самого большого субъекта федерации, больше трех миллионов квадратных километров занимает. На территории Якутии целиком помещается Индия или Аргентина, а Германий вообще с десяток можно впихнуть! В общем, я ехал с разинутым ртом, поражаясь всему, что вижу.
До гостиницы мы добирались со всеми светофорами и объездом ям где-то минут за двадцать. Я поинтересовался у Василия, сколько он хочет, чтобы покатать меня еще несколько часов. Таксист подвис, и только редкие плавные смены угла наклона головы позволяли понять, что он не выключился вовсе. На вопрос, сколько он получает в день, ответ нашелся почти сразу: десять тысяч. Хотя, подозреваю, мог и приврать. Я предложил пятерку до вечера, и Василий без раздумий согласился. Выданный ему тут же «Хабаровск» сделал нас почти друзьями, не считая того, что он пару раз глянул на меня, как индеец на бледнолицего. Вероятно, не стоило сразу выпендриваться, показывая излишнюю платежеспособность в незнакомом городе, но уже никуда не денешься: протупил, значит протупил. По крайней мере, разгрузиться мне помог без проблем, и замер, прислонившись к своему японскому пенсионеру, а не усвистел вдаль. Ну, может, это только пока?
Я покатил бокс по пандусу в лобби гостиницы. Ее высокий угловатый фасад из голубоватого стекла почему-то напомнил местный аэропорт, поставленный «на попа». Вокруг крыльца рядком росли елочки, абсолютно такие же, как дома. Напротив стояло здание с белыми колоннами. Я присмотрелся — оказалось, драмтеатр. А культурно тут — второй театр за двадцать минут. В лобби было прохладно и темновато. Администратор с именем, которое я не успел прочитать, запросила паспорт, отсканировала его без спросу, как все они всегда делают, и выдала мне ключ-карту, предупредив, что лифт направо по коридору, а завтрак накрывают с восьми утра. Сбросив в номере рюкзак и отцепившись наконец-то от этого гроба на колесиках, я почувствовал небывалую свободу. И сразу пошел вниз, смотреть, дурак ли я наивный, обедневший на пять тысяч, или то, что я слышал про северную честность, все-таки правда.
Василий ждал там же, где и прислонился. Кажется, он не сдвинулся ни на миллиметр. И мы отправились на обзорную экскурсию по вечернему городу. Таксист иногда сопровождал места, которые мы проезжали, краткими репликами, типа: «а тут я прошлым летом два колеса сразу пробил», «раньше тут дом быта был» и «здесь в девяностые пятерых постреляли». Но в целом к пейзажам реплики подходили «на ура». Прокатились мимо порта и городского пляжа, который был прямо на выезде из жилого квартала и смотрелся дико, по крайней мере для меня. Проехали мимо новых кварталов, аж из пятнадцатиэтажек, красиво и стильно отделанных фасадными плитками разных оттенков синего. Заехали перекусить в какую-то забегаловку, которую посоветовал Василий. Она оказалась китайской и какой-то стремной. Помню, совершенно в таком же, восточного типа, заведении, но в Тверской области, мы с ребятами зацепились с местными, и дело дошло до стрельбы и бега с препятствиями. В общем, чем дальше от центра — тем скучнее и тревожнее. Как и везде, наверное. Судя по посетителям забегаловки, шансы на стрельбу и бег были и здесь, поэтому, доев какие-то огненно-острые манты, я попросил отвезти меня обратно в цивилизацию. Покатались еще и там. Погуляли по городскому парку. Объехали несколько озер в черте города. Проезжали мимо театров оперы и балета и эстрадного. Не ожидал, что их тут так много. Время приближалось к вечеру.
- Скажи, а Трон обут на Кирова — это что такое и где? - спросил я у Василия, пока мы стояли на очередном светофоре.
- Тор хоннообут э-э на Кирова? - уточняюще переспросил он через минуту примерно.
- Да, вот это. Это что и где?
- «Тор хоннообут э-э» по-вашему значит «медведь шатун». Плохой зверь, опасный, - сзади нетерпеливо засигналили, и таксист тронулся, съезжая на крайнюю правую. Говорить он стал после того, как припарковался, причем казалось, что слова даются ему еще труднее обычного — так медленно и нехотя он их выпускал, - зачем спрашиваешь, Дмитрий?
- Встреча у меня там вечером, хочу знать, чего ждать можно, - честно ответил я.
- Всего ждать можно. Хорошего только не надо, - еще чуть-чуть, и он вообще начнет затухающе гудеть на одной ноте, кажется. И так говорит, как будто батарейка села.
