Посвящаю эту работу всем, кто всегда был со мной и поддерживал в трудную минуту, что бы ни случилось. Спасибо, что вы есть. Благодаря вам я не побоялась когда-то начать, благодаря вам же мне удалось визуально обработать все, что стоило изобразить

Выражаю благодарность за неоценимую помощь моему коту, который во многом помог мне с оформлением глав и описаниями событий

Пролог. Нет пути домой

– Я не буду платить тебе алименты, нищенка!

Глухой удар.

Я знала, что так будет. И я виновата в этом сама. Мне стоило сразу уходить, когда мать обнаружилась за границей со своим новым мужем. И сразу уходить, когда непохожих стали выкуривать из города.

Теперь бежать некуда. Они везде, и мои родители, даже если бы вдруг захотели защитить меня – или им хотя бы было какое-то дело до меня, – не сумели бы уберечь меня от них.

Мне не остается ничего, кроме как сдаться самой. Нельзя просить помощи, нельзя доверять никому, даже себе. Просто нет никакого смысла впустую тратить усилия и сопротивляться им.

А теперь эти крики, звуки драки, скандальное расставание довольно знаменитой спортсменки с ее «непутевым» мужем.… А я… А я просто не хочу оставаться ни с кем из них. Нет, они не плохие, на самом-то деле. Просто я – лишь одна из их многочисленных вещей, которые они будут делить до последней капли крови. Хотя, чего уж скрывать, в итоге я все равно окажусь на улице с листком отказа в лапах.

Любопытно, правда?

Все дело в том, что у меня розовая шерсть. Да, такой бред, как цвет шкуры у фурри нашего города играет в данном вопросе огромную роль. Они убирают таких, как я. Не заплатишь кругленькую сумму – и пока. Увозят за город, загоняют в темные подворотни и ликвидируют, или… – не знаю и знать не хочу. В моем семилетнем возрасте меня, пожалуй, еще не должно заботить даже нечто вроде вопроса, например, где мне взять еду, кроме холодильника. Мои ровесники еще живут в мире волшебства и блесток. Серые, рыжие, белые, полосатые, пятнистые – все еще живут. Только не я.

Отец входит в комнату. Я вижу перебитую переносицу, склеившуюся на щеке шерсть и явно растоптанную не один раз сигарету, которую он подобрал: его последние деньги. Я поднимаюсь с пола, на котором сидела все это время, и понуро бреду за ним в соседнее помещение. Он открывает дверь, и я тут же натыкаюсь на свою мать. Низкая и худая светло-золотистая спаниель с хрупким телосложение закрывает лапой след от пощечины и испепеляюще смотрит на отца голубыми глазами, в которых еще стоит влажный блеск от слез и горит огонек гнева. Она так сильно изменилась за месяц отсутствия в нашем скромном жилище. Это была уже не та любящая фурри, которая заливисто смеялась и просто даже воспринимала меня как живое существо. Рядом с ней стоит ее новый муж, с которым она познакомилась во время своего путешествия. Высокий ржаво-бурый пятнистый фурри с холодными изумрудными очами и иссиня-черной косой челкой. Он чем-то напоминал мне родного отца. Только бы убавить рост, перекрасить шерсть в пыльно-серый без единого пятнышка и сменить цвет глаз с травянистого на янтарный. То же безразличное выражение морды и ощущение скрытой, но вполне реальной угрозы. Никогда не понимала выбор матери.

– Я пойду к ним сама, – мой жалкий писклявый голос вздрагивает.

Мы все пытаемся притвориться, что мои слова что-то значат. Что я не пустой звук слова «дочь». Что они все еще способны видеть меня саму, а не смотреть сквозь меня. Как же я безнадежно наивна и глупа…

Меня не отговаривают. Криво подписывают какие-то бумаги, суют мне в лапы и выставляют из дому. Отныне я предоставлена самой себе. Теперь я – бродячая зараза для столицы. Я – «опасна для общества». Я – «редчайшая мутация, отсталая и очень заразная». Как жаль, что мне плевать. Я спокойна. Мне не нужно заботиться об этом. Остается пройти всего половину улицы, и я попаду в нужные лапы. Все и так уже разрушено, а я – лишь часть руин.

Мои чумазые лапы ступают на первый камень мощеной площади, и позади меня вырастают две черные тени. Они уже здесь; они пришли за мной лично. Огромная честь, между прочим. Немногие мои товарищи по несчастью могут похвастаться тем, что видели их вблизи.

Они берут меня за локти, и я ощущаю прохладную резину защитных перчаток. Не удивлена. Все знают, что они ходят в защите круглые сутки. Двадцать четыре часа караулят у фонарных столбов в своих черных плащах и прочесывают улицы в своих железных черных масках, черных перчатках… Я не противлюсь: ровно и мягко ступаю на камни; иду бок о бок с ними. Правда, не знаю, куда именно. Они не любят заранее раскрывать все карты.

Думаю, не нужно даже уточнять, что они сразу же, с момента появления, обросли жутковатыми байками и домыслами. Посудите сами: полностью черные «призраки», которые подчиняются сами себе, никем не направляются, никем не контролируются и имеют полное право делать все, что им вздумается. Я умела слушать и слышала много версий происходящего: некоторые утверждали, что они вообще не живые, а машины, управляемые из одной секретной точки. Другие считали, что они просто-напросто обладают сверхспособностями: большинство бедняг ненатурального окраса даже не успевали увидеть нападения; им просто казалось, что они просыпались в другом месте, чем вчера. Одни считали их божественными силами, а другие – исчадиями ада. Я же не придерживалась ни одной из этих навязчивых идей. Они были для меня буквально ничем. Пустым звуком. Существовавшим, но не имевшим решительно никакого значения. Примерно таким, каким стала я для своей небольшой семьи.

Меня подвели к большой фуре, на боках которой были намалеваны разные знаки, предписывающие избавляться от ненастоящих, то есть, от нас, не похожих на других только цветом шерсти. Я горьковато усмехнулась. Чудно. Железная дверь – надежная, такую и не вышибешь, и пулей не пробьешь – с мерзким протяжным скрипом отошла в сторону, и я увидела сотни две, не меньше, несчастных, – а иногда и не очень – фуррят. Погасшие взгляды, торжествующие взгляды, отстраненные и безразличные взгляды… Я знала это. Не все они были жестоко оторваны от своих семей или мягкотело сдались в протянутые руки железных масок. Некоторые откровенно считали, что впереди их ждет роскошное житье за границей в каком-нибудь маленьком и удаленном сказочном городке. Как это напоминало мою мать, когда она собиралась в свое путешествие…

Я поморщилась. Один из них, как бы напоминая о себе, протянул мне лапу сверху. Вряд ли, чтобы помочь, быстро смекнула я и вложила в протянутую перчатку документы, которые мать отдала мне со словами «не донесешь – умрешь».

«Сколько еще вещей сегодня будет напоминать мне о моей разрушенной семейке?» – я закатила глаза.

Черная маска наискосок изучила листы, кивнула и растворилась в воздухе. Я с трудом подтянулась на лапах и перевалилась через железный порог фуры, перед этим два раза сорвавшись и разодрав пальцы. Ненавижу свои короткие лапы. Они прямо как у ма… Черт побери!

Железные створки захлопнулись, отрезая пути спасения, которые, впрочем, были не по мне. Если я решила, что пойду с ними, значит так и будет. В темноте я оказалась, к счастью – или к сожалению? – не одна. Я слышала дыхание и шорохи вокруг себя, а как только глаза привыкли к сумраку, заняла свободный клочок на пустом деревянном ящике около входа.

Ничего, от слова совсем, не происходило следующие часа два, если верить ничуть не изменившемуся за вышеупомянутый отрезок времени золотому вечернему свету, проникающему в наш железный ящик жалким сиротливым лучиком через щель между дверями. Они стояли кругом вокруг ловушки и чего-то ждали. Я постаралась избавиться от едкого ощущения чужого взгляда на своем затылке и задремать. Что ж, теперь я гораздо охотнее буду верить во все сказки присутствующих здесь…