Тремя днями позже, 26 января Жан-Эжен и Негрос, укутав Джанго и надев свои самые лучшие наряды, отправились с несколькими цыганами в церковь Сен-Пьер-де-Либерши. К цыганам присоединилось несколько горожан, также одетых в воскресные наряды. Они вошли в церковь. Впереди шел Адриан Борсин, плотный тучный мужчина, рядом с ним его сестра Изабель, дородная и солидная дама. Борсины выступали в роли крестных родителей Джанго – символ редкой дружбы между цыганами и горожанами. После церемонии крещения и наречения имени Жан-Эжен и Негрос устроили праздник в честь своего новорожденного сына. Трактир Борсина от пиршества и музыки снова ожил.

В среде цыган-манушей не праздновали свадьбы, но крещение, особенно первенца, было грандиозным событием. 24 января Жан-Эжен подал заявление о выдаче свидетельства о рождении сына городскому секретарю Анри Леменсу. Леменс изысканным почерком бюрократа начала века вписал юридическое имя Джанго как «Жан Рейнхардт», под фамилией матери. Дело в том, что Жан-Эжен представился Жаном-Батистом Рейнхардтом – псевдонимом, который он использовал, чтобы скрыть настоящую фамилию от французских жандармов, разыскивавших его для призыва в армию. И подписал неуверенной рукой неграмотного человека внизу свидетельства о рождении – «Ж.-Б. Рейнхард». Леменс еще раз проверил документ и добавил к фамилии новорожденного букву «т», соответствующую эльзасскому правописанию.

Это был простой и в то же время изощренный акт замещения пограничными чиновниками и другими государственными бюрократами цыганской идентичности. Процесс замены цыганских имен на христианские начался, видимо, уже в далеком прошлом – в те времена, когда цыгане впервые появились в Европе. Цыгане принимали случайные имена и фамилии, которые они услышали во время кочевья и которые не несли для их обладателей никакого значения. Но среди соплеменников они обходились только своими цыганскими именами. Как правило, они принимали фамилии той страны, в которой жили, и большую часть времени скрывали свое цыганское происхождение. Когда они пересекали границу или подавали документы, чиновники часто переводили и искажали написание и произношение их имен и фамилий. В то же время цыгане часто меняли свои фамилии как перчатки, то есть по мере необходимости.

Свидетельство о рождении Жана Рейнхардта, 1910 г.

Так, фамилия Жан-Эжена могла быть записана и как Вайс, на немецкий манер, и как Веес, что хорошо видно на примере многочисленной родни Джанго. Кузены одной и той же степени родства могли носить как один, так и другой вариант фамилии. А братья Жана-Эжена и вовсе скрывались от жандармов под псевдонимом Шмидт.

Эльзасская фамилия Негрос – Рейнхардт, буквально – «сердце Рейна», скорее всего, была выбрана из соображений целесообразности ее предками, долгое время жившими в окрестностях Страсбурга в Эльзасе. Итак, Джанго был зарегистрирован как Жан Рейнхардт. Он получил юридическое имя Жан в честь своего отца, но его истинной натурой было именно цыганское имя – Джанго.

Цыгане выбирали имя для ребенка, исходя из совершенно разных соображений. Это могла быть физическая особенность – например, Баро (Большой, Первый); природное явление – Чата (Тень), Зуна (Солнце); названия животных – Беро (Медведь) или, как правило, для девочек, название растения или цветка – Файола (Фиалка), Роза, Драка (Виноград). Имена могли отражать характер ребенка или надежды его родителей: например, Грофо (Благородный) или Шнукенак (Славная музыка). Чаволо (Мальчик или Сын) или Чайя (Девочка или Дочь) – были простыми указаниями пола ребенка. Ребенка могли назвать просто Бу-Лу, Бим-Бам или Нин-Нин (как назовут брата Джанго, с которым мы познакомимся позже), не вкладывая при этом в имя никакого смысла.

Назвав своего первенца необычным именем Джанго, Негрос и Жан-Эжен выбрали для него цыганский глагол, а причину этого мы, видимо, никогда не узнаем. Может быть, они видели в своем ребенке нечто особенное и наградили его таким же особенным именем.

В раннем возрасте Джанго стал искусным похитителем кур. Среди цыган считалось благородным обмануть кого-нибудь или украсть что-либо из окружающего их нецыганского мира. Это приносило им проклятия от нецыган и порождало недоверие. Однако для цыган воровство было частью выживания в их долгом скитании.

Главным в похищении курицы была тишина. Нельзя было допустить, чтобы птица предупредила хозяев своим кудахтаньем. Как и большинство трюков, этот был прост и передавался от отца к сыну из поколения в поколение. Обычно грабитель подкрадывался к курице, держа наготове какую-нибудь ткань или мешок, который затем резко набрасывал на нее, и прежде чем курица успевала подать голос, грабитель засовывал ее под мышку и ловко скручивал ей шею. А затем так же бесшумно исчезал с крестьянского двора, как и появлялся.

Джанго также стал искусным ловцом форели. Где бы ни путешествовала его семья, его тянуло к ближайшей воде, чтобы порыбачить. Он рыбачил и на побережье Миди и на деревенских ручьях. Когда у него не было удилища или снастей, Джанго ловил рыбу способом, который жандармы называли pecher a la chatouille — «щекотание рыбы». Лежа на животе в траве на берегу реки, он медленно водил руками в воде, пока не натыкался на рыбу. Его пальцы нежно щекотали брюхо рыбы, убаюкивая и подманивая ее до тех пор, пока не появится возможность надежно схватить рыбу и вытащить из воды.

Еще одним необычным и сугубо цыганским охотничьим промыслом была охота на ежей. Еж – деликатес французских (и не только) цыган, который они ласково называли «нигло». Еж – ночное животное, живет скрытно в глухих местах. Охота на него требовала хитрости и хорошего нюха. Цыгане специально натаскивали собак выслеживать ежей, как свиней для поиска трюфелей. Как только собака обнаруживала добычу, ежа загоняли в полотняный мешок и били дубинкой по голове. У восточных, балканских или французских цыган, безусловно, были свои заветные рецепты приготовления нигло, а у Негрос, вероятно, был свой. Лучшим временем для охоты считалась осень, так как еж, перед тем как залечь в спячку, набирал жир. Ежа готовили при свете луны, так как считалось, что лунное сияние усиливает аромат. Чтобы очистить его от колючек, в шкуре ежа проделывали отверстие и через него надували до тех пор, пока шкурка не отделялась от мяса. Затем ежа обмазывали глиной и запекали. Образовавшуюся скорлупу разбивали и отделяли вместе с колючками, которые оставались в глине[1].

Для Джанго рыбалка, кража кур, охота на ежей были ранними уроками жизни. Они требовали находчивости, сноровки, смелости. А безнаказанное воровство кур, вероятно, убедило маленького Джанго, что он мог иметь все, что хотел, поскольку ничто не мешало ему взять это любым способом.

По воле случая Джанго Рейнхардт родился в Бельгии, хотя с такой же вероятностью он мог родиться во Франции, Италии, Испании или даже в Северной Африке – любом другом месте на пути кочевой жизни его семьи. Иногда его называют бельгийским цыганом – по месту рождения; французским, потому что большая часть его жизни и творчества была связана с Францией; или даже немецким, поскольку его семья была родом из Эльзаса. Но границы государств для цыган никогда не были препятствием. И его подлинным отечеством всегда оставался цыганский мир.

Долгое время считалось, что родиной цыган был Египет. Даже английское gipsy происходит от egyptian. Существовала теория и о семитских корнях цыган, проистекавших из Византии, где их называли «атингани» (название от которого, скорее всего, произошло слово «цыгане»). В наше время, основываясь на исследовании родственных лингвистических связей между цыганским языком и санскритом, ученые считают, что родиной цыган является Индия.