– Могла, но не стала, – ершисто отозвалась девушка, радуясь, что видит мать и, вместе с тем, поражаясь, что мать назвала ее идиоткой. Это было что-то запредельное. Несмотря на тяжелый характер матери, та никогда не разбрасывалась подобными словечками, тем более не позволяла себе отпускать их в адрес дочери. Всегда, когда выказывала недовольство ею либо отчитывала за что-то, умела подобрать другие слова.

– Все бесишься, ненормальная кобылка? – раздраженно проворчала та. – Заходи, паразитка. Почему не позвонила, что придешь?

– Я звонила, – сказала Карюха, снова обескураженная выражениями матери. – Отвечали, что твой номер не существует.

– Что за чушь. Не рассказывай сказки, идиотка! – не поверила мать.

Переступив порог, Карюха вдохнула в себя знакомые запахи. Ноздри задрожали. Как же ей не хватало этих запахов и ощущения покоя.

– Давно я тут не была, – проговорила с придыханием, готовая броситься матери на шею, обнять и прижаться к ней, как делала в детстве.

– Да, – с нескрываемой иронией холодно отозвалась мать. – Со вчерашнего дня прошло целых двадцать четыре часа, – по бледному лику с еще неувядающей кожей чиркнула короткая брезгливость. Незнакомое Карюхе выражение лица. В озабоченных холодных глазах стояла усталь.

Вероятно, Карюха непременно бросилась бы на шею матери, если б ее не остановили слова о двадцати четырех часах. Неужели она отсутствовала здесь всего сутки, просверлило мозг. Как же так? Магия? Разумеется, магия. Ибо на самом деле ее не было неизвестно сколько. Хотя почему неизвестно? Известно: сутки. Здесь ее не было одни сутки. Но как за это время могли перекрасить подъезд, состарить и загрязнить краску, снять номера с дверей? Немыслимо. Магия. Понимая, что справляться об этом не имеет смысла, если замешана магия, Карюха все-таки не выдержала:

– Зачем сняли номера с дверей квартир в подъезде?

– Как, сняли? – наморщилась мать. – Их никогда не было.

Подобного ответа девушка не ждала, но углубляться в этот вопрос не стала. Ясно было, что у матери другого ответа нет. Заглянула в кухню:

– Ты не одна?

– А с кем же я? – хмуро пожала плечами мать. – Одна, конечно.

– А где мужчина, который ответил мне по домофону? – напирала Карюха.

– Мужчина? – снова сморщилась мать. – Этих козлов мне еще не хватало! – возмутилась громко и зло. – Ищи там, куда звонила! – посмотрела с некоторой долей враждебности.

– Ну как же? – вскрикнула девушка. – Я набирала номер твоей квартиры! Сорок три.

– Сорок три? – глянула мать исподлобья и нервно одернула на бедрах халат. – А причем тут сорок три? Сорок третья выше. У тебя что с головой, паразитка?

– Все нормально, – озадачено пробормотала Карюха, подумав, что происходит непонятное. Уж что-что, а номер квартиры, в которой выросла, она хорошо помнит. Быстрым взглядом окинула прихожую. Все как всегда, но как будто что-то не так. А вот что не так? Запахи те же. Ковровая дорожка та же. Мать та же, но, кажется, изрядно погрубевшая. Вдобавок, она никогда прежде не ходила по квартире с простыми волосами. Всегда надевала маленькую косынку, прятала под нею волосы без прически. А еще. Обои на стенах похожие на прежние, но с другими цветочками. Точно, с другими. Как это может быть? Заменила за сутки? Видя, что глаза матери внимательно следят за выражением ее лица, Карюха сделала его смущенным, улыбнулась. – Просто ум за разум забежал. Перепутала.

– Перепутала она, оторва дурная! – недовольно проворчала мать, вновь приведя девушку в крайнее изумление. – Ты вообще никогда с математикой не якшалась. Перепутать цифру сорок три с цифрой тридцать четыре! Кому расскажи – не поверят! – ее рука потянулась к одежде Карюхи, пощупала пальцами ткань. – Ты где откопала это уродство, чучело огородное?

– Ой, ну ладно, мам, не заводись, – сдержанно попросила девушка, чувствуя неприятный осадок в душе.

– Это я-то завожусь? – возмутилась мать и отпрянула от нее. – Это ты меня начинаешь выводить из себя своим глупым видом, корова безобразная! Надо же так нарядиться! Курам на смех! – и, опережая возражения Карюхи, закрыла ей рот ладонью. – Лучше молчи, поганка, пока не расстроила меня окончательно! – чуть отдышалась, удовлетворяясь тем, что девушка не проронила в ответ ни звука, спросила. – Что надумала дальше делать? Время-то идет, не стоит на месте. В банде будешь болтаться, как дерьмо в проруби, или подыщешь себе новое занятие?

Совершенно ошарашенная обращением матери, Карюха, не понимая, что имеет та в виду, и, думая, что надо быстрее разобраться, почему во время ее отсутствия так все поменялось, медленно приходила в себя, с трудом глотая слюну и выдавливая из горла:

– Буду думать.

– Вот всегда так, – сердито всплеснула руками мать, – попрыгунья чумовая! Я на тебя всю жизнь положила, чтобы ты дружила с башкой! Из кожи лезла, одна растила! И вот какую кобылку вырастила на свой черепок. Вся в козла родителя пошла! Безответственная! Шляешься по бандам! Меня ни во что не ставишь!

Эти обвинения выходили уже за все рамки. Мать словно с цепи сорвалась. Карюха не узнавала ее. Кроет, не выбирая слов. Неужто решила, что дочь пропала, потому что связалась с дурной компанией? Несет чушь о каких-то бандах. Но пытаться объясняться с нею сейчас, когда та развоевалась не на шутку, бессмысленно. Не поймет. Слушать не станет. Между тем, девушка, едва сдерживаясь, подбирая слова и тон голоса, закипала:

– Ну, перестань! Сколько можно?

– Что значит перестань? – зло повысила голос мать. – Ты посмотри в зеркало на эту бессовестную дрянь! Что значит сколько можно? Сколько нужно, столько и можно!

– Ну, прошу, мам! – голос Карюхи дрожал, готовый вот-вот сорваться в пропасть. – А то я больше не приду к тебе!

– Я так и знала, – яростно выдохнула женщина. – Тебя подкупил мерзавец родитель! Этот подонок все делает мне назло. Я вижу! Не слепая. Ты стала какой-то другой. Игнорируешь меня. Повадилась шастать к нему. Надо было мне разбежаться с ним раньше, когда ты еще мочилась в пеленки, – сказала с негодованием в голосе.

– Не могу же я всю жизнь оставаться ребенком, – попыталась примирительно улыбнуться Карюха, думая, что, несмотря на очень плохое отношение матери к своему бывшему мужу, та все-таки раньше умела держать себя в рамках и не обзывать его по-черному в присутствии дочери, как это делала сейчас.

– А почему нет? – нервозно пожала плечами мать. – Хотя отвратительно всегда оставаться ребенком. Я понимаю, какое жадное чувство ты испытываешь, когда предаешь меня. Без предательства жить нельзя. Надо всегда уметь это делать. Но я злюсь не на твое предательство, а оттого, что предаешь ты меня скоту и ублюдку, которому я за милую душу перегрызу глотку.

– Я не предаю тебя, мам, – успокаивающе возразила девушка и попыталась обнять ее за плечи. – Не волнуйся.

Но та гневно отбросила ее руку и глянула враждебно:

– Похоже, этот сукин сын плохо влияет на тебя. Его воздействие безобразно. Ты даже предавать уже неспособна. Я его ненавижу. А тебя – вдвойне. Запомни, без предательства и ненависти ты не человек. Банда исторгнет тебя, как последнюю дрянь. В твою сторону на улице смотреть никто не станет! – в голосе у нее прозвучали непримиримые нотки.

– Я знаю, мам, – прошептала девушка, чувствуя, как голова распухает от непонимания происходящего, как мозг готов взорваться и разнести череп вдребезги. Между тем, она старалась погасить вспыхивающую ярость.

– Ладно, – отступила мать на шаг. – Что стоишь в прихожей, как безродная? Проходи в комнату, коль приперлась!

– Да нет, мам, я на минутку, – отказалась Карюха, сбитая с толку ее речами.

– Что так?

– Потеряла ключ от своей квартиры. Забежала, попросить твой.

– Я не удивляюсь, – хмуро протянула женщина. – У тебя никогда не было мозгов, чтобы не быть дурой.

– Никогда я не была дурой, – не согласилась девушка, обиженно надув губы.

– Не спорь с матерью, дрянь! – вдруг громко выплеснула она. – Не была бы дурой, не потеряла бы! – подняла руку, опережая новое возможное возражение Карюхи. – К тому же ты неделю назад взяла у меня ключ. Забыла, что ли? Я же говорю, дура.