— Рыжий Бес… — вдруг заговорил Эйдан. — Бандит, который подсказал нам дорогу до тебя, говорил, что не хочет помощи и что ему здесь хорошо.

— В-о-от, — Керт заводил указательным пальцем. — Призракам не хочется покидать Броквен из-за того, что они забыли свою жизнь. В прямом смысле. Я много кого спрашивал, разговаривал… и все, все до единого говорили что-то вроде: «Меня держит в Броквене власть, я его». Ничего не напоминает?

Телагея сглотнула, распуская взлохматившиеся хвостики.

— «Каждому нужен Отец. Отец обещан нам, а мы обещаны ему» — прохрипела Марати, повторяя слова ведущего Танцев на костях.

— В яблочко, — щёлкнул Револ, прекращая ковырять ногти. — Этот хрен вместе с гормоном гнева смешивает вещества, которые сламывают мертвых. С каждым всплеском они постепенно забывают свою жизнь: как, где, и в каком году они родились, забывают свое окружение, работу, хобби, заботы, и самое главное — семью. Это словно гипноз; ядовитое вещество заставляет забыть жизнь и вживляет в мозг совсем другое, а именно то, что им нужен Отец, они его и без него они никуда.

— Так вот почему призраки так муторно выглядят, — подметила я, расстегивая рюкзак, чтобы достать успокоительные таблетки. Дышать становилось потихоньку трудно. — Они помнят только свою мертвую жизнь.

Кёртис кивнул, отдирая ноготь с безымянного пальца.

— Теперь давайте обратимся к логике, а точнее даже правдивой логике. В яд гормон гнева Отец может вживать только по одной причине: чем больше в призраках беспощадного живого гнева, тем эффективней они теряют свою человечность. Чем чаще преобразовываются их тела, тем сильней они становятся. Когда слизь покроет цепи до талии, призраки превратятся в сильных гневных воинов и останутся такими навсегда. Предположительно, сильная злость и уродство нужны Отцу, чтобы создать армию, которой он может управлять, которая будет слушаться только его. Забывчивость нужна нашему злодею наверняка для того, чтобы в конец запудрить мозги, и никто бы из призраков не смог встать против него, ну, кроме Особенных. Получается, такая армия звериных и преданных призраков нужна ему явно для какого-нибудь бунта. Хуже, для апокалипсиса.

Не успев поддаться расслабляющему эффекту от таблеток, меня передернуло. Сразу вспомнилась фраза того бандита близь проклятой рухляди: «У него есть сотни последователей». Аргументы у Кёртиса были весомыми и логическими. Мы втроём не находили места, не было ни одного сомнения, что яд был предназначен не для апокалипсиса. Вспомнить гусеницу — она же мгновенно превратилась в маленького воина, беспощадного и злого. Волны мои потемнели, кончики задергались, волны превратились в синие дорожки. А вот для апокалипсиса магию я ещё не тренировала. Одна беда покрыла другую. Вот это Броквен влип, конечно…

— Город давно погибает, а Отцу все сходит с рук, — глубоко вздохнул Револ, посматривая на колыхающиеся шторы.

Было слышно наше тяжелое дыхание. Городской гул улиц за окном напрягал, окунал в мысли о том, что это все может вскоре разрушиться. Здания превратятся в руины, запахнет кровью, а от человечности мертвых ничего не останется… может, Эйдан окажется последним другом, с которым я познакомилась.

Где-то в кармане рюкзака пискнул мой смартфон. Все оживились, а я полезла в маленький карман, достала чёрный телефон. На экране высветилось без десяти трёх ночи и сообщение от… мамы.

— Здесь ловит сеть? — изумился Эйд, вставая.

— Иногда, — Кёртис так же поднялся, пододвигая пуфик обратно под стол. — От Ситжи доходит. Там находятся умершие с двадцать первого века. Ну, я и поставил маленькую антенку на всякий пожарный.

Глазки Телы заблестели, только я ввела пароль и высветилась яркая картинка обоев.

— Ого, вот это штуковина! — она села позади меня, замораживая кожу на шее. — А кто тебе письмо прислал через… это?

— Мама… — мои губы задрожали, только прочитала множество каждодневных сообщений от своей матери.

Мамуля: доченька, как ты?

Мамуля: Лена, как дела?

Мамуля: доча, я переживаю за тебя. В «Типичном Броквене» и «Подслушано в Броквене» написали, что могильные плиты и землю снесло ветром, а здоровье граждан ухудшается… вроде как из-за воды. Напиши, пожалуйста.

Я прочитала СМС вслух. Ребята заметно удивились, Кёртис чуть не уронил дробовик.

— И в живом Броквене… — Эйдан прикусил язык, стирая пот с висков.

— Он и там и там, — мрачно подтвердил Револ, перезаряжая ружьё золотыми пулями. — Отец и живой не оставил. Надо спешить.

Телагея, шмыгая сопливым носом, подлетела к Керту, дергая за воротник.

— Кёртис, ты знаешь, как нам выбраться из Кабака? — вопросила она робко. — Я не знаю других выходов, кроме старого дома.

Кёртис весело фыркнул, подмигивая Теле.

— А то, я даже разобрался, как выйти к Лайланду. Робин Гуд с барахолки, ей Богу!

Пока Эйдан собирал вещи и доедал мясо, которое нам любезно выкрал Керт, я, сдерживая слезы и боль в груди от волнения, написала маме ответ:

Я: со мной все хорошо, мам. Да, дела в Броквене плохи, но я нашла отличную команду, я не одна. Здесь пропадает сеть, так что я не могу часто писать. Кажется, мы близки к разгадке. Люблю (^ω^)

* * *

Кертис правда знал, как выйти из Кабака другим способом; аномальное место было устроено иначе, чем Этис со своим красным барьером. К Лайланду, как нам сказала та тетка с каморки, надо идти через еловый и кедровый лес, а он тесно прилегал к западной части Кабака. К слову, мы почти находились у выхода. Кёртис, иногда травя старые смешные анекдоты про стрекозу и бар, вел нас через центральные улицы и кварталы. Все они так же пестрили неоновыми огоньками, гуляли призраки, но… чужие взгляды не прожигали нам лбы. Они словно перестали замечать нас, наплевали или даже забыли. После рассказов Револа становилось жалко умерших до безумия; из их памяти стёрли все тёплые моменты из жизни, радости и мимолетные печали, убрали настоящие эмоции. Воспоминания из жизни — единственное, что осталось у скованных призраков. Мало того, что они забыли свою жизнь, так ещё и их самих забывали спустя сорок дней. В Броквене после сорока дней жители игнорировали главную аномалию. Все броквеновцы знали, что каждый день к ним приходит умерший в надежде на встречу, но их игнорируют. Теперь же в голове у бедных призраков наверняка были мысли только об Отце и об… его планах. Честно, мы с Эйданом молились, чтобы бабушка и Филса дай Бог стали какими-то особенными. Эйдан не мог представить, что его бабушка тоже превращается в бесформенное чудовище, подчиняющееся злу. Он всю дорогу тревожно шептал мне, что ему страшно за бабушку, он не может представить, как она мучается. Эйд… даже немного поплакал, говоря о том, какой он никчемный сейчас. Молясь за здоровье маленькой Филсы, что не повзрослела вместе со мной, я утешала его, обнимала и даже целовала в щеки, ну так, по-дружески. Говорила, что он самостоятельно провёл исследование и сам отправил нас в город призраков, а я шесть лет боялась ногой ступить за железную табличку «Броквен». А Кёртис добавил, что Эйд совершил героический поступок, вмешавшись в дела Броквена.

Знаете, с Кертом было так спокойно, я чувствовала себя в безопасности. Кёртис казался каменной стеной, прочной и сильной. Слова поддержки не наводили на слезы, а разогревали огонь в сердце, внушали в голову слова «я действительно все смогу». Улыбка у Револа была как у заботливого старшего брата, — лучезарная и искренняя. В нем не оказалось ни капли уныния, только твёрдая уверенность в победе над Отцом. Кёртис напоминал луну — маленькую, но спасающую большую планету. Общаться со смелым призраком было экстазом, честное слово. Кажется, мы просмеялись от анекдотов до самой границы, старых ворот, что вели в густой мрачный лес.

Когда дошли, все превратилось в сплошную заброшенную улицу. Снова те же одноэтажные дома, деревяшки которых оказались выжжены, рыхлая земля под ногами, сырая, пахнущая пресностью. За невысоким заборчиком с колючим острым фасадом прорастали длинные ветви кедра, колючие, со сгнившими шишками, по которым ползали призрачные, редкие жуки и черви. Ночное небо, будто покрывало, покрыло собою лес, оставило тусклые звезды вместе с малюсенькими карасиками, запутавшимися в колючих высоких елях. За хилыми полу открытыми воротами виднелась тропка, чистая, никем не протоптанная. Невысокая трава покрылась паутиной, над ней летали сгустки бледно-синей дымки. Дрогнув, бирюзовые волны поплыли вперёд, оставляя за собой светящийся свет. Видимо, это и был наш второй ориентир. Хотя я не просила…