Люди еще не спали: время было не очень позднее; но по телевизору передавали футбольный матч между командами Польши и Уэльса, поэтому коридоры и лестничные клетки огромного высотного дома были пустынны.

– Караул!.. Он убил его, убил! – кричала женщина возле четыреста пятнадцатой квартиры, и этот вопль всполошил обитателей тринадцатого этажа. Даже мужчины оторвались от экранов и выскочили на площадку.

А она все кричала, трясущимися руками цеплялась за соседей, пока не появились дворник и врач, живущий на этом же этаже. Они первыми вошли в квартиру, и врач немедленно вызвал милицию…

Стоило мне посмотреть на эту высотку – девятнадцать этажей, шестьсот восемьдесят квартир, три вечно занятых лифта, – как я сразу понял, что вряд ли узнаю здесь что-нибудь путное. Это маленький городок, где гнездятся почти две тысячи человек и никто ни на кого не обращает внимания; большинство жильцов не знакомы даже с соседями по этажу, а уж о том, чтобы знать знакомых своих соседей, и речи быть не может.

– Мне-то сразу показалось, – сказал потом дворник, – что тот, на диване, живехонек и все с ним в порядке, только наклюкался до зеленых чертиков.

Надо отдать ему должное, в этой области дворник оказался выдающимся диагностом, хотя «того, на диване» он видел только мельком из прихожей. Врач, который обнаружил труп у окна, велел остальным не входить в квартиру и ничего не трогать, справедливо рассудив, что это дело милиции.

Мне позвонил начальник райотдела.

– Пан прокурор, – начал он. Несмотря на то что мы с ним уже несколько лет тянули вдвоем лямку под названием «правопорядок в районе», на «ты» как-то не перешли. Может быть, из-за разницы в возрасте. Обо мне все еще говорили «этот молодой прокурор».

Мне тридцать два года, диплом, начатая кандидатская диссертация, которую один Бог знает, когда смогу защитить, а он – старый практик, если не сказать – самоучка. Мое вмешательство в ход следствия частенько ему докучало, он привык действовать так, словно он сам – истина в последней инстанции. Я же с этим не был согласен, поскольку к закону относился всерьез. Очень не хотелось быть прокурором для вида, послушно подписывающим любые бумажки. Без ложного стыда скажу, что не последнюю роль сыграло в этом и самолюбие: прокурор Ежи Бельский хотел непосредственно участвовать в расследовании серьезных дел.

Я был заместителем районного прокурора, а затяжная болезнь шефа привела к тому, что на деле я и руководил прокуратурой, и отвечал за ее действия.

– …у нас на участке убийство. Вы поедете? Было совершенно ясно, что этого ему как раз и не хотелось: по его мнению, я беспардонно встревал не в свое дело, и каждый мой выезд на место преступления начальник отдела воспринимал как сомнение в его компетентности. Кроме того, он никак не мог взять в толк, чем это я смогу ему помочь.

Почти одновременно с нами приехала оперативно-следственная группа из горотдела милиции. Перед входной дверью с медной гравированной табличкой «Бригида Костшица» стоял наряд из патрульной машины, на лестничной площадке топтались зеваки.

Сержант, который сообщил о происшествии коменданту дома и вызвал следователей, пытался привести пьяного в чувство; ему помогал какой-то мужчина, который представился как врач.

– Состояние хирургического наркоза, – сообщил эскулап.

В той же комнате возле балконной двери лежал труп, накрытый большим ковром. Крепко сложенный мужчина лет пятидесяти с небольшим. Конечности гибкие, трупное окоченение еще не сковало тело. Смерть наступила несколько часов назад.

Рядом, словно на театральной сцене, лежал кинжал со стальным клинком и рукоятью, инкрустированной перламутром и медной проволокой, но на теле покойного не было ни царапины. Словно убийца в последний момент передумал и выбрал иной способ отправить жертву к праотцам, а предполагаемое орудие убийства беззаботно бросил.

Да и убийство ли это вообще?

На теле виднелись следы побоев, но не они стали причиной смерти.

Осмотрев труп, мы нашли документы на имя Владислава Банащака. Хозяйка квартиры, Бригида Костшица, которой вкололи успокоительное, рассказала, что убитый был ее дружком, жил с ней здесь уже более трех лет.

Она немного отошла от шока, и с ней можно было разговаривать.

Знает ли она пьяного типа, который спит на диване?

Сержант подал мне его документы. Звали пьянчужку – вот уж не в бровь, а в глаз! – Хмелик, Антоний Хмелик. По документам он числился арматурщиком в строительной фирме «Омнипекс», последнее время работал на стройке в Германии. Прописан в Варшаве.

– В жизни его не видела! Да и фамилию такую впервые слышу, – открещивалась хозяйка. – Может, это мужа моего кореш? – помолчав, предположила она.

Оказалось, что у нее есть муж, с которым она не живет уже пять лет, но официально пока не развелись.

– А муж вам угрожал?

– Цеплялся ко мне, да Владек его спровадил.

– Как это понимать – спровадил?

– Ну, поправил его немного по морде да и выкинул за дверь.

– А самого Владислава Банащака когда избили? При каких обстоятельствах?

– Да ведь он ничего мне не рассказывал… Владек вообще был скрытный такой, неразговорчивый. Если не хотел говорить, лучше было и не приставать. Сердился очень.

– А ваш муж мог его избить?

– Не-ет!.. Куда там, он же дохляк, да вы сами увидите. Разве ему кто помог.

Сержант оказался человеком терпеливым и знал испытанные способы приводить в чувство пьяниц. Он попеременно то совал под нос Хмелику нашатырь, то мочил ему загривок ледяной водой. Через час таких процедур подозреваемый, в очередной раз нюхнув едкого нашатыря, подскочил на диване, сел и обвел нас безумным взглядом.

– Где это я, мать честная? На вытрезвитель вроде не похоже… – Он внимательно оглядел комнату мутными глазками, заметил тело Банащака и вздрогнул. – А это что за тип? Что с ним?

– Убийца! – истерически взвизгнула Бригида Костшица. – Только он мог это сделать!

– Что за чушь она мелет? – Хмелик ничего не понимал, нервно потирал лоб и пытался собраться с мыслями.

Я сказал ему, что эта женщина здесь живет и час назад нашла труп своего друга, а он, Антоний Хмелик, пьяный до потери сознания, лежал рядом с трупом, вот на этом самом диване.

Хмелик мгновенно протрезвел.

– Чокнутая она! – схватился он за голову. – Когда я с ней сюда пришел, никакого мужика тут не было, ни живого, ни мертвого… Мне смутно помнится, что ковер как-то странно вспучился, но мне было до фонаря, я здорово перебрал и страшно хотел эту бабу…

– Так это я тебя сюда привела, сволочь?! Я?! Пан прокурор, врет он все… Чудовище!

Женщина впала в истерику, кричала, не давала ему говорить. Потом попыталась кинуться на Хмелика с кулаками, забилась в нервном припадке… быть может, притворном.

Мне ничего не оставалось делать, как приказать отвезти Хмелика в отделение, там я и выслушал его до конца.

Он ошивался в какой-то забегаловке, и ему понравилась эта женщина. Он присел к ее столику, она вроде как не возражала. Хмелик был крепко пьян, но с ней выпил еще пол-литра водки. Потом она привезла его к себе. Как они доехали? Не знает, может, потом вспомнит, когда как следует протрезвеет…

Хмелик вроде бы припоминал, что в квартире был беспорядок, а ковер словно кто в угол отпихнул, но его-то интересовала не квартира, а хозяйка. У нее нашлась водка, но самая капелька, хватило бы воробья причастить. Водку они прикончили, и баба та объявила, что сбегает за самогонкой к знакомой старухе, это рядышком…

Естественно, если куколка не прочь выпить, он и подавно, даже денег ей дал. Сколько? А черт его знает… Насколько он понимает, она ушла, а вернулась уже с милицией, чтобы впутать его в убийство!

На следующий день я возобновил допрос и Хмелик слово в слово повторил то же, что и накануне.

– В какой забегаловке вы с ней познакомились?