– Позвольте поинтересоваться, куда вы собираетесь, молодые люди? – раздался над их головами негромкий голос Серафимы.

– В магазин! – честно ответила Катерина.

– Да, давно хотели посетить «Гастроном номер один», – пояснила Эмма.

Взгляд Серафимы скользнул по лицам воспитанников.

– Надеюсь, не прямо сейчас?

– Завтра, – сказали хором Санек и Митька.

– Нас девчонки угощают, – поспешил добавить последний.

– А вот и нет! – возмутился Санек. – У меня есть деньга, чтобы булку купить!

– Ну хорошо, – согласилась Серафима. – Надеюсь, это будет только магазин и никаких прочих дел. Вы помните, что…

– Если мы проштрафимся, то не будем участвовать в спектакле, – хором перебили воспитательницу друзья.

Молодая женщина улыбнулась в ответ на их довольный хохот.

– И не забудьте о репетиции, – добавила она, направляясь в спальню девочек, чтобы напомнить об отходе ко сну. – Свет погасят через полчаса, – сказала она и компании.

– Да, Серафима Павловна, мы знаем, – ответила за всех Эмма.

На следующее утро девочки в сопровождении приятелей вышли на холодную улицу вместе с хмурым декабрьским рассветом. Друзья уже успели позавтракать обжигающе горячей гречневой кашей, которую тетя Глаша хоть и сварила на воде, но зато щедро заправила сахаром. Компания проследовала через дворы, чтобы сократить дорогу, и вышла аккурат на Тверскую улицу, где находился знаменитый на всю Москву гастроном. Открытый в 1901 году предпринимателем Елисеевым, до революции он носил его имя. Это название так прижилось, что и после повторного открытия, несмотря на переименование в Гастроном номер один, москвичи продолжали ходить в «Елисеевский».

Санек толкнул тяжелую дубовую дверь, и компания вступила в огромный торговый зал, чье богатое украшение служило визитной карточкой магазина с момента его основания. На стене напротив входной двери по-прежнему висел портрет Елисеева, и это почему-то не казалось странным, хотя повсеместно было в ходу уничтожение памяти о прежних временах.

– Наверное, намертво привинчен, – прокомментировал Митька.

Но его не слушали: он всегда так говорил при входе в магазин. Компания разбрелась вокруг большого прилавка, занимавший место в центре зала. За его прозрачными витринами были разложены колбасы, окорочка, аппетитно выглядевшие под светом ярких электрических лампочек, совершенно неэкономично освещавших товар. Воскресным утром покупателей было немного, но продавщица за прилавком стояла одна, поэтому очередь продвигалась небыстро – у ребят было время и осмотреться, и выбрать булку. Стоявшие в воздухе ароматы колбас вызывали обильное слюноотделение, но увы, накоплений у друзей не хватило бы на целый колбасный батон. Поэтому они ограничились московской булкой размером с хороший каравай, а на остальное изобилие любовались как музейными экспонатами, намереваясь взять на вес кусок ветчины насколько хватит оставшихся денег. Продавщица поглядывала на детей, глазевших на витрины, контролируя их действия. Но те чинно обошли центральный прилавок, и Эмма благовоспитанным голосом попросила булку и ветчины на сдачу. Протянув деньги и забрав покупку, она направилась к выходу, а за ней потянулись и остальные. Продавщица повернулась к следующему покупателю.

Приятели вышли на улицу и дружно направились к скверу на Триумфальной площади, чтобы там позавтракать купленными вкусностями.

– Эх, жаль нам в детском доме такого не дают, – блаженно вздохнул Митька, облизнув пальцы, хранившие вкус кусочка ветчины.

– Тогда это не было бы так вкусно, – поучительно заметила Катька.

– Когда я вырасту, буду каждый день покупать себе московскую булку, – заявила Эмма.

Остальные согласно кивнули.

В декабре начались настоящие – по мнению Катьки – репетиции: актеры вышли на сцену. И оказалось, что вызубренного текста мало для того, чтобы пьеса превратилась в спектакль. Построение первой мизансцены заняло больше часа. То Санёк-Кай, то Таня-Герда забывали, куда идти и что делать на каждую реплику. Получалось слишком наигранно.

– Но и стоять в одном углу сцены скучно! – размышляла вслух Серафима. – Зрителю это быстро надоест. Нужно действие на сцене, движение, а не просто иллюстрация слов автора.

– Серафима Павловна! – подсела к воспитательнице Эмма. – А если сюда танец вставить?

– Танец? – резко повернулась к девочке Серафима.

– Ну да, – чуть смутилась от такого внимания Эмма, но продолжила после легкой заминки. – Вот мой танец снежинки должен быть во втором действии, когда Герда в королевство Снежной Королевы приходит. А сейчас можно этот же танец дать, но как бы далеко. Я не знаю, как объяснить… Вроде как предвестник будущего.

– Как интересно! – воскликнула Серафима. – Танец как фон. За окном, да, легкий снег, ты танцуешь под едва слышную музыку, а Автор дает начало истории… Да, прекрасная мысль! Давайте попробуем.

По указанию режиссера дети соорудили из ширм окно, под которым сели Кай и Герда, а с другой стороны Эмма замерла в начальной позе танца снежинки.

– Мы еще светом подчеркнем, что здесь, в комнате, тепло, светло и уютно, а за окном – холод и снег.

Пустив на патефоне пластинку, Серафима дала Эмме знак начинать танец. Автор-Санёк заговорил свои фразы, вводящие в историю, а Кай и Герда увлеченно играли в кубики. Действие на сцене сразу обрело живость продуманной композиции. Эмма-снежинка не танцевала весь свой номер – ему отводилось место в сцене второго действия, и именно там ей предстояло показать его в полной форме. Проиграв эту сцену вступления несколько раз, юные актеры увидели, что Серафима довольна получающимся началом спектакля. Эмма же чувствовала необыкновенное оживление от того, что ее идея получила одобрение, и от самого танца, и даже от своего присутствия на сцене. Так и не согласившись на роль со словами, стесняясь своего голоса, она неожиданно легко ощущала себя в танцевальной партии, не требующей произносить фразы.

В отличие от подруги Катька не испытывала дискомфорта в роли Маленькой Разбойницы. Впрочем, она и не играла – она была этим персонажем. Серафима хорошо понимала, что ее маленькие воспитанники не были актерами, они не смогли бы сыграть персонаж, чей характер отличался бы кардинально от их собственного. Дети изображали самих себя, лишь надев другие имена и в рамках сюжета пьесы.

Постановка так всех увлекла, что репетировали не только в отведенные на эти Серафимой часы, но и без воспитательницы, собираясь в том же актовом зале под непременное ворчание сторожа, выдававшего Катьке ключ под ее полную ответственность. Выходные посвящали изготовлению костюмов и декораций, для чего привлекли все детдомовские силы. Кружок выпиливания занимался крупногабаритными поделками из фанеры: вся подвальная мастерская была заставлена раскрашенными деревьями зимнего леса. Кружок рукоделия забросил вышивание носовых платков, а увлеченно придумывал костюмы для персонажей. Кружок радиолюбителей решил предложил оформить спектакль звуковыми и шумовыми эффектами, колдуя в радиорубке над ними все свободное время. И при всем этом Серафима не уставала напоминать о хорошей учебе и обязательном выполнении всех уроков. Воспитанники ворчали, но подчинялись – никто не хотел оказаться не у дел.

Тем временем зима разгулялась. Первый ноябрьский снегопад давно забылся, метель стала постоянным спутником на улице, словно сама природа подбадривала артистов, взявшихся за зимнюю сказку. В последние две недели декабря школа в лице учителей потребовала от учащихся всех сил, чтобы в табелях появились отметки не ниже «удовлетворительных». Серафима, как и положено педагогу, заманив детей в театральную постановку, теперь начала выдвигать условия. Главным из которых было снятие с роли, если в журнале исполнителя роли появляется неудовлетворительная отметка. Со вздохами, недовольством и возмущением, но Катька приняла это условие. Более того, она стала активно агитировать и своих подопечных за выполнение домашних заданий и работу на уроках. А в особо сложных ситуациях шла и на крайние меры, вроде списывания. Эмма страдала из-за математики. Стройная логика этой науки не укладывались в ее голове, поэтому она даже не пыталась самостоятельно решать задачи. Катерина вручала подруге тетрадь и со спокойной душой одалживала взамен сочинения по литературе – идея объяснять на бумаге мысли и чувства пушкинских персонажей казалась той абсурдной сама по себе. Такое разделение труда, хоть и не приветствовалось педагогами, но все же позволяло получить хотя бы видимость успеваемости по всем предметам. Марусе-Герде пришлось подналечь на географию – ее натаскивали на знание гор, рек и океанов всей девичьей спальней. А Санёк-Автор и Ворон зубрил исторические даты в компании с Митькой-Каем – лишь бы не завалить промежуточную аттестацию, лишь бы сдать контрольную работу с минимальным баллом. Зато по окончании учебной четверти все дружно утерли пот со лба и явились на генеральную репетицию, последнюю перед спектаклем, который уже был заявлен на афише на 28 декабря. В зал поминутно заглядывали малыши – единственные, кого никак не задействовали в спектакле, ведь именно они должны были стать зрителями на премьере. Но их решительно прогнали на длительную прогулку под присмотром воспитательницы.