Он смотрел на меня, точнее на книгу жизни в моих руках. Я сообразил, что его глаза прикидывают цену.

– Не продаётся, – заважничал я.

– Её и даром не возьмут, – вмешался кот.

Я опешил и как дурак уставился на кота, а тот с умным видом принялся вылизывать подушечки своих лап.

– Когда прибыл? – Обратился ко мне делец.

– Быть может, позавчера или несколько часов назад, – потерявшись во времени, ответил я.

– Да помер он прошлой ночью, – вставил свои пять копеек кот.

– Неужели ты и вправду говорящий или кто-то из нас сошёл с ума? – Не веря своим ушам, сознался я.

Кот явно почувствовал себя оскорбленным. Он взглянул на меня так, словно услуга по выцара́пыванию глаз обеспечена мне здесь и прямо сейчас. Я невольно отшатнулся.

– А мы раньше встречались? – С оторопью спросил я.

– О, кажется, к нему возвращается память! – Проорал кот. – Все мы умираем и не один раз. Так уж и быть, – он поманил к себе лапой, пришлось подойти на шаг ближе и наклониться. – Книгу не продавай, – прошипел он в самое ухо, – иначе продашь свою душу!

– Подумай хорошо, – почти шёпотом подхватил делец, – продашь мне душу, и станешь ветром.

Я побледнел и опять отшатнулся.

– Не слушай его! – Перебил кот. – Без книги тебе не вернуться!

– Куда не вернуться? – Испуганно спросил я, но делец заговорил о своём:

– Станешь ветром беспризорным и вольным. Будешь с белыми хлопьями падать и таять на тёплых ладонях. Будешь говорить на мёртвых языках и, пританцовывая, уводить вдаль, нашептывая недосказанные слова…

– Стоп! Хватит! – Не выдержал я. – Это какое-то безумие!

– Безумие, безумие, безумие,… – запричитал кот.

Я взялся за голову.

– Вы всегда вдвоём? – Массируя виски, спросил я.

Они кивнули, не сводя с меня глаз.

– Если будете работать сообща, то разрушите свой бизнес.

Делец захохотал, как грохочет гром среди ясного неба.

– Должен же тебе хоть кто-то сказать правду! Сделка считается недействительной, если состоялась обманным путём даже в том случае если одна из сторон уверена в обратном.

– Зачем тебе книга? – Я развёл руками, – что ты с ней собираешься делать?

– Обращу в ветер, – зловеще произнёс он. – Я – Мастер ветро́в! – Его лицо исказила улыбка. – Подумай. Подумай хорошо…

– Я не хочу быть ветром! – Перебил я его. – Бред какой-то.

– Разве? – Делец приподнял бровь. – Как бы там ни было тебе нужен билет. Ах да, чуть не забыл, – он закатил прозрачные глаза. – Можешь отдать любое воспоминание.

– Что?! – Вспылил я.

– Найди проводника, иначе заблудишься. – Встрял кот, точно подливая масла в огонь.

– Милый человек, неужто собрался ты вечно слоняться и пьянствовать? – Не отступал делец. – Таверны здесь так себе, да и выпивка хуже помоев. – Он окинул меня удивлённым взглядом: – Позволь полюбопытствовать, тебе нравится спать на деревянных скамейках?

– О, да! – Разгорячился я. – Отдельная благодарность здешней выскочке с жёлтой башкой. Ваш подельник?

Делец усмехнулся.

– Нас только двое! – Вмешался кот и, плюхнувшись на прилавок, растекся, как клякса. – Можешь не стараться, подойдёт любое воспоминание. Равноценный обмен невозможен. Билет в одни руки и только в одну сторону. Без привилегий, скидок и VIP -классов, но продашь воспоминание – отдашь его навсегда. Безвозвратно!

Первосортный торгаш подумал я. Своё не упустит.

– Воспоминание, – требовательно повторил делец, впиваясь в меня глазами.

Я понял, что сбит с толку, что нахожусь в замешательстве. Тревожные мысли полезли одна за другой. Придётся поломать голову, чтобы выпутаться из сомнительной авантюры. Смерть со мной уже повенчана, бояться нечего, но как бы не так. Потеря воспоминаний меня весьма озадачила. Это всё равно, что продать семейную фотокарточку в золоченой раме или выбелить исписанный лист бумаги, на котором старательно всю ночь выводилась история болезни целых поколений.

Задумавшись, невольно закрыл глаза: один, два, три и секунды стали нарастать как сталагмит. Никакой ведь души не хватит на все эти воспоминания! Никакой усталой от жизни души! Что могу поведать я через себя, если любовь была за вычетом в минус и жизнь пронеслась как у куклы Вуду в руках неисповедимой судьбы? Я каждый день в себе либо в других любовь хоронил – это же сколько вырыто кладбищ?

Запахло хлороформом – мой внутренний ребенок ещё не умер. Я на поле боя с неравным врагом – с самим собой в разрушенном храме души. Убрано там или загажено почти никого не интересует, кроме тебя самого, но что греха скрывать, мы и сами там редкие жители. Иной раз придёшь в себя, а там пустота либо кто-то подсуетился и решил всё за тебя. И ты уже не жилец, а нелепый посредник чужих идей и мнений. Впопыхах свою – чужую жизнь живёшь, вмятые рёбра щупаешь, но почему-то всё надеешься и ждёшь, зализывая незаживающие раны. В нагрудном кармане обломки амурских стрел, за пазухой чёрные головешки. Это всё не любовь. Клянёшься в сотый раз, рыдая, что не поддашься, и не успеваешь моргнуть глазом как вновь бежишь раздавать вторые шансы. Ходишь, дышишь, резонируешь, изнашиваешь башмаки. И если вновь полюбишь, то забудешь, что сердце всего лишь мышца и нигде уже не болит, не ноет, не скулит. Отпустило! Выплакалась боль из груди. Выплеснулась до следующего раза. До следующих переменных пассий и обстоятельств…

Огонь жадно поедал дрова, по комнате раздавалось его противное чавканье. Она сидела на полу, завернувшись в шаль, и напоминала отчаявшуюся муху, запутавшуюся в липкой паутине.

– Мэ́дарт, я так больше не могу! Я ждала. Я так долго ждала, когда ты придёшь. Ты пришёл! Но ничего не изменилось.

Я сидел в кресле и молчал. Тишина запретила мне нарушать этот безмолвный мёртвый покой, и я покорился ей, уступил, казалось, что даже не дышал, боясь ослушаться.

– Мэ́дарт… – её голос дрожал. – Я пыталась, ты же знаешь. Знаешь! – Не сдержалась она. – Ты не веришь? Ты мне не веришь?

Я соблюдал уговор с тишиной. Ни слова, ни шороха, ни движения. Лишь огонь с треском продолжал уминать обугленные поленья.

– Я сейчас уйду, – прошептала она. – Мэ́дарт, я встану, и уйду. Уйду. Навсегда!

Я молчал.

– Мэ́дарт! – Её голос тонким лезвием прошёлся по моему остывшему сердцу. Закровоточило, но не больно.

Она резко вскочила с ледяного пола. Сбросила свой кокон.

– Уйду, сейчас, сейчас, уйду… – как заведённая, твердила она, механически кидая тряпки в раскрытую пасть чемодана. – Уйду, Мэ́дарт, ты знаешь, пыталась.… Уйду, Мэ́дарт, за что?!

Она стояла в дверях. Я также неподвижно сидел в кресле. Тишина запретила мне. Запретила изменять мне с ней.

Она медленно переступила порог. Остановилась перед раскрытой дверью и стала ждать. Паршивый предатель сквозняк трусцой пробежался через балкон, не рассуждая ни секунды, грубо захлопнул дверь прямо перед её носом.

Я вздрогнул: ушла, ушла безвозвратно. А она продолжала ждать. Ждать по ту сторону двери. Ждать отчаянно и безнадёжно.

– Беру! – Довольно провозгласил делец, жадно потирая руки.

Кот довольно облизнулся, потянулся и протянул мне свою пухлую шерстяную лапу, в которой я увидел полароидную цветную фотографию:

– Держи, дело сделано. Твой билет, – пробурчал он.

Дрожащей рукой я взял фотографию. Тем временем кот, выгнув изящно спину, принялся точить коготки об прилавок. Делец точно с мишени не сводил с меня глаз, а я как умалишенный дрожа ресницами, смотрел на несчастный силуэт своей жены и силился понять причину её одиночества в темноте перед закрытой дверью.

– Кстати, – заговорил мастер ветров, – проводника найдёшь в местных тавернах, но особо на него не рассчитывай, – он коварно улыбнулся. – Падшие ангелы не всегда помнят дорогу домой, а впрочем, у каждого она своя.

– Неужели кто-то и впрямь решил воспользоваться нашими услугами?

Обернувшись на голос, я увидел Мала́хия. Он помахал мне рукой.