– Мы где вообще? Ни города, ни леса… Что за черт происходит? – задремавшая – да неужели? – за сочинением новой песни, собака сонно покрутила головой. – Мы куда-то не туда свернули? Или это мне уже мерещится белая пустота?
– Нас еще не сбили, Летти. Это ливень. Ничего не видно, – немногословно сообщила Равенна, сдерживая улыбку: вот умеет же Летти превращать в комедию любую трагедию, и по-другому даже не скажешь. – И он только усиливается.
– Похоже на то, что переночуем мы прямо здесь, – добавила Пелт, гневно раскачивая хвостом. Она не хотела лезть в чужие отношения и, не имея представления о том, о чем говорили теперь вполголоса собака и волчица, не вникла в суть слов, поэтому шуточка не добавила ни грамма настроения. – Желательно бы хоть на обочину съехать… Если бы мы еще знали, где она находится! Если нас съедят обитатели Мраморного Леса, или же собьют другие водители, в чем я, заметьте, не смогу их винить, запишу это на твой счет, Дримлап! Честное слово, в этот раз я жалеть тебя не стану!
– Хм… – фурри-собака глубже занырнула под плед и достала печеньки. – Вот теперь я готова.
Раздался хруст песочного теста и шелест оберточной бумаги, а в глазах кошки вспыхнуло такое пламя, что Равенна под предлогом разведки тут же поспешила покинуть салон и вышла вон.
Дождь, не переставая и не теряя своей силы, лил еще часа четыре, а туман сгущался у земли так плотно, что выходить из машин стало проблематично: уже переходящая в проселочную дорога была полна кочек, и каждый, кто только пытался ступить на шаг в сторону, неизбежно падал как беспомощная картонная ростовая фигура. Никто не мог объяснить причину ливня, и сколько бы подруги по очереди не караулили у радио, новостей не прибавлялось. Едва речь заходила о странном происшествии, по команде «тише, говорят про дождь!» оставшиеся двое прибегали к дежурному, но всякий раз все заканчивалось обещаниями выяснения обстоятельств, отчего легче не становилось.
Однако всему когда-нибудь приходит конец. И дождю тоже: как только он кончился, поездка пошла запланировано однотипно: встреча рассвета – дорога – редкие остановки – встреча заката – ночь – встреча рассвета. И так по бесконечному кругу. Очень и очень долго.… За это долгое время даже Равенна, первой придумавшая не одобрять это путешествие, – та Равенна, которая умела проводить часы без единого движения и не уставать – мечтала как можно скорее добраться до микроскопической точки, значившейся как «Серебристое озеро» на самом кончике карты. И вот наконец-то наступил тот прекрасный день, когда эта «полевая» мечта почти сбылась…
Глава 6. Бешенство
Прошла неделя. За неё не изменилось решительно ничего: еды было точно так же критически мало, спали прямо на полу, тоска не выветривалась. Если бы кто-нибудь спросил меня, то с гордым видом я могла бы заявить, что сиамские близнецы стали моей реальной проблемой. Нет, они не вязались ко мне, критикуя каждый шаг и провоцируя драку. Вовсе нет. Все было как раз-таки в точности наоборот: это я все время начинала словесные перепалки, все ещё заявляя свои права на «вип-угол». Близнецы лишь лениво клацали зубами на мои слова, но не более. Я сама навязывалась в их компанию, я отчётливо чувствовала это. Но в этом ограниченном четырьмя стенами сером мире мне по-настоящему важна была именно ответная реакция. Так я могла бы хоть немного оставаться собой и хоть немного уклоняться от этого зомбирования со стороны черных призраков, которые часто появлялись тут. И хотя явного сопротивления я не встречала, необъяснимое чувство вины нередко не давало мне уснуть. Единственной успокаивающей мыслью была та, что без устали звучала в моей голове:
«Все понимают, что лучше держаться друг за друга. Даже не обязательно сближаться до дружбы. Можно просто держаться и выживать…»
Было ли это странное ощущение сожалением, что я вновь насильно встреваю в чью-то отдельную жизнь, с разницей от прошлого раза лишь в том, что теперь я могла бы это предотвратить? – И да, и нет. Как бы то ни было, чаще всего предрассветные часы я коротала, сидя на широком подоконнике и вглядываясь в холодно-туманный горизонт.
На фоне нежных пастельных переливов все силуэты деревьев, упирающихся в прозрачные нити облаков, были черны, как смоль. Туман молоком клубился у земли, но почему-то опасался подступить ближе к зданию. Это было одной из тайн, развлекавших меня длительным холодными ночами. Что останавливало светлую дымку на определённом расстоянии от нашего общего «дома»? Со стороны это смотрелось так, как будто кто-то провел невидимую черту, кричавшую «это моё! не подходи!». И притом, что видимость была запредельно низкой, Мраморный Лес по ту сторону все равно оставался живым: он плясал с дождём, дышал прохладным ветром и говорил ослепительно-золотой мелодией восходящего в смутном дыму солнечного диска и сребристым звоном луны, качающейся посреди неба крошечным белоснежным перышком… Все-таки было что-то отдалённо-тоскливое во всем этом небесном великолепии. В медленном вальсе светил крылась какая-то агрессивная красота. Смотря в небо, каким бы оно ни было – пасмурным или ясным, низким и давящим или бесконечным и высоким, – наблюдая всю ночь напролёт, я чувствовала лёгкую горечь не задавшегося от самого начала лета, так недавно вступившего в силу, но словно бы уже существующего в моем мире целую вечность… Не такую вечность, как обычно: эта была тягостной и томительной. Сердце моё просто разрывалось на части, стоило воспоминаниям – по большей части, прошу заметить, тревожным – завладеть мной в ночное время, и все шло наперекосяк, как бы я ни старалась убедить себя в том, что все будет в порядке… Тогда я просто смотрела в пустоту и с трудом сдерживала слезы. И ночь со всем её праздником выше горизонта превращалась в бесконечно тянущееся ожидание…
Так вышло и теперь. Кое-как переждав темное время суток, я вышла из своего закоулка и направилась прямиком к щели, где засели коты. Теперь я – борец за справедливость, а значит, правила у нас могут немного измениться. А ещё я упрямая, и какие-то подростки, самоутвердившиеся за мой счёт, не помешают мне между делом концентрироваться на том, чтобы убежать из этого проклятого места. Исполненная решительности, я подбиралась все ближе. Но стоило мне только пересечь воображаемую линию дистанции и опасно приблизиться к «вип-месту», из угла донеслось шебуршание.
– Хай, Коробка, – холодный голос заставил меня вздрогнуть. – Тебе чего?
Я смело и прямо повторила все, что думаю о сиамских близнецах и о справедливости этой жестокой реальности, ни разу не сбившись и не отведя глаз. Тейлор подавился от смеха и ткнул локтем Митци, на которого пришелся весь поток пустых угроз и жалких слов. Кот с чёлкой нахмурился, а моя смелость, махнув лапкой на прощание, тут же куда-то испарилась, когда превратившееся в лед выражение, скрытое в глазах одного из братьев, таращившегося на меня, стало еще очевиднее при молчании.
– Видал?.. Не, ну ты видал, чего хочет эта… мелкая?! – продолжал веселиться Тей, захлебываясь своим же смехом. – И ведь как все рассказывает! Ни с одним словом не поспоришь!
– Хорошо же, – прорычал Митц, и Тей тут же заткнулся. – Хорошо. Если ты таким образом хочешь сказать, что главарем в нашей «боевой паре» являюсь я и именно мне придётся решать все поступающие со стороны проблемы, то спорить с тобой я не собираюсь. Пусть будет так. Я и в одиночку могу порвать эту малолетнюю крысу на куски.
Митци в бешенстве пялился на меня. И ещё бы: кто-то решился в открытую посягнуть на его собственность. В глазах кошака разгорелся безумный огонёк, притом, что голос кота звучал настолько по-ледяному спокойно, что по моему хребту пробежал ощутимый холодок, заставляя шерсть распушиться, и я успела трижды пожалеть, что вообще сказала хоть что-то. Но времени на отступление уже не осталось: кот в секунду перешёл в наступление. Все шутки кончились.
– Митци-Митци, может, не стоит прямо с плеча, так жестк… – последние слова Тейлора потонули в боевом кличе, с которым его брат кинулся на свою жертву, то есть, на меня.
