Литмир - Электронная Библиотека

В юности Камиллу поразила фраза матери, которую прежде говорила ее бабушка: «Мужчину можно удержать телом и вкусной едой». Неужели это и есть любовь? Единение душ и тел, сведенное к кувырканиям в постели и кастрюлям?

В свою очередь, Виктор думал о том, как однажды проехал сотни километров ради одной ночи с ней. И о непреодолимых двух метрах, которые их сейчас разделяли. О воздухе между ними, плотном, словно ледяная глыба.

Они уже давно засыпали, повернувшись спиной друг к другу. Ночь не лжет. Они оба чувствовали, что нужно не раздувать огонь, но красиво его потушить.

Поэтому он подарил Камилле улыбку, в которой читалось «спасибо» и «прости».

* * *

После этого вечера правды Камилле и Виктору стало легче дышать. Больше никаких мимолетных утренних и вечерних поцелуев, которые превратились из украденных в дежурные. Больше никаких нежных слов, которые подчас у них вырывались, став настолько привычными, что не могли исчезнуть в одночасье. И все же остался один жест – поцелуй в лоб. Он был тонкой нитью, соединявшей их и в горе и в радости. Будто тем самым они обеспечивали друг другу вечную защиту, поскольку у них было маленькое непоседливое существо, нуждавшееся в их заботе.

Камилле казалось, что она омылась слезами, болью и страхом. Она словно была обнажена, очищена криком всего своего тела. И ухватилась за таинственный, безымянный источник жизни внутри себя. Что-то подсказывало ей, что этот источник – суть бесконечность, заключенная в человеке. Она обнаружила его однажды утром, когда рассвет вырвал ее из непроглядной тьмы собственной ночи.

Перышко

Когда она узнала, что серьезно больна, Камилла воскликнула: «Почему я?»

Естественно, врач не мог ей ничего ответить. Но, выйдя из его кабинета, она неожиданно подумала: удивляется ли роза, когда ее срывают в самом расцвете? Нет. Нет, и все тут.

«Нет, и все тут!» – яростно повторяла она, сбегая по мрачным больничным лестницам и мстя каждой ступеньке за проклятую силу тяжести, притягивавшую ее к земле.

Затем она вспомнила выражение, которое ей доводилось часто слышать: «Бороться с болезнью». Бороться? Тайный голос подсказывал ей, что дело вовсе не в борьбе, а в изменении жизни.

Потная и растрепанная, она бежала по улицам Парижа. Ей хотелось доказать своему телу, что горевший в ней огонь сильнее ее недуга. Прохожие расступались под натиском ее нетерпеливого стремления жить дальше, жить быстрее, дольше. Наконец она остановилась, задыхаясь, у своего дома. В лифте, взглянув на свое отражение в зеркале, громко сказала все, что думает, о тусклом освещении, разом состарившем ее. Вошла в квартиру и, прислонившись к входной двери, посмотрела на свое чистое и красивое жилище другими глазами. Глазами человека, который недавно осознал, что может умереть. Решительно прошагала в гостиную, разбросала уложенные в идеальном порядке диванные подушки, сбросила на пол журналы, зачем-то перенесла на кухню журнальный столик и напоследок завыла.

А потом вошла в комнату Перлы, взяла ее любимую мягкую игрушку, чтобы ощутить запах семилетней дочери, и прошептала «прости», утонувшее в рыданиях.

* * *

Перла вышла из школы и побежала к матери, крича «мама» с неизменно потрясавшей Камиллу лучезарной радостью. Дочь взахлеб рассказывала о своей учительнице, о том, что та рассердилась на Алину, о Жане, который ее разлюбил, о счастливице Паоле – счастливице, потому что та каждый день обедает дома. Камилла слушала ее и поражалась, что детскому голоску, щебечущему о главных событиях в школе, чудесным образом удается развеять все ее печали.

Малышка сорвала пробившийся сквозь асфальт цветок и протянула его матери.

– Мама, не ругай меня, этот цветок будет смотреться намного красивее у нас дома, чем на тротуаре. – Тон у нее был извиняющийся.

Камилла ответила, что цветку нет никакого дела до того места, где он растет, пока жив. При этих словах по ее щекам потекли тихие слезы, и Перла закричала:

– Только не плачь! Обещаю, что больше никогда не буду рвать цветы.

– Наоборот, рви их всегда, рви каждый день. Мы их посадим, включим музыку и будем им петь колыбельные по вечерам.

– И поливать шампанским.

– И угощать конфетами.

– Я смогу их воровать? – внезапно обрадовалась Перла.

– Да, но тайком.

Несмотря на словесный поток, который обрушила на нее дочь, Камилла слушала Перлу рассеянно, будучи не в силах заставить замолчать слова, крутившиеся в голове. Страшные слова, которые она собиралась тем же вечером сказать мужу. Затем – дочери, родителям, друзьям. О нет, она не сможет выдержать их сочувственный и испуганный взгляд. Подумав об этом, она дала себе обещание, что сообщит название болезни только Виктору, родителям и близкой подруге Лорине. Главное – не упоминать о болезни слишком часто, не рассказывать о ней, не придавать значения, которое сделает болезнь еще более живучей. Ей не хотелось, чтобы на нее смотрели через призму болезни.

Уложив дочь спать, Камилла пошла в ванную, чтобы приготовиться к приходу мужа. Прежде она никогда не смотрелась в зеркало перед его возвращением домой. Но сейчас ей было необходимо увидеть свое новое лицо. Когда они познакомились, Виктор называл ее «моя искра».

– Искра, говоришь, – бросила она зеркалу.

Она не стала причесывать свои короткие волосы, вечно спадавшие на лоб. В тот вечер прядки были послушнее, чем обычно, будто решили не играть с ветром. Темно-карие глаза, казалось, с тревогой вглядывались в неизвестность. «Что там, в этой неизвестности? Смерть? – подумала она. – Или что-то еще, другое?»

Легким движением руки Камилла нанесла крем на щеки, чтобы выровнять тон кожи. Ей всегда нравился этот жест, похожий на ласковое прикосновение, – капелька нежности к самой себе. Накрасив глаза, с помощью румян освежила цвет лица, и оно стало казаться загоревшим под лучами незаходящего солнца. Затем подчеркнула ярко-красной помадой чересчур тонкие губы. И, наконец, надела на голое тело джемпер из кашемира, чтобы шерсть ласкала кожу. Чтобы тело, которое отвергало ее, продолжало существовать.

Она уже и сама не знала, для кого прихорашивалась – для мужа или для себя. Возможно, ей просто хотелось оставаться красивой перед лицом прикоснувшейся к ней смерти. В этот момент Камилла вспомнила о своей тетке, которая накануне кончины, нарядившись в кружевную ночную сорочку, пригласила к себе в больницу маникюршу. Вспомнила и поклялась, что будет ухаживать за собой каждое мгновение жизни, что не позволит себе распуститься, и свой последний час тоже встретит красивой.

Она довольно регулярно напоминала себе об этом обещании, но безрезультатно: ее волосы, пока не вылезли, не знали укладок, джемперы растягивались, а обувь быстро приходила в негодность. Казалось, что все, что соприкасалось с ней, взбунтовалось. Кроме ее мужа.

* * *

В тот вечер Виктор вернулся с работы чуть раньше обычного, хотя он не знал, что она была на приеме у врача. И он ничего не подозревал об обследованиях, которые она проходила в течение недели. Когда, месяцем раньше, она поделилась с ним опасением, что серьезно больна, Виктор ответил: «Ну что ты, с тобой все в порядке». Она возненавидела его за эти слова, которые пытались обмануть страх, замаскировав его. Страдание пугало ее мужа, поэтому, из любви, Камилла стала подыгрывать, сглаживать углы, скрывать от него те бури, которые ей приходилось преодолевать. Но все тайное всегда становится явным.

Виктор обнаружил жену сидящей на кровати в темноте.

– Почему ты не включаешь свет? – спросил он.

– Потому что он причиняет мне боль.

Она увидела в полумраке, как тело Виктора напряглось. Представила его нахмуренные брови и искаженное от непонимания лицо. Тогда она встала, подошла к нему, а затем с большой нежностью произнесла:

– Я очень больна.

– Так сходи в аптеку! – закричал он.

Ему несвойственно было повышать голос. Но сейчас говорил его страх, а он отказывался его слушать.

2
{"b":"912642","o":1}