Из минусов — непроизвольно принюхиваюсь к стоящему столбом табачному дыму. И самому на подсознательном уровне закурить хочется и у организма, по всей видимости — уши в трубочку сворачиваются. Рупь за сто ставлю, что если размотать бинты на правой руке — между указательным и средним пальцем найдутся явные доказательства того, что с табачной продукцией Ванька накоротке. В виде желтых пятен хотя бы, собравшиеся мужики, все как один — дымят отечественной продукцией, без фильтра. В основном курят «Астру», хотя у пары дедков заметил в руках мундштуки папирос, скорей всего классика, «Беломорканал».

Решимость завязать со всеми вредными привычками никуда не делась, надо пользоваться моментом, Ванька меньше года балуется — бросить будет не трудно. Надеюсь, я тысячу раз бросал, только не получалось. «Но это потом», — успокаиваю я сам себя: «успею ещё, а сейчас надо всё это перекурить, и стресс, и то, что выжил…» Просительно сверлю взглядом дядю Пашу, тот вначале не догоняет, потом недовольно хмурит брови. Не, ну в самом деле, не начинать же свое утро в этом мире с того, что собирать бычки⁈ А курить хочется всё сильней и сильней, как бывает, когда нет в кармане пачки сигарет — стреляешь и не можешь накуриться. А когда лежит и греет карман — и не тянет особо.

Взял с подоконника пустую баночку, повертел её в руках, покопался в памяти и откашлявшись — продекламировал собравшейся публике. Только что не встав на табурет, как мальчик-зайчик перед Дедом-Морозом:

'Вышла новая программа:

Срать не меньше килограмма.

Жрать дают по двести грамм —

Как же высрать килограмм?'

Кто насерет целый пуд,

Тому премию дадут!'

Мужики загоготали и оживились, дядя Паша, с ревнивым видом собственника стал объяснять, что я его сосед и односельчанин, былое недовольство куда-то резко испарилось:

— Это Сашки Жукова парень! Слышали небось, что разбился в Нягани, а уж знать то всяко знали, рубаха парень был, везде отметился! А Ванька непонятно, то ли набедокурил чего в школе, то ли наоборот от пожара спас, сам он молчит, отпирается что не помнит, а известий с села пока нет. А, он ещё вчера, как очнулся, такой переполох устроил в операционной, что мамаша Мюллер его самолично дрянью заколола, всю ночь ворочался, слюни пускал и страдал, бедолага.

А нормально юмором у предков, меня Ваней назвали, мы с сестренкой мало того что Александровичи, так её как отца — Сашей назвали. Из возникшего обсуждения ни о чем я сразу вычленил несколько фраз, из которых понял, что Лидия Валерьевна, метко прозванная мамашей Мюллер — особой любовью контингента не пользуется. А порочная практика колоть нейролептиками провинившихся — знакома и удивления ни у кого не вызвала. Мне посочувствовали, дядя Паша громко, на всю курилку озвучил мои проблемы, заключавшиеся в необходимости предоставить биологические материалы на анализы, чем вызвал новую волну смеха.

Расталкивая плечами остальных, ко мне пробился невысокий, но широкоплечий мужик, лет за тридцать. Пристально посмотрел на меня, протянул руку, представился и пояснил:

— Серёга! Я с твоим батей в фазанке учился, путевый мужик был. А что пировать любил, так не нам судить, верно мужики⁈ — Мужики согласно поддакнули, никто спорить не стал, а я пожал руку и представился в ответ, на что тот улыбнулся. — Да я знаю, мы ведь тебя с роддома с Сашкой забирали! Мы же с ним корешились, пока вы на севера не уехали…

После чего протянул надорванную пачку «Астры» и коробок спичек, понимающе подмигнув. Нет, определённо в этом времени есть свои плюсы и никакого морализаторства, по поводу курения несовершеннолетних. Взяв сигарету и спички, проникновенно поблагодарил, на что Серёга подтолкнул меня к кабинке, посоветовав не отсвечивать среди мужиков и не наглеть. Подтянув в очередной раз сползающие кальсоны — последовал его совету, направившись на толчок, под дружелюбные реплики мужиков.

— Оно и правильно, сейчас просрется!

— Никотин говно толкает!

Ну что, нравы здесь просты и незамысловаты, ну так и я не в институте благородных девиц воспитывался. Лучше уж такое, порой где-то навязчивое дружелюбие и участие, с юмором ниже пояса, чем тотальное равнодушие в моё время. Ещё не настало то время, когда осевшего на асфальт с прихватившим сердцем будут брезгливо-равнодушно обходить, привычно успокаивая свою совесть: «Напился!» Или опускать глаза, когда шумная компания гостей с Кавказа будет задирать прохожих или отплясывать лезгинку посреди улицы, проговаривая про себя универсальную мантру времен победившего капитализма: «Это не моё дело, меня не касается!»

Размял сигарету, видя как это делают мужики, прикурил и сделал несколько первых затяжек. Хорошо то как! И вкус у табака, хоть и непривычный, но приятный. Глянул по сторонам — вместо привычного держателя для рулона с туалетной бумагой на стенке кабины висел открытый прямоугольный ящик, со стопкой нарезанной газеты. Её, насколько я помню — желательно размять в руках, тогда будет ничуть не хуже привычной, хоть и не трёхслойной, а самой дешманской. По сравнению со всем остальным, свалившимся на меня — отсутствие привычной туалетной бумаги, это последнее, о чём стоит переживать.

Изделие советской табачной промышленности, докуренное до половины — бьет по мозгам, ослабленным нейролептиками и бессонной ночью, кувалдой и я чуть позорно не падаю прямо там, рядом с унитазом. В последний момент успеваю навалиться на спинку кабины и плавно приседаю. В голове шумит, в глазах темнеет, в висках бьют молоточки. Без сожаления выкидываю недокуренную сигарету в унитаз и констатирую: «Строго нафиг! Отныне только балет и керамика!» Отдышавшись и придя в себя, не без труда выполняю поставленную передо мной мамашей Мюллером задачу. После чего, с помощью нескольких спичек — переношу в баночку требуемую субстанцию, в процессе не выдержав и проблевавшись.

Вывалившись из кабинки — натолкнулся на сочувствующие взгляды смолкнувших мужиков, отдал спички и поставив банку на подоконник — подошел к умывальнику. Из зеркала на меня глянула такая харя с прозеленью, что мысленно похвалил свое решение бросать курить. Нечего с такого возраста травиться, вот в прошлой жизни всю жизнь мучился, пытаясь бросить, но так и не получилось, зря что ли второй шанс получил, надо использовать на всю катушку. В голове прозвучало прощальное напутствие Голоса: «Не просри!» — и я ещё больше утвердился в намерении если и не начать жизнь заново, но хоть что-то в ней изменить. Главное — слабину себе не давать и уступок, а всё остальное придет. Если усилия приложить…

На посту сгрузил заполненные емкости на поднос медсестре, мамаша Мюллер, брезгливо покосившись на поднос — сварливым голосом направила меня сдавать кровь из пальца, не снизойдя до объяснений, как найти лабораторию, а лишь сказав, что это на первом этаже: «Не маленький, спросишь!» — напутствовала она.

Спорить и переспрашивать не стал, вообще желания с ней общаться не было. А вот отомстить стоило, таких хабалок, охеревших от вседозволенности и безнаказанности— надо обламывать сразу. Что-то я сомневаюсь, что колоть пациентов сильнодействующими препаратами — правомочно. Осталось выяснить, её ли это инициатива, или поддерживаемая с самого верха практика. Но как бы то ни было, без последствий такое глумление над своим организмом я оставлять не собирался. С работы может и не вылетит, а вот вспотеть — вспотеет, и пыл свой поумерит, корова жирная! У меня здесь, в районном городе — родной дядька в милиции трудится, младший брат отца, как мне подсказали воспоминания реципиента.

Впрочем, Андрей (так звали дядьку, прошедшего Афган и после службы осевшего в органах) — был тяжелой артиллерией, его я собирался подключить только в крайнем случае. Если не получится разобраться самому или с помощью матери. Сегодня пятница, врачебный обход с пол-десятого, там и выясню, что здесь за порядки, больше подходящие для дурдома, чем для отделения интенсивной терапии, и тем более — по отношению к несовершеннолетнему…