Особенные призраки разом охнули, прикрывая рты ладонями. Антонина тут же расплакалась, спрятавшись за озлобленным Каскадой, у которого скрипели зубы от гнева. Чарлоутт часто закачала головой, старичок схватился за сердце, а парень со шприцами взвизгнул. Солдат покраснел от злости, до крови на пальцах сжимая копьё.
Сабо сама была шокирована. Её магия встрепенулась, поднимаясь ввысь. По вискам скатились капли пота, рот приоткрылся, а глаза вмиг стали влажными.
— Что?.. — прошептала она испуганно.
Вайталши пожал плечами и принялся доставать шпагу из ножен. Не церемонясь.
Сабо рвано задышала.
— Эрнесс, остановись, — задыхаясь, молила она. — Я не хочу драться с тобой!
Но он был неумолим. Эрнесс, даже не моргнув, атаковал Сабо снизу.
Особенные и я испугались, но Гостлен смогла отразить атаку. Тогда Вайталши, крутанув шпагу, собирался нанести удар в бок. Сабо наступила вперёд, уклоняясь от лезвия шпаги.
И они начали биться на шпагах. Эрнесс ловко крутился и вертелся, уклонялся от ударов и неожиданно и юрко атаковал, но нехотя, будто специально давая Гостлен поблажки в виде своих промахов. Сабо боролась из последних сил, тяжело дыша, она отражала быстрые удары. Гостлен не хотела вредить Эрнессу, она зачастую старалась нанести укол на колени или бедра. А Вайталши все атаковал, кружась со шпагой в сумасшедшем танце.
Все звенела сталь, перекрещивались шпаги, хмыкала хрипло Сабо и пускал мерзкие смешки Эрнесс. Но когда он захотел нанести удар сверху, Гостлен, напрягшись, отразила последнюю атаку, перекрестила шпаги и повалила оружие врага на песок. Они дрались настолько близко и несуразно, что Сабо упала на Вайталши, чуть не проткнув ему глотку.
Гостлен, нависнув над расслабленным Эрнессом, зажмурилась и закашлялась. Бирюзовая магия слилась с зеленой.
— Ну, что кашляешь? — засмеялся тихо он, наблюдая за потускневшими глазами Сабо, что смотрели на него с неподдельным ужасом и отчаянием. — Убивай меня, Сабо.
Она замерла, зрачки сузились. По щекам скатились капельки слез.
— Н-нет, не убью, — Сабо закачала головой, прикусывая губы и смахивая слезы. — Хватит, Эрни… Ты натворил здесь знатных дел, но мы все ещё надеемся и верим, что ты просто не рассчитал свои силы и желания, мы все ещё любим тебя. Я тебя люблю…
Эрнесс цокнул, закатил глаза.
— Не начинай, крошка.
— Все же так хорошо начиналось… — продолжала Сабо, всхлипывая. — Помню, как мы радовались, когда нашли эти земли, когда начали их осваивать и создавать свой город, желая сделать его ни на что не похожим. Мы так желали исследовать источники этих земель вместе, мы так мечтали о том, чтобы каждый хотел приехать в наш волшебный город… И сейчас ты просто разбиваешь мне сердце!..
— Все-таки Гостлены — самые нежные и ранимые создания, — хихикнул Эрнесс, смахивая пальцем слезинку со щеки Сабо. — Только делаете вид, что такие мрачные и серьезные, а на самом деле даже человека убить не можете. Ах, это мне в тебе и понравилось, Сабо!..
— Ты же создал мертвесилу ради того, чтобы людей не забирала Смерть, — засипела Гостлен, прерывисто вздыхая. — З-значит ты боишься смерти. Так почему ты так на неё настаиваешь?!
Эрнесс взял сжатые ладони Сабо, медленно направляя её шпагу на свою грудь.
— Я же сказал, что в жизни ничего не получается с первого раза, — спокойно бросил он. — А вот после смерти все может получиться. Ради изобретения, которое изменит мир раз и навсегда, можно и умереть.
Сабо забилась в конвульсиях.
— Ч-что ты имеешь в виду?
Эрнесс поднял руки Гостлен, поддерживая шпагу.
— Вы когда-нибудь уедите отсюда. Да что уж там, ваши потомки тоже будут уезжать рано или поздно. А я останусь. Я всегда буду здесь. Ведь я тот, кто породил новый Виллоулен. Я его Отец. Прощай, Сабо.
Эрнесс сжал руки Сабо и со всей силы вонзил в грудную клетку шпагу. Затем ещё раз, и ещё… Основатели вместе с солдатом вздрогнули, заохали и заахали.
С широко раскрытыми глазами и ртом Сабо Гостлен наблюдала, как Эрнесс Вайталши протыкал себя её шпагой, её руками.
На песок пролилась грязная кровь трупного оттенка, почти чёрная и густая. Она вместе с жирными зелёными остатками мертвесилы впиталась в землю.
Где-то там, глубоко под этой землёй послышался отдалённый, тихий лязг.
Глава 19. Мистический холм[36]
Я вам уже говорила в самом начале, что после уезда из Броквена тщательно старалась забыть все то, что со мной произошло там за первые девять лет жизни. Я посещала психологов Дарли, отдавая им весь шквал негативных эмоций, гасила тоску и уныние каплями и антидепрессантами… Изо всех сил старалась помочь душам отправиться к госпоже Смерти, сделать так, чтобы никто не потерялся и не испугался. Я полностью отдавала себя новым душам и Цветущей горе, знакомилась с добрыми соседями и заводила маленьких друзей в лесах, уединяясь с природой. Я постоянно была на улице, выполняла сто дел подряд, погрузилась в учебу, лишь бы забыть этот проклятущий город (Да простит меня Кёртис). Мне было наплевать на усталость, на то, что подкашиваются ноги и болит голова, что все плывёт перед глазами. Моей главной целью было всеми способами забыть старые здания, покрывшимся копотью, голубые охающие фигуры, лязг цепей и предсмертные хрипы деревьев…
И благодаря целеустремлённости и твердости от Броквена остались только редкие кошмары и проблески ностальгии, когда я рассматривала старые фотоальбомы с бабушкой.
Но одно воспоминание так и не покинуло мое сердце и мозг. Оно было самым душераздирающим, самым горьким и вместе с тем странным, даже пугающим. Иногда перед глазами всплывала та серая картина, детали которой я потихоньку вспоминаю со взрослением.
Похороны Филсы.
Вы сейчас наверняка охнули и покрылись мурашками. Да, все верно, я была на похоронах Филсы. И не спешите бранить моих родителей. Это… была моя инициатива.
Отговаривали все. Мой отец — Эдвард Гостлен человек эмоциональный и переживающий за мое состояние каждый день, он до конвульсий умолял меня не ходить с ними на похороны. Моя мама, вы уже знаете, абсолютно такая же, а потому не выпускала меня из объятий вместе с папой. Даже дядя Тео и тетя Элис — родители Филсы были категорически против моего присутствия на похоронах, ведь «на таких мероприятиях много негатива и слез».
Но я уже была сгустком негатива и слез на ножках. Вся моя жизнь в Броквене была сплошной тоской и грустью. Я уже нагляделась и на гробы, и на священников в чёрных рясах, и на синих душ, коих стремительно оплетали цепи. А потому твёрдо решила присутствовать и во время прощальной церемонии, и во время захоронения. Я хотела попрощаться со своей единственной и лучшей подругой, которая так рано покинула этот мир, которая так боялась не пережить смерть своих родителей и мою.
А в итоге… нам пришлось переживать её смерть.
Мы уже давно вышли из церкви, в которой хор отпевал Филсу, и пошли вместе со священником и гробовщиками на Броквеновское огромное кладбище. Конечно, на прощальной церемонии я наревелась с лихвой, поток слез было просто невозможно остановить, руки без остановки тряслись, а лицо стремительно горячило. Когда собиралась положить в деревянный лаковый гроб её любимый альбом с рисунками, только взглянув на белое лицо с посиневшими губами, появилось дикое желание её обнять, подергать за плечи в попытке пробудить.
Все же я не могла поверить в то, что все оборвалось так рано и быстро. Не могла поверить в то, что больше она никогда не выйдет гулять.
Что теперь никогда не разложит мокрый плед у Ивы.
Что никогда больше не угостит вкусными бутербродами, не поиграет в куклы и не расскажет об астрологии.
Что не сможет спасти со мной Броквен.
Что она… мертва.
Мы с родителями, родители Филсы, дедушка, её друзья и учителя собрались перед вырытой могилкой. Теодор Хьюстон в чёрных одеждах стоял впереди всех со священником, как самый близкий родственник мужского пола. Кто-то продолжал плакать, а кто-то мрачно наблюдал за тем, как маленький гробик постепенно кладут в пустую могилу, слушая шуршание чёток.
