Annotation
Мокьюментари - фантастические псевдодокументальные рассказы.
Примечания автора:
15 листов или около того.
Автор выражает признательность всем, кому небезразличны мои тексты.
Я ценю и указания на ошибки, и советы, и критику, и просто дружеское участие.
Награды ценю тоже, да. Очень.
Василий Щепетнев
Вступление
Смертельная находка
Певчие Ада
Звёздная саранча
Полярное чудовище
Вампир катакомб
Те, кто рядом
Жизнь в огне
Вестники подземных бурь
Каменные медузы
Снежный нетопырь
Озёрный кракен
Саблезубый выползень
Дыхание дракона
Солнечный зверь
Жизнь вокруг нас
Полуночное хождение монаха Поликарпа
Охотник за вурдалаками
Египетское зеркало
Возвращение в стихию
Эхо далеких взрывов
Племя Болотного Змея
Особый Заказ
Эксперимент принца Ольденбургского
Рамонь – родина Амона-Ра?
Пушек больше нет!
Василий Щепетнев
Певчие Ада
Вступление
Нафферт уходил. Медленно, неохотно, выискивая малейшие зацепки, чтобы оттянуть прощание. Но связь пространств истончалась изо дня в день. Взаиморасположение светил служило тому причиной, или мозг мой, утомленный, усталый, был не в силах более удерживать его образ, только сквозь некогда плотную фигуру Соломона явственно проступала обстановка моего кабинета: книжные шкафы, картины, статуэтки; пес Шерлок еще вилял хвостом при его появлении, но облизать лицо не пытался, понял: пустое.
Наконец, когда вечером, сев в свое любимое кресло, он закурил толстую навьгородскую сигару, а я не почувствовал дыма, стало ясно: настал час разлуки.
— Завтра утром лунное затмение...— сказал он, предоставляя мне домысливать остальное.
— Следовательно... Откроется путь в Навь-Город?
— Да. И я уйду. Пора.
Я не возражал. Ясно — пора, если человек превращается в невидимку.
— Я прочитал твои рассказы.
— Ну, и как? — неторопливо спросил Нафферт.
— Чем их прикажешь считать? — ответил я вопросом на вопрос. — Для документального рассказа они слишком фантастичны. И наоборот, для фантастики в них многовато документальности.
Нафферт оглядел шкафы, доверху набитые самыми разными книгами.
— Вот эта, «История СССР», 1979 года — фантастика или быль?
— Ну, знаешь, как посмотреть...
— А многотомная «История Второй Мировой Войны»? Чего в ней больше — фактов, умолчаний или откровенной лжи?
— Опять же — не все архивы были открыты, да и социальный заказ...
— Ладно, зайдем с другого бока. Английский писатель М. Робертсон в романе «Тщетность», изданном в 1898 году, описывает первый рейс гигантского пассажирского лайнера «Титан» к берегам Америки. Роскошное убранство корабля, мощь его моторов, размеры — все поразительно совпадает с пустившимся в плавание четырнадцать лет спустя печально знаменитым «Титаником». Все, вплоть до причины гибели — столкновения с айсбергом из-за рискованного превышения скорости в сложных судоходных условиях. В романе и в жизни одинаково бессильны помпы и герметические переборки, одинаково не хватает шлюпок, одинаково гибнут сотни и сотни людей... Это — фантастика?
В. Никольский в 1926 году в повести «Через тысячу лет» заявляет о том, что первую атомную бомбу взорвут в 1945 году. Фантастика?
1942 год. А. Картмил в рассказе «Новое Оружие» объясняет конструкцию атомной бомбу с такой дотошностью, что спустя три года к нему наведывается ФБР. Фантастика?
— Есть многое на свете, друг мой Нафферт...
— Вот именно. Но по соображениям безопасности будет лучше, если данные материалы пойдут под грифом «фантастика». Спокойнее как-то. Вспомни Картмила. А ты, сам знаешь, не в Америке. Постарайся, если сможешь, их опубликовать. Лучше — книгой. Это важно.
— Важно — для кого?
— Для множественности миров. Кстати, Джордано Бруно имел в ввиду скорее параллельные, нежели инопланетные миры...
И он ушел. Растаял у меня на глазах. Не так уж трудно — для существа, вызванного силой воображения.
Я перебрал рукописи, подумал, потом подумал еще и решил: а почему бы и нет?
Смертельная находка
1
Двадцать девятого июля 1918 года Иван Егорович Ломоносов с сыновьями Михаилом, Гаврилой и Петром вышли на шняве — небольшом, неказистом но весьма практичном суденышке — добывать морского зверя и рыбу в море.
Гражданская война, интервенция, междоусобица, безыдейный бандитизм не могли оторвать Ломоносовых от завещанного предками дела. Треска нужна всякому человеку, и мирному, и военному. К тому же цены шли вверх — поговаривали, что Петроград голодает. Как можно голодать при изобилии земли и моря, поморы не понимали, вот разве что из-за войны. Но сыновьям год еще не вышел, а самому Ивану Егоровичу поздно призываться.
Ветер, хоть и летний, но холодный, студил горячие сыновние головы, а Ивана Егоровича грел договор — английские купцы обещали взять товар по цене хорошей, и платить не царскими деньгами, не дурными керенками, а твердым английским фунтом. Потому нужно было взять от моря товару наилучшего. А такой товар водится подальше, в глубине, только бери, не ленись.
Никто и не ленился, среди Ломоносовых неженок и лентяев сроду не водилось.
На четвертый день пути пристали к островку Кочке, который свое название оправдывал — по сравнению с морем он и в самом деле был кочкой, четверть версты в поперечнике, пять, много десять саженей вышины. Сыновья пошли по берегу, собирая плавник. Но, помимо плавника, нашли они и диковинку — приставшую к берегу льдину. Странная то была льдина — не морская, скорее, откололась от ледяной земли. Откололась, невесть сколько плавала по морю-окияну, и вот нашла упокой здесь, на Кочке. Но диковинным было другое — в толще льда просвечивало что-то темное, непонятное.
Быть может, вмерз в нее век назад человек? Или десять веков назад?
Решили ту льдину расколоть, негоже оставлять христианскую душу непогребенной. А если и нехристь, что ж с того.
Но спустя самое небольшое время стало ясно — не человек там. И на зверя не очень похоже. Тут уже разобрал интерес.
Оказалось и впрямь диковинка — огромное яйцо, в котором не человек — корова поместиться может. Было яйцо, белое с коричневыми крапинами, слегка бугристое, напоминая на вид и ощупь гигантский грецкий орех, что привозят с далекого юга. И — теплое! Лед не топит, снег не тает, а приложишь ладонь — греет.
Здесь, в полуночных местах, всяко можно увидеть. Иногда индрик-зверя, иногда зубастую топырь-птицу, иногда и ледяного спрута. Холод, лед, мерзлота, трупы не гниют, если присыплет хорошо, чтобы от медведя или песца укрыть, да заморозит, тысячу веков хранить земля будет.
Знаний Ломоносовы не чуждались, недаром один из них в науку пошел (чем не очень-то и гордились: чести мало бросить поморское дело). Яйцо, верно, древнее чудище отложило, само вымерло, а оно, яйцо, осталось. Нужно англичанам свести, те к наукам почтительные и хорошо заплатить могут.
При размерах своих оказалось яйцо не очень тяжелым, пусть и с натугой, а вчетвером смогли в шняву перенести. Положили отдельно, укрыли рогожкою, чтобы рыбу не поганить, кто знает, какая тварь то яйцо снесла.
Укрыли, сами передохнули на твердой земле, поели горячего (на промысле, в море еда очень важное дело, тресковый жир ложками едят, кто работает много, а других в море и не бывает) и поспали без опаски, потому что за прежние дни умаялись крепко.
Проснулись не от бури: услышали запах. Не зело злой, но приметный. Неужели яйцо протухло? За рыбу были спокойны, знали, как уберегать: летом хоть и холодно, и солнце низкое, а хранить продукт все равно надо. Просто в лед положить — пропадет, луч солнечный лед насквозь пронзит и под ним рыбу нагреет, напарит.
