Ученик: По ощущениям надо.
Учитель: Надо бы по ощущениям, надо бы. Но у нас с ощущениями тоже плохо.
Ученик: А иногда кажется, что ты ощущаешь, а это просто привычка или какая-нибудь ситуация бывает…
Учитель: Или удобно так, или ещё что-то. То есть действительно серьёзной работы такой нет, что должны были Храмы делать. Храмы должны были делать серьёзную, по-настоящему серьёзную исследовательскую работу. По-настоящему они как раз так вкупе могли работать: Храм Тела, Храм Я. Потому что у Храма Я возникают разные терзания, сомнения, вот как мы и кричим: «Больно, а надо ли терпеть эту боль?» Ещё что-то. Храм Я как раз этими вопросами и должен заниматься: что, почему, как, зачем, отчего, когда возникает, где. И Храм Тела тоже должен всеми нюансами этими заниматься. Но, к сожалению, имеем то, что имеем. И только сейчас мне Сильвия говорит: «Я только сейчас начинаю понимать какие-то особенности тела. Только сейчас начинаю понимать, что оно действительно может реагировать. До этого я никогда не понимала этого, ну там в силу особенностей каждого своих места жительства, ещё чего-то. Я только сейчас начинаю это понимать». Храм Вожделения где? Нигде. Нет Храма Вожделения. Немножко как-то так, скажем, потрахались, и всё. Всё. А как раз рассчитано было на иное. То, что мы все эти состояния тонкие всех видов ощущаем, что-то меняем, ловим закономерности какие-то. Ну, где это всё? Нет. Нет. И Храм Смерти то же самое. То же самое. Потому что нет взаимного уважения. Если бы было взаимное уважение, вот Храму Смерти я говорил, ну собратья свои уходят, там родственники у них уходят, ещё что-то, казалось бы, Храм Смерти хотя бы элементарные вещи подсказать мог бы: куда обратиться, где оформлять, как, на кладбище каком, что, почему, что лучше, что хуже. Где? Нет. Ноль. Ноль. Страшно это. Всё безразлично. Ничего не волнует никого. Ну уходит и уходит, да хрен с ним, подумаешь. Вот справочная есть, вот туда звоните, там скажут.
Ученик: А мне подсказал Храм Смерти. Я звонила.
Учитель: Ну вот вы слышите, что вы говорите? Лучше вот такие вещи не делать. Потому что они ну критики не выдерживают никакой. «А вот мне сказал» – один случай из ста. «Мне сказал». Ну хорошо, что не послали вас. Ну повезло, видно, солнце стояло так. Думайте всегда, что говорите. Ну, конечно, я пришёл однажды в магазин, в булочную, и был хлеб свежий. Однажды пришёл, и был свежий. А все остальные разы приходил, либо не было вообще, либо чёрствый. Но однажды был свежий – какое счастье! Так что всё это наша работа должна была быть храмовая для того, чтобы как раз помочь нам друг другу в сложных условиях, социально сложных, психологически сложных, друг другу помочь во всех ситуациях, во всех видах, во всех. Вот. Понятно, что какие-то вещи мы не доучили, нам не объяснили какие-то вещи. Понятно, что мы все вышли кто откуда, недоделанные немножко. Понятно. Но дальше мы должны были достругаться сами. Придя в Школу, должны были достругаться немножко. Но поскольку мы недоделанные, видим, что одна с сучками, а другой с задоринками. Третий ещё с чем-то. Поэтому стараемся друг на друга не смотреть. Потому что смотреть страшно и больно. И поэтому ничего не говорим, не дай Бог. А если чего кто скажет, тогда говорим: «На себя посмотри!» Это в лучшем случае. А то и похлеще скажем. Всё отсюда идёт. Я понимаю, что какие-то вещи нам легко даются, какие-то вещи с трудом. Вот как и президент, сколько раз надо было говорить. Ругается на меня, просто страшное дело, когда я скажу об этом, она сразу начинает, взвивается к стенке, к потолку взвивается сразу. Потому что президент, он работать должен. Когда президент мне говорит, что «я свободный человек». Приехали! Свобода ваша закончилась с того момента, когда вы президентом стали. Всё. Некий определённый минимум вы обязаны делать, хотите вы того или не хотите. Ну просто обязаны. С трудом. Сейчас Фрося уже понимает это, и, конечно, неприятно, что так вот всё это было, но она понимает тоже какие-то вещи. Но на самом деле это действительно феноменальный факт!
Вот сейчас почему я вот опять про президентство в том числе. Потому что Фрося как раз вчера на меня взъелась, вскипела опять же. Я же говорю, в принципе, у нас изначально складывалось, да, вот есть единый центр, остальное – лучики идут в Питере, там в Иркутске, ещё что-то. Логично всё. Поскольку центр не работал в силу того, что мы свободные люди. Поэтому теперь попробуйте соорганизовать Иркутск на что-нибудь. Или Питер на что-нибудь. Они вам сразу выставят своё «фи», уже выставили. Всё уже. Меня там пытают в Питере, вечно Анна пытает в Питере: «Как? А что такое единый центр? Что теперь вы будете указывать, что нам делать?» Ещё что-то. Всё. Попробуйте. Ха! Сейчас это будет идти с большой болью. Или в Иркутске. Очень удобно. Татьяне, когда спрашиваешь у неё конкретный вопрос, если он ей не выгоден, она замолкает. Не отвечает, не пишет. Ничего. Потому что мой вопрос ей не выгоден. Не дай Бог, если он ещё относится к деньгам – это конец. У Татьяны это вообще слабое место. Попробуйте теперь выстроить их всех. Это невозможно. Потому что надо либо это удерживать было, либо ещё как-то действовать. А так никак. Придётся теперь как-то с кровью, болью как-то это всё вот мягко и ласковыми сказками обходить вокруг все острые углы. Хотя вопросы все детские на самом деле, банальные. Ничего такого нет архисложного. А ласковыми сказками, может быть, здесь не выйдет. Поэтому всё, конечно, вот так идёт болезненно. Но зато мы радуемся: «Ой! Новый проект „Четырнадцать дней“». Прикольно. Или я действительно чего-то не догоняю, наверное. Я действительно не догоняю. Не догоняю. Если мне наши студенты после института говорят: «Таблицу умножения выучили!» – на мехмате. Я бы сказал: «Ребята, я не туда попал, наверное. Это психиатрическая лечебница или что?» Не, ну, конечно, хорошо, что вы выучили, теперь можно вас смело выпускать за картошкой в магазин. Вы хоть сложите рубль двадцать и два сорок. Всё понятно, о чём я говорю?
Ученик: Что всё плохо.
Учитель: Нет, дело не в том, что всё плохо. Нет, это вывод неправильный, что всё плохо.
Ученик: Всё отвратительно?
Учитель: Я говорил не об этом. А о том, что если мы что-то берёмся делать, берёмся, то тогда надо это делать. Или честно сказать: «Нет, я не могу это делать». А, когда мы занимаемся фикцией – вот хуже этого не бывает. Всегда конкретно и ясно, мол, я это делаю. Всё, я это делаю. Да, я это делаю. Когда я не делаю, но прикрываюсь каким-нибудь там покрывалом – хуже этого нет. Потому что обманывать-то тут некого. Только обманываем себя. А себя не обмануть. То есть мы фактически сами себя сталкиваем в яму. Потому что от собственного неделания, собственного или видимого, оно нас спускает вниз, каждый шаг вниз спускает, всё, вниз, вниз, вниз, вниз, вниз, всё ниже, ниже, ниже. Остаётся с нами. Да, хорошо если бы можно было – раз, смыл и забыть, и всё нормально, тогда бы это имело смысл. А, поскольку это не уберёшь никуда, не смоешь никуда, это с тобой всё время. И с тобой висит до тех пор, пока ты это не перегонишь действием и по сроку ровно таким же, сколько ты опускал себя, ничего не изменится. И потребуется усилий больше. Я тоже объяснял. Но вы же все не верим. Думаем, что ага, всё легче. Нет, не бывает так. Так устроен мир. Устроен вот таким образом. Ну да, если стандартная схема, сами наверняка вспоминали, что «вот мама мне говорила то-то, но мне так это было тошно», а потом вспоминаете, говорите: «Как правильно говорила мама и какая была дура, что ничего не делала время». Потому что есть какие-то вещи азбучные, а, поскольку стержня нет, культуры внятной нет и не сформирована, поэтому всё в разнос идёт. А потом, когда приходит уже ваше время на месте мамы стоять, вы понимаете, что, оказывается, вы говорите точно те же слова, которые мама говорила вам. Точно такие же. Потому что понимаете, что это надо именно вот так. Потому что, сегодня говорил, сознание, оно у нас работает на привычке. Его никак не перехитрить. На привычке работает. И вот мы видим там, вот скажем, появляется реклама: один сделал, за ним следующие идут делать точно так же, чуть изменяя слова, ещё что-то. Так и в вере. Будда вот сел, за ним стали тоже садиться, тоже в медитацию идти, тоже ещё что-то. Вон христиане Христу молятся, тоже, наверное, надо. Или Христа распяли – тоже те, кто занимается насилием, тоже начинают всех рабов распинать, ещё чего-нибудь такое делать. Всё работает на подобии. Так мир устроен. Так мы устроены. То есть, если один себе причёску сделал похожую на ирокеза, всё, пошло дальше. Наколку один сделал, все пошли дальше колоться. Всё. Это закономерности нашего сознания. Оно устроено вот так. Его не перехитрить. Просто надо знать его особенности и уметь этим пользоваться в нужных целях.
