К вечеру мужики подозрительно зашевелились. Уж я то такие моменты на раз просекаю, надо ко сну готовиться, а они шушукаются и в каком-то оживленно-возбужденном состоянии находятся. Словно где-то припрятали пару бутылок и в нетерпении кружат, улучая момент, когда можно накатить, не привлекая внимания. Нормальные у них тут порядки, Степан с засапожником, пьянка намечается, вот тебе и режимное учреждение. Дальнейшие события мои подозрения подтвердили, Митяй, потирая руки — ободрил Степана и вольноопределяющихся:

— Скоро, мужики! Сейчас в восемь санитары сменятся, дежурный врач с медсестрой в кабинете закроются, а на выходные присмотр спустя рукава, тогда ближе к ночи и заварим чифира! Отблагодарим вас за харч!

— И таблеток на всех хватит! — С гордостью добавил Мишка.

Вовка, как более умный из будущих воинов советской армии — засомневался, стоит ли оно того. На что Митяй ему авторитетно заявил, что как он собрался служить, если был в дурдоме и не чифирил, ни таблеток не пробовал. Однополчане же засмеют! Ну а Степан, уже не в первый раз, как я понял — переспросил, что точно ли от этих таблеток с чифиром опъяниться можно, да так что ни выхлопа не будет, не похмелья и получив утвердительный ответ — стал нарезать круги по палате.

Меня, как малолетнего — на этот праздник жизни не позвали, впрочем — я и сам бы отказался. Жрать непонятные таблетки, выменянные у дурачков с диагнозами за сигареты и запивать их крепчайшим чаем — эта романтика не по мне. По крайней мере, не настолько ещё обрыдла действительность, чтоб убегать от неё таким образом, безвозвратно гробить при этом печень. С риском попасться администрации, не, тут без меня!

После восьми вечера и впрямь, и до этого не сильно оживленная дурка стала успокаиваться. Пока не привезли какого-то буйного, который принялся оглашать криками покой готовящегося отойти ко сну заведения: «Зорька! Зорька! Зорька моя!!!» — безутешно надрывался новый постоялец.

— Сейчас угомонят, в карцер и на вязки! — С надеждой проговорил Митяй, извертевшийся в ожидании запланированного мероприятия.

— Так идите и варите, — не понял я его телодвижений. — вы же в туалете на дровах собрались чифир кипятить? Сейчас точно не до вас санитарам будет.

— Соображаешь! — Уважительно отдал дань моим аналитическим способностям Митяй и скомандовал собираться и выдвигаться.

Сейчас нажрутся колес, будут мычать и слюни пускать, пока не уснут. И этого крикуна угомонят, хоть спокойно высплюсь. Вот с такими мыслями я отправился с ними в туалет, умыться перед сном, да и так, для общего развития — посмотреть, как и чем они упарываться будут. Еле успел умыться, как в туалете запахло дымом, несмотря на распахнутое насквозь окно.

— Я на стрёме постою! — Поставил я в курс мужиков и поспешил покинуть помещение.

Минут десять околачивался в коридоре недалеко от дверей туалета, с опасением ожидая появления санитаров, но к счастью — они были слишком заняты мужиком, всё так же продолжающим убиваться по неведомой Зорьке. А там и мои соседи наконец то гурьбой вывалились, пропахшие дымом и счастливые донельзя.

— Пошли, пошли, пока не накрыло! — Поторопил Митяй и мы дружно направились домой, в палату.

Там я сразу же залез на кровать, с интересом и любопытством поглядывая на мужиков — когда же их начнет забирать, чтоб как разойдутся по спальным местам — тоже лечь спать, день сегодня выдался насыщенный на события. Они, правда — не спешили угомониться. А напротив, стали ходить по палате, по настойчивой рекомендации Митяя:

— Надо двигаться, чтоб разошлось лучше! Да и когда накроет, циклодол штука такая, пока ходишь, не так штырит!

— А точно хватит⁈ — Засомневался Степан. — Что-то я ничего не чую, чо там эти восемь таблеток, может ещё добавить?

— Должно хватить! — Успокоил его Мишка. — Мы в прошлый раз в полтора раза меньше сожрали, полночи тащило!

Меня стал разбирать смех — взрослые мужики, а такой хернёй занимаются! Словно филиал секции спортивной ходьбы, ходят друг за другом по палате, энергично дыша и размахивая руками, скорей бы угомонились. Подобно новому пациенту, которого, кстати — вот уже минут двадцать не слышно. Утихомирили значит, препараты штука такая, сам на себе вчера ночью испытал. Меня передернуло от воспоминаний, и стало любопытно — что это за циклодол такой, который они употребили, я про такие транквилизаторы или снотворные даже не слышал. Ладно, скоро сам увижу, вон даже пыхтеть стали и раскраснелись…

— Зорька моя, Зорька! — Неожиданно громко возопил было умолкнувший страдалец, видимо отдохнувший и набравшийся сил. — Зорька!

Да уж, поспишь тут! Ладно хоть мои притихли, перестали изображать спортсменов и разбредаются по койкам, а этот поорет и перестанет, надеюсь. Надо свет выключить, кстати, как отбой объявят, им всяко не до этого будет. Уже ошаропученные какие-то и потерянные, может по койкам их развести?

— Отбой! — Гаркнул санитар в коридоре, хорошо что издалека, откуда-то от палаты-карцера. — Гасим свет!

Встал, пробрался к выключателю у дверей, по ходу движения подталкивая сосдей к кровати и негромко уговаривая: «Давайте мужики, укладывайтесь, отбой. Не привлекайте внимние, оно вам надо? Ложитесь тихонько!» Те молча послушно разошлись, кроме Вовки, который продолжил топтаться перед кроватью Степана. Щелкнул рубильником кондового советского выключателя, но ожидаемая темнота в палате не воцарилась — уличный фонарь за окном не разгонял сумрак, а подсвечивал палату синим светом, как в аквариуме. Сходство с подводным миром добавляла тишина и безмолвно копошившийся Вовка у спинки кровати, словно сомик, обследующий корягу.

— Зорька моя, Зорька! — Да что ты будешь делать, так и заикой недолго остаться! До чего же крепок мужик русский, ничем его не угомонишь. Одна радость, от моих психонавтов внимание санитаров отвлекает. — Зорька!

Сглазил! Этот болезный своими воплями запустил цепную реакцию! Степан внезапно спрыгнул с кровати, вцепился в Вовку и принялся трясти, словно тряпичную куклу:

— Куда ты под колёса лезешь, чудило⁈ Жить надоело⁈ — Затем небрежным движением швырнул его к себе на кровать, и вначале более спокойным тоном скомандовал. — Сиди в кабине и держись! — А затем вообще доверительно, как подельнику и товарищу. — Сейчас силос развезем и калымить поедем! А что ночь, так я огород и без фар вспашу, за беленькую то!

Механизатор Степан получается, догадался я, интересная штука, эти таблетки! Надо тоже вырубить, пригодятся. Лишь бы в полный рост чудить не принялись, за мужиков я переживал, всё-таки уже не совсем чужие люди. Степан вон притих, вцепился в спинку кровати и с натугой её ворочает, не иначе — развез уже силос и по частным огородам поехал. Вовка тоже молчит, ухватился за другую спинку кровати и крепко держится, это он правильно, чтоб на ходу из кабины не выпасть! Главное, чтоб тихо и без агрессии!

Друг Вовки, Сенька — встал в угол и без остановки скребся в стены, по очереди, то справа, то слева, негромко причитая:

— Да как же так, нельзя же так, как выйти то⁈

Митяй доверительно склонился к тумбочке и с жаром её уговаривал, к счастью — вполголоса:

— В этот раз всё по другому будет, кореш, зуб даю! Ты чо, мне, Митяю, не веришь⁈

Больше всех порадовал Мишка, он сполз с кровати на пол, накинул на себя одеяло и лежал неподвижно, не издавая звуков. Я даже встал, дошел до него и потрогал — живой ли, притих так, как бы не задохнулся.

— Не надо! — Испуганно отозвался Мишка, живой значит!

— Зорька моя, Зорька! — Я чуть не присел, нельзя же так пугать! Минут десять ведь молчал, чо началось то? — Зорька!

Больше всех чудиков, собравшихся в нашей палате, мне понравился Мишка. Лежит молча, никого не трогает, а этим фиг его знает, какая моча в голову ударит в следующий момент. Что-то никакого желания засыпать рядом с такими пассажирами нет, сейчас у них одно на уме, через минуту другие глюки. Впрочем, есть идея, Сенька в углу вроде тоже смирный. Стащил с чужой кровати, не разбираясь чья это — одеяло, осторожно подкрался к скребущему в поисках выхода стены Сеньке и накрыл его. Как клетку с попугаем, и сразу же отскочил, мало ли, перемкнет ещё, парень он здоровый, мне с ним не справится.