— Да, и очень долго и много, — кивнула осторожно де Лоинз, снимая шляпку. — Лет пятьдесят все было отлично, призракам нравились мои поэмы, сказки и повести о глубокой большой любви, которой они обладают так же, как и герои. Но когда пришёл… он, — девушка сглотнула, — все резко поменялось. В одну прекрасную ночь его стража, бандиты, не знаю кто… приказали горожанам отдать мои поэмы и сожгли на их глазах, объявив «запретной литературой, врущей об истиной любви — любви к Отцу», — Марти вмиг утёрла слезинку пальцем. — Я впервые пошла наперекор законам и продолжила писать стихи, но с каждой ночью призраки отказывались воспринимать их всерьёз. Просто милые поэмки, не более. И… я чувствую вину. Я не смогла спасти их сердца от мерзкого извращённого Отца, что порочит город. И это воистину ужасно.
— Ты не виновата, Абсцисса, — Кёртис сожалеюще погладил ссутулившуюся спину Мартиссы. — Отец слишком силён для Особенных, которые спасают город врознь.
— Товарищ Револ как всегда прав! — улыбнулась Тела. — Чтобы призраки вновь обрели настоящие чувства и любовь, необходимо собраться вместе и как дать этому разбойнику! Не все потеряно, прекрасная Мартисса!
Я глубоко вздохнула, сжимая ткань сарафана и водя кончиками пальцев ног по холодной глади.
Ну, раз уж все опять пригрустнели, то пора…
— Мартисса, — отчеканила я, — расскажи свою историю. Это важно для нас.
Мартисса вспыхнула, поднося обе ладони к кулону.
— В-вы уверены? — пискнула она, оглядывая нас. — Кажется, вас так потряс мой… уход, что если вы услышите мою историю, то будет худо!
Мы синхронно покачали головами, мол, все хорошо.
— Это была мимолетная вспышка, так сказать, — я попыталась выкрутиться, — а так мы готовы к любому худу.
— В особенности Елена, — поддержал Эйдан, — она ж вообще мертвецов к Смерти провожает, так что все тип-топ!
— Ну, хорошо…
Марти вздохнула и выдохнула, начиная ковырять деревянную рукоять зонта. Облизнула губы, кашлянула и начала…
— Мой отец открыл бизнес по производству мыла, когда мне было три года отроду. Мы часто путешествовали по Европе, вечно находились в дорогах да ближайших гостиницах, ведь папенька старался так прокормить нас, к тому же мыло он делал виртуозно и талантливо, и от того спрос был большой. Пока матушка рьяно учила меня писать стихи, я наблюдала за варкой…
На побережье Ливерпуля в возрасте шестнадцати лет, когда я чуть не утонула, меня спас он — Ризольд Кейнкарх, сын простого моряка-смельчака, что вместе с его командой добрых пиратов был известен своими кругосветными путешествиями и драками с акулами. Риз и мистер Кейнкарх с командой отдыхали в Ливерпуле и закупались едой для следующего путешествия. После спасения этот мальчишка ещё долго успокаивал меня, даже укутал в свой плащ.
Риз… оказался прекрасным человеком. До дрожи добрый и полный энтузиазма, он обожал океан. Он был дитем моря, с пяти лет путешествуя с мистером Кейнкархом по островам. Пока я согревалась, Ризольд рассказывал столько историй о других землях, прекрасных рыбах и страшных штормах, что настигали команду добрых пиратов. Он столько всего знал об океане, сколько я, обучаемая матушкой, знать не знала!
Мне понравилось его общество, завязалась беседа, и мы так и гуляли до ночи. Каждый день, пока наши родители распивали дорогой ром и коньяк, хорошо сдружившиеся после того случая, мы бегали с Ризольдом по берегу с босыми ногами! Он рассказывал мне все больше историй, а мне так нравилось слушать… А потом случился наш первый поцелуй под звёздным небом на мостике… и тогда он пообещал мне, что покажет океан. Так мы и стали вместе с моей семьей путешествовать по Европе вместе с пиратами. Три года мы любили, три года шли рука об руку и три прекрасных года наслаждались обществом друг друга. Даже когда скончалась маменька, он не бросил отчаявшуюся меня.
Ризольд был со мной до конца… пока сам не погиб. Ему нужно было отплыть, а я с папой осталась в Калифорнии. Весь экипаж погиб при загадочных обстоятельствах в Бермудском треугольнике. Перед этим он и подарил мне этот кулон, который я храню и берегу, как зеницу ока. Спустя год после его смерти папенька твёрдо решил сосватать меня, чтобы скорбь не следовала за мной по пятам.
Тогда и появился Сай Эдмунд, офицер военно-морского флота из Сан-Диего. Нас связала покупка треклятого мыла… и тогда убитый горем отец вцепился в него зубами, желая выдать опечаленную меня за него. Сай сразу согласился, только увидев меня. И… он тоже принялся показывать мне океан, но не бескорыстно. Наглый, самодовольный и противный, Сай хотел лишь мое тело и много маленьких Эдмундов. Он не был Ризольдом. Я так и не могла его полюбить, оставаясь верной Ризу и любя его всем сердцем, даже мертвого. Пока Сай не оставлял попыток сделать предложение руки и сердца, я все вспоминала чудесные рассказы про черепах, плывущих со своими детенышами по морскому течению… я вспоминала его робкие поцелуи и нежную улыбку, такие искренние слова из уст… Я вспоминала его обещание — следить и оберегать меня. И я верила, что когда-нибудь Ризольд спасёт меня от Сая.
Взяв отпуск, Сай привёз меня с отцом в Броквен. Ох, тогда в Броквене резко начала процветать международная торговля. Сай бы купил мне дорогие украшения броквеновских мастеров, а мой папенька заработал. В один день мы остались одни, и Сай воспользовался шансом разбить то, что было мне дорого… Но, как видите, ему не удалось. Я никому не говорила, но после смерти Риза у меня начало болеть сердце. Видимо, передалось от маменьки.
А свой осколок Особенного я получила спустя десять лет проживания в городе призраков, начав заниматься любимым делом — писать поэмы и песни, давая концерты призракам, хотя, чтобы они любили так же, как и я. Вот такая долгая мыльная опера!
Мартисса заключительно хлопнула в ладоши, вновь растягивая маленькие уста с родинкой над губой в улыбке. На её щеках появился еле заметный румянец, а в глазах снова затанцевали искорки интереса. Я даже вздрогнула от неожиданности.
— Моя смерть — ужасный и горький случай, даже я первое время никак не могла смириться с тем, что теперь мне придётся скитаться заточенной по призрачному Броквену… но! Я решила рассуждать философски, как мама: во-первых, смерть является только началом другой жизни — Вечной жизни, во-вторых, живя с Саем, я бы наверняка наложила на себя руки от горя и разбитого сердца, а в-третьих, когда я освобожусь, то смогу увидеться с дорогими родителями, мистером Кейнкархом и Ризольдом! Да и раз уж заточена здесь, — думала я — то нужно заниматься тем, что приносит удовольствие и тебе, и бедным, несчастным окружающим!.. Разве я не права?
Телагея накинулась на де Лоинз вместе с Юнком.
— Ещё как права! Да мы с тобой прямо сестренки, Марти-ти! — Тела кричала так громко и бодро, что немного заложило уши. — Ты, так же как и я, не воспринимаешь свою смерть, как что-то, из-за чего нужно горевать даже будучи мертвой!
— Охох, все мои муки прошли, я до сих пор в сознании, отчего же тут горевать? — хихикнула Мартисса, улыбчиво кивая нам. — Вот об этом тоже и было несколько моих поэм. Надо где-нибудь отыскать их сгоревшие клочки…
Мартисса поразила меня. Несмотря на свою печальную историю и такую жалкую смерть, она светилась. Нежный свет её улыбки, глаз и души проникал лучами в мое сердце, пробуждая странные чувства. Хотелось парить, дарить свой спасительный свет призракам, делиться радостью, смелостью и… любовью. Любовью, которой я любила Броквен, маму с папой, и своих прекрасных друзей. Любовь сильна, и Мартисса прекрасно это знала, а потому старалась распространить её по загипнотизированному городу. Марти очистила своё большое сердце от скорби, мрачных мыслей и отчаяния, и решила подарить его Броквену, лишь бы призраки не поддавались извращениям Отца. Она казалось мне рассветом: только-только освободившаяся от покровов хищной ночи, де Лоинз расцветала и одаривала своим нежным светом людей, побуждая любить и видеть прекрасное. Потрясающе…
— В который раз убеждаюсь, что какая-то магическая сила не ошибается, — усмехнулся Кёртис, по-братски надевая шляпку на Мартиссу. — Телагея единственный ребёнок из Этиса, кто хочет мира и искренности, я — верный служитель Родине, а ты, Хелависа, по-настоящему хочешь, чтобы все любили.
