Второе страшное слово, которое прочно вошло в девяностые окончательно и бесповоротно – это «реклама». Никогда прежде я не испытывал такого стыда, глядя в экран телевизора. Я и раньше знал, что гигиена очень важна в жизни человека. Нам рассказывали это ещё на уроках природоведения. О том, как важно чистить зубы, каждый день купаться и в принципе следить за всеми частями тела. Но чтобы в каждом рекламном ролике это показывалось так откровенно и со всеми подробностями − было уже слишком. Вообще довольно дико было смотреть, к примеру, любимый гайдаевский фильм, посреди которого появлялась какая-нибудь дамочка, которая радостно начинала верещать о своих женских проблемах. Рекламы становилось не просто много, она буквально заполняла собой всё жизненное пространство. Шагу нельзя было ступить, чтобы не нарваться на какое-нибудь рекламное объявление. Куда бы ни был обращён твой взор, он обязательно наткнётся на рекламу. Сразу возникает вопрос – что же в то время так усердно рекламировали? Ответ самый банальный и состоит всего из трёх букв – всё! Были даже такие вещи, которые, казалось, и в рекламе то не нуждались. Нет, сама реклама превращалась не в двигатель торговли, чем она и должна быть, а в какую-то отдельную культуру. Или даже не знаю каким это словом назвать, чтобы не порочить слово «культура».

Тем временем школьная пора шла своим чередом. Пионерские галстуки, как и все атрибуты Советского Союза, теряли свою актуальность и постепенно исчезали из вида. Лишь немногие ещё долго повязывали эти кусочки знамени на своей шее. Остальные же, повинуясь скорее стадному чувству, дабы не выделяться из толпы, чем какому-то своему внутреннему убеждению, галстуки носить перестали. Школьную форму ждала та же самая участь. Старая либо износилась, либо становилась мала, а новую пока ещё не придумали. Школьники стали наряжаться в меру своего вкуса и родительского кошелька. Школа, которая когда-то была похожа на инкубатор, стала напоминать показ высокой моды в бедном квартале. Одевались кто во что горазд, пока не пришли к обычным брюкам, рубашкам, а девочки к юбкам и сарафанам. В памяти почему-то очень хорошо запечатлелись девочки в брючных костюмах. Кажется, для меня это было в новинку в ту пору. Конечно же, мода молниеносно выходила за привычные рамки, наступала эпоха глянцевых журналов.

Поскольку дальнейший мой рассказ рискует превратиться в жалобную книгу, я постараюсь применить всю силу своего красноречия, чтобы максимально этого избежать. Шли обычные школьные годы, которые совершенно перестали отличаться друг от друга. Какая была успеваемость в школе? Вообще никакая. Я никуда не спешил, поэтому никуда и не успевал. Больше всего мне нравилось разглядывать карту мира, которая висела в моей комнате, и которую подарила мне бабушка. Вот её я мог изучать часами. Не бабушку, конечно, а карту. Я выучил практически все столицы государств, горы, равнины, реки и моря, мысленно совершая большое путешествие по всему земному шару. Стоя на вершине Килиманджаро, я с восхищением разглядывал африканские саванны. В одиночку на плоту пересекал Тихий океан. Забирался на самую высокую точку мира и спускался в самые глубокие ущелья. Спасался от жары в пустыне и от холода на полюсах.

Карта была физическая, поэтому на ней не было границ. Не было ничего, что помешало бы спокойно гулять по всей планете: ни таможен, ни высоких заборов, ни злых дядек с собаками, ничего такого, что могло бы помешать моим путешествиям. На стене висела моя карта, в мечтах − мой воображаемый мир.

На уроках географии учитель, тыча указкой в свою карту, монотонно рассказывал о движении тектонических плит, о часовых поясах и климатических изменениях на нашей планете. О том, как человечество влияет на все эти процессы. По очереди надо было выходить к доске и очерчивать указкой границы Евразии. Зачем-то обязательно надо было отличать Нигер от Нигерии и каждому в классе найти эти страны на карте. Каждый урок превращался в конвейер из учеников, которые по очереди выходили к доске и тыкали указкой в одну и ту же точку. Уроки истории же проходили более интересно, но лишь те, где учитель давал новый материал. Учить параграфы и пересказывать никто не любил, только слушать.

Хорошо запомнились те уроки, которые у нас вёл сам директор школы, когда замещал учителя истории. Мы тогда впервые ощутили себя участниками исторических событий, полностью погрузившись в атмосферу происходящего. Значит, многое зависит от того, кто и как преподаёт свой предмет? Он никого никогда не вызывал к доске, а ведя свой рассказ, курсировал по классу и иногда задавал вопросы, превращая таким образом уроки в дискуссию на разные темы. К слову, тема была – Великая Отечественная. Мы дружно всем классом ходили в разведку, выбирали более подходящую местность для атаки, наводили понтоны через реки и много чего ещё. Я со своим отрядом благополучно был разбит через пятнадцать секунд после атаки благодаря слишком прямолинейной тактике. Кто-то и вовсе небольшим отрядом попытался окружить целый гарнизон, не зная его размеров.

Эти несколько ярких страниц навсегда запечатлелись в моей памяти. Вся остальная учёба спрессовалась в однородную серую массу и больше напоминала тюремное заключение – от звонка до звонка. Сказать бы, что дело было исключительно во мне самом, в моей природной лени, но это не совсем так. Да, я откровенно дремал на уроках, особенно, если урок был скучным, а тема непонятной. Больше интересовался тем, что происходит за окном, нежели в классе. Но один лишь я?

Однажды учительница физики вместо обычного урока устроила нам разбор полётов, срываясь на крик. Она вопила, выпучивая глаза:

− Я вижу перед собой сплошную серую массу! Ваш класс напоминает какое-то болото! Никому ничего не надо! Какие знания я могу вам дать?!

Это была очень длинная тирада, которую даже нет смысла всю вспоминать и воспроизводить. Помню только, что на том уроке никаких новых для себя законов физики мы так не узнали, кроме, пожалуй, влияния ультразвуковых волн из глотки учителя на барабанные перепонки учащихся. Наверное, и она была в чём-то права, хотя была и другая сторона медали. Физичку открыто все не любили как человека, а не как преподавателя. Кто-то в душе́ даже ненавидел. А кому захочется получать знания от монстра?

Мне самому уже не хотелось вступать в контакт с учителями, выходить к доске и даже отвечать с места. Видимо, они это чувствовали, и наступил такой момент, когда меня вовсе перестали спрашивать, причём, по всем предметам. И это меня более чем устраивало. Таким образом, негласная договорённость была достигнута. Конечно, двоечником я не стал, просто закончились мои показательные выступления перед классом. В дневнике оценок становилось всё меньше, а к девятому классу они и вовсе перестали там появляться. Этот бесполезный документ был уже неинтересен ни мне, ни учителям, ни родителям.

Возможно, это прозвучит немного странно, но в итоге я превратился практически в невидимку. Был такой случай, который произошёл всего один раз за все мои школьные годы. Однажды утром родители ушли на работу, даже не разбудив меня, а может быть и пытались разбудить, или просто забыли. Когда я наконец проснулся, то вдруг понял, что на первый урок уже не успеваю. Быстро вскочив с кровати, наспех собравшись, даже не позавтракав, я сломя голову побежал на второй урок. Каково же было моё удивление, когда на мой вопрос, что сказал учитель про моё отсутствие, мне ответили:

− Тебя не было на уроке? А мы думали, что ты в классе.

Когда-то давно, ещё в детском саду нам задавали традиционный вопрос – кто кем хочет стать, когда вырастет, имея ввиду профессию. Как обычно, девочки разделились на врачей и учителей, а мальчики – на космонавтов и водителей. Я, кажется, тоже пробурчал что-то в этом роде. К девятому классу этот вопрос уже начинал вставать острым клином между мной и школой. Я просто катастрофически не видел себя в старших классах. Оставшиеся два года учёбы мне казались каторгой и совершенно бесполезной тратой времени. Хотелось наконец поменять обстановку, видеть совсем другие лица, получить уже какую-нибудь специальность, да и просто изменить свою жизнь. Мне казалось, что сто́ит только бросить школу, как всё в жизни наладится само собой, проблемы исчезнут или улетучатся. Отчасти так оно и произошло. Я смог сбросить, как оказалось, огромную гору с плеч, которая меня к тому времени уже практически раздавила.