– Великолепный ход, – сказала Сичи, пока я продолжала дуться. – Спорить с моим отцом всегда было неразумно. Значит, Мико поедет в Куросиму до свадебной церемонии, ваше превосходительство?

– Да, и, учитывая, что церемония, скорее всего, состоится дней через десять, она должна ехать завтра. – Он покосился на меня. – На этот счет я спорить не стал, решив, что чем скорее, тем лучше, пока Рё не передумал. Но, к сожалению… – Он перевел взгляд обратно на Сичи и опять забарабанил пальцами по столу, – моя рекомендация, что ее величеству подобает путешествовать с компаньонкой, была безоговорочно отвергнута. Он заявил, что вполне достаточно и служанки, а госпожа Сичи ни под каким предлогом не покинет город.

Сичи тяжело вздохнула и поникла.

– Мне следовало догадаться, что его ответ будет таким. Он говорит, что я больше ему не дочь, но не позволит мне уехать, пока я могу хоть как-то быть ему полезной.

– Скорее всего, вы правы, учитывая его настоятельное пожелание, чтобы ее величество взяла с собой вашу… компаньонку.

– Нуру?

– Да, Нуру.

Сичи резко обернулась и посмотрела на левантийку, сидящую у окна.

– Меня?! – удивилась Нуру. – Почему меня?

Когда она обратилась к Оямаде без титула, тот сложил руки перед собой и сжал губы в тонкую линию.

– Если позволите высказать предположение, Рё пытается лишить госпожу Сичи поддержки, оставить ее в одиночестве и уязвимой для его замыслов.

Мы на мгновение замолчали, обдумывая его слова. Должна признать, это было очень похоже на образ мыслей и действий Мансина.

– А кроме того, – продолжил Оямада, глядя в стол, – со свойственным Рё чувством превосходства он настоял на том, чтобы я тоже сопровождал вас в Куросиму, ваше величество. Похоже, моя работа в качестве министра правой руки так мало значит, что мое трехдневное отсутствие никто не заметит.

Горечь омрачила его лицо и придала резкость словам.

– Скорее всего, – продолжил он, хрустнув пальцами, – он хочет убрать меня с дороги, опасаясь, что я не поддержу его план, каким бы он ни был.

– Тем больше причин для нас поскорее лишить его власти, – сказала я, надеясь, что мое лицо выражает сочувствие, а не жалость. – И если мы трое уедем, беспокоиться следует только о Сичи.

– Беспокоиться не о чем, – игриво улыбнулась Сичи, переводя взгляд с меня на Оямаду. – Я не впервые сбегаю из дома под носом у отца.

– У тебя есть план? – спросила я.

Она улыбнулась еще шире.

– У меня всегда есть план.

На следующее утро министр Мансин лично провожал нас на рассвете. Ни улыбки, ни пожеланий – он просто стоял на лестнице, как неподвижная сила, словно желал убедиться, что задача выполнена. Пока седлали лошадей и укладывали багаж, он наблюдал, скользя взглядом по Нуру, словно ее не существовало.

Когда мы уже были готовы сесть на лошадей и тронуться в путь, оставив Сичи, Мансин наконец соизволил подойти ко мне.

– Мы подготовим все к вашему возвращению, ваше величество, – сказал он. – Вы можете полностью положиться на меня. – Слова предназначались зрителям, но, шагнув ближе, словно желая помочь мне сесть в седло, он тихо добавил: – Надеюсь, вы смирились со своим положением и не будете пытаться сделать… какую-нибудь глупость. Ваше величество.

Не дожидаясь ответа, он отошел, прежде чем я успела опомниться. Кивнув министру Оямаде и перемолвившись парой слов с капитаном Киреном, он вернулся на лестницу, словно решил пристально наблюдать за каждым мгновением нашего отъезда. Направив лошадь к воротам, я не стала оглядываться. Утешало только то, что капитану Кирену позволили выбрать гвардейцев, которые будут нас сопровождать.

Уезжая из Когахейры, я в равной степени испытывала облегчение и страх. Нам пришлось пока оставить в городе Сичи, но за воротами ждала свобода; там хлестал по лицу ветер, а лошадь с легкостью несла меня вперед.

Чтобы не вызвать подозрений, капитан Кирен предложил целый час ехать в сторону Куросимы, а затем вернуться. Таким образом, если Мансин пошлет соглядатаев, ему доложат, что вплоть до деревни Хуа все видели, как мы проехали мимо.

Капитан Кирен ехал впереди, погрузившаяся в свои мысли. Нуру замыкала процессию, и я осталась в молчаливой компании министра Оямады. После встречи с Мансином его лицо было столь же выразительным, как каменная глыба, но сегодня он выглядел весьма потрепанной непогодой каменной глыбой: каждая ямка и впадина глубоких морщин потемнела и отсырела.

– Можете уже сказать, – начала я, бросив взгляд в его сторону. – Он теперь не подслушает.

– Не знаю, о чем вы, ваше величество. Мне нечего сказать.

– Да? Вы неважно выглядите.

– Я плохо спал. Обычное дело перед путешествием.

Я так ничего из него и не выжала, будто он и впрямь был камнем. Не добилась ничего, кроме новых тревог, усиливших мое беспокойство.

Дорога из Когахейры до Хуа была извилистой и гористой и проходила через десятки деревушек. В это время года в них должна была царить суета, поскольку все делали последние приготовления к зиме, но в первой деревне на нашем пути было тихо и пусто. Как и во второй. Дома стояли заброшенными, двери амбаров распахнуты, а заборы сломаны. В загонах давно уже не было скота, и никто не заготовил дров.

– А где все? – спросила я.

Министр Оямада откашлялся.

– Так близко от бывшей столицы левантийцев и поля битвы? Те, кого не забрали в кисианскую армию и не убили враги, вероятно, сбежали, ваше величество. Именно так относится к войне простой народ.

– Вы так говорите, будто сами не лорд с богатым поместьем на далеком безопасном юге.

Он окинул меня презрительным взглядом, но теперь хотя бы оживился.

– Ах да, ведь северяне считают, что мы не ведем войн и нежимся в комфорте, благодаря пролитой крови наших суровых братьев к северу от Цыцы. Если вы и впрямь хотите объединить Кисию, ваше величество, советую узнать ее поближе, а не увековечивать стереотипы, из-за которых и возник раскол между Ц’аями и Отако.

Даже если бы он спал, его голос не прозвучал бы более устало.

– Как вы наверняка помните, император Кин очень быстро стал генералом как раз во время постоянных стычек за перевал Рокю.

Я уставилась на него. Министр Оямада закатил глаза.

– Как это типично. Несомненно, ваша матушка позаботилась о том, чтобы в вашей версии истории не существовали достижения юга.

– А она выросла в то время, когда на уроках истории не говорили о достижениях северян.

– Разумеется, ваше величество, именно с помощью таких рассказов можно принизить другого, чтобы самому забраться на вершину, но хороший правитель должен подвергать их сомнению. Искать сведения, не лежащие на поверхности.

– И иметь мудрых советников, которые укажут, где их искать.

– Рё Мансин отлично умеет забираться наверх. – Он посмотрел на меня. – И перепрыгивать на новую гору, когда уже забрался на самый верх старой.

– Мне кажется, по-своему он заботится о Кисии.

Оямада фыркнул.

– Как лиса заботится о том, чтобы кролики плодились и размножались.

Дальше мы ехали молча, и каждый пустой дом казался скорее скорлупой, чем зданием. Мне страшно хотелось потянуться за луком – так раздражала меня эта тишина и зияющие окна, но Хацукой был привязан к седлу и для всех посторонних выглядел как свернутая циновка для сна.

– Он пришел в Ахой, чтобы помочь мне, когда…

Я замолчала, пожалев, что заговорила о смерти Дзая.

Когда Оямада пытался отделаться от меня перед казнью, я чувствовала себя загнанной в угол и не сомневалась, что им двигали злоба и беспричинная ненависть, а не любовь. Преданность. Семья. Он яростно защищал Дзая, невзирая на последствия, и верил, что из мальчика получится достойный император. Дзай не мог бы пожелать лучшего регента. Лучшего деда. Лучшего наставника.

– А что ему еще оставалось? – отозвался Оямада, не зная направления моих мыслей. – Мансин был министром у Кина. Как вы сами видели, его любят солдаты, но как бы сильно взлет генерала Кина ни изменил наши представления об императорах, мы не настолько далеко ушли от идеи наследственной власти, данной богами, чтобы генерал или министр мог запросто сесть на трон, без толики легитимности. Император Кин использовал для этого месть. Мансин мог бы сделать то же самое, если бы к своему приходу обнаружил вас мертвой.