– Лейла, дорогая, не старайтесь думать сразу за человечество. У вас богатый духовный мир, вы творческая и ранимая. Я глубоко очарован вами. Только вы не допускаете, что все это, может быть, лишь плод вашего воображения?

– Ну о чем вы, доктор? Лайк, что вы имеете в ви-ду? – Она уже искала слова для начала следующей истории, из Израиля, но запнулась.

– Такого не было и не могло быть. Во всяком случае, в мире, который известен мне, ученым, да и всем вокруг. Может, это были сны? Ваши прекрасные сны? Во сне мозг тоже проделывает огромную работу.

– Не очень-то прекрасные. Ну ладно, мейби. – Лейла замолкла, встрепенулась опять: – Ну нет, не понимаю как это. И я вообще-то делюсь очень личным, – услышала в своем голосе капризные нотки.

– Я понимаю. Вы можете допустить, что ваш мозг пытается так уйти от каких-то других воспоминаний, возможно, более тяжелых? О которых и подумать боитесь.

– Не знаю. – Лейла задумалась о своей мимике, насколько она под контролем сейчас. Заморожена. Дистанция между ней и доктором стала вдруг огромной, как и со всеми другими. – Может, мне об этом почитать? Книги-то еще существуют?

– Лейла, старайтесь не перегружать себя, у вас сильная тяга к информации. Отпустите это. Дайте мозгу время для восстановления, ему и так пока тяжело. Все сложится само собой, но позже, поверьте. Не нужно для этого изучать энциклопедии, природой все уже придумано.

– Но вы же не хотите сказать, что лайк все, о чем я рассказала сейчас, это были сны?

– Возможно.

Сны. В клинике она видела их часто. Полеты над бесконечными зелеными долинами с реками и водопадами, свобода, счастье. Ветер, брызги воды. Лейла определенно летала так сама когда-то наяву, может, в парке виртуальной реальности? Грезила прогулками по городам, где бывала, по выученным наизусть Лондону и Москве. И тот самый, идеальный город с гостиницей за поворотом от площади, в которой на средних этажах – воздушный холл с видом на небо и крыши внизу. Она много раз видела сны про эту гостиницу, узнавала, но так и не могла вспомнить, где это. Было так и с большой, как из каменных замков, гостиной, на удивление уютной и теплой – в углу там горел настоящий огонь в настоящем камине. Дом.

Снилось, как взбирается по очередным горам с пленительными видами в Бутане, странах Африки или Европы. Как скользит по широким трассам Дубая, огибает полукруги дорожных развязок, которые уходят в небоскребы, море, пустыню, всегда безоблачное небо. Как плывет в кристальном озере Охрид в окружении гор Македонии и Албании или в прозрачном океане на Мальдивах мимо вилл на воде. Как рыбы и кораллы охватывают и замыкают ее в разноцветной подводной мозаике. Может, так же приснились и Музей Холокоста, и все фешен-шоу, и Довиль, и Джонни, и отчеты о крушениях лайнеров …

Приходил и тот белый сон, сковывал холодом. Когда не могу пошевелиться. И все вокруг как по-настоящему. Только на периферии зрения люди, их скорее чувствую, узнаю смутно. Белые тени. Это, кажется, мама, это сестренка, сидят рядом, говорят. Нет, не они, и не понятно ничего, ни слова … Делают что-то с моими руками и ногами, поднимают таз, опускают. Не ощущаю этого. Вижу размыто, краем глаза, догадываюсь. Сопортивляйся, Лейла. И как под тяжелым водным одеялом. Не подать ни знака.

Лейла решила не делиться больше ничем важным и с доктором Натансоном. Отвечала в общих чертах, сама задавала вопросы. И хотя Даниэль тоже не рассказывал о себе, между ними, Лейла была уверена, оставалось что-то особенное: симпатия, родство. С доктором было легко соглашаться, хотя это «Не волнуйтесь, Лейла» страшило даже из его уст.

А что, если она действительно сумасшедшая и все придумала? Нет, просто не может быть. Но пусть даже так, Даниэль же не просил отказываться от воспоминаний, по его мнению, ложных. И если правда все то, что говорит он, то надо дойти до своей настоящей памяти. Что такого ужасного могло случиться с ней? Наверное, все это какое-то недоразумение, вся эта клиника.

Чувство, что или мир, или Лейла, или кто-то еще здесь точно сошел с ума, много раз появлялось раньше. Однажды ее чудом не сдала в полицию официантка перед рейсом в миланском аэропорту – за то, что Лейла сделала фото вывески и этой грубой барышни за пятьдесят для имейла с жалобой. Во время другой поездки и очередной попытки придать шатаниям по свету осмысленность, в одном из колледжей Оксфорда удивила выставка детских цветных рисунков со сквозной темой «Трансгендер – тоже женщина». В аэропорту Уганды встретился целый парк бизнес-джетов глобальной организации, которая много десятилетий решает главные африканские и мировые проблемы. А в паре километров оттуда – маленький мальчик с зеленым ведерком, который набирал воду из грязной лужи для маминой стряпни.

Во время съемок фешен-проекта на островах Занзибара к ней ночью ввалилась пьяная румынская звезда эстрады, которую как раз снимали для истории в глянцевом журнале. Та долго и грубо пыталась склонить Лейлу к интиму, а отношения портить было нельзя. Оставалось только мило улыбаться, пятиться вдоль стен своего же номера и старательно переводить тему разговора. Лейла с детства влюблялась в учительниц и актрис, и с этой дивой с самого начала тоже возникла химия, пока в реакцию не вступил сильный запах алкоголя и пота. Зато после едва не случившейся близости Лейла прозрела, что женщины ей совсем не нравятся. «Я не лесбиянка! Я не лесбиянка!» – прыгала она от радости, готовая наутро целовать и обнимать звезду за такой инсайт.

Приехав одна на Новый год в Берлин, Лейла случайно попала на домашнюю вечеринку местных богемных художников, писателей и просто мыслителей, каждый из которых в свои тридцать с хвостиком изучал какую-нибудь прекрасную дисциплину вроде «еврейства», «вопросов гендера» или «искусства ГДР», по многу лет живя на дотации государства. А едва добравшись до Иерусалима, она сразу отправилась к Стене Плача искать некоего раввина, который каждую неделю приглашал всех желающих на традиционный ужин Шаббат. Поэтому, когда в толпе ее окликнул ортодоксального вида еврей, Лейла поначалу радостно отозвалась. Пока не поняла, что суетливый мужчина приглашал ее на Шаббат вдвоем и к себе домой, а еще просил держать его при всех под локоток, как будто его жена. И все у Стены Плача в священный для евреев вечер пятницы. К счастью, нужного ей настоящего раввина она в этот вечер тоже нашла.

В Киеве Лейлу пригласили в модный ресторан, вход в который – только по паролю, через кассу сувенирной лавки в торговом центре. За секретной дверью – узкий коридор и длинная стена с десятками железных рук. Надо потянуть за правильную, «помочь разрушить диктатуру Советского Союза» и войти наконец туда, где дают еду. За стеной – несколько залов, посвященных разным этапам борьбы Украины за независимость, а также главный предмет интерьера – застрявший в стене снаряд с Майдана. Как выяснилось уже на этапе выбора железных рук, «русский язык не допускался политикой заведения», и Лейла, представляя международную компанию и придя на встречу с важным партнером, перешла на английский. Хотя за родной язык отыгралась тоже. Официантка так испугалась бойких инструкций насчет того, что нельзя использовать в готовке из-за Лейлиных пищевых аллергий, что с большой радостью заговорила на русском, забыв про все политики.

В Бутане Лейлу с подругой отвезли в деревню, где стены домов были украшены разноцветными, с виньетками, рисунками фаллосов. Им же родимым, но уже деревянным их «освятили» в местном храме, где в уголке сидели и молились символу плодородия папа с маленькой дочкой. А совсем рядом с затерянным в веках Бутаном – Китай. Когда Лейла приехала в Шанхай на пару недель к приятельнице из Лондона, та еще в аэропорту вручила местную сим-карту и маску на лицо. Лейла поначалу подшучивала над педантичной англичанкой, но, выйдя на улицу, оценила заботу. Дышать было и вправду трудно, удушающий смог преследовал почти каждый день поездки по Шанхаю и Пекину. Все вокруг кричало о невиданном экономическом росте и расплате за него.