М-да, не говорить же ему, что все эти пару центнеров квадратных пластинок просто-напросто скопированы с одного образца при помощи Силы, в которую я сам иногда перестаю верить, и начинаю считать себя психом.

— Не слышал, просто не в этой области мой интерес лежал. То есть, сначала народ купил золото у государства, пополнив казну, а потом опять пополнили казну, но уже на добровольно-принудительных началах и в убыток себе? — спросил я.

Майор как-то неуловимо напрягся, внимательно посмотрел мне в глаза но, не увидев в них того, что ожидал, немного расслабился.

— Виктор, ты бы аккуратнее с такими суждениями, хорошо? — тихо произнёс он. — Может быть, тебе такое и сойдёт с рук из-за положения, но вот насчёт тех, кто будет рядом и всё услышит — сомневаюсь.

— Понял, не дурак. Дурак бы не понял. Извини, Пётр Николаевич, иногда меня заносит из-за, как ты сам сказал, моего положения.

— Да уж, — покачал он головой. — Эх, сидеть бы тебе на своём секретном заводе да в мир носа не совать. Ведь доиграешься однажды.

— Видно будет, — нейтральным тоном ответил я, не показывая, что меня немного задели его слова про «нос». — Через три дня выходим.

— Хорошо, — кивнул он. — Мы будем готовы.

Во время обустройства лагеря отдохнули и откормились не только красноармейцы, но и лошади. Животные даже больше, чем люди. У них округлились бока, залоснилась шерсть, ранее торчавшие рёбра у двух реквизированных немцами крестьянских лошадок, исчезли под слоем жирка. Они предназначались для телег, на которых будет везтись продовольствие и боеприпасы.

Вооружены бойцы были очень хорошо — у них имелось только автоматическое оружие. С теми, кто воротил нос от СВТ были проведены продолжительные занятия по пользованию этим оружием, так, что потом их руки владели винтовкой на одних рефлексах. На семь десятков человек приходилось десять ДП и пятнадцать ППШ, остальные были вооружены самозарядными винтовками. Примерно пятьдесят человек решили оставить при себе пистолеты, с которыми убивали своих палачей в ночном бою в концлагере. Это оружие для них стало символом свободы, талисманом удачи. Вместе с золотом, непромокаемыми запечатанными мешками из многослойного брезента, в которых хранились секретные документы, с оружием и небольшим количеством сухого пайка носимый вес у солдат приближался к запредельному. Примерно четверть центнера нёс каждый, не считая одежды. И я очень надеялся, что нагрузка не скажется на скорости и не помешает уйти от врагов. Я дошёл с ними почти до Великих Лук, после чего попрощался со всеми, в том числе и с Седовым.

Дальше мой путь лежал на Запад, мне нужно было найти способ перебраться в Северную Америку, в США, чтобы приступить к выполнению Плана.

То, что я уходил из страны, которой весьма пригодилась бы моя помощь, в глубине души немного коробило. Но не меньше, чем мучила совесть, меня ещё и гнал прочь страх. Я просто не верил, что окажись с той стороны фронта, то там быстро разберутся и отправят к нужным людям. Несмотря на настоящие документы, лейтенанта госбезопасности Макарова не существовало. Будут там разбираться или сразу поставят к стенке? Ну-ну, это в сорок первом-то, когда потери Красной армии в живой силе уже за миллион перевалили, а урон матчасти причинён процентов тридцать, если не больше. Трибуналы ставят к стенке и рядового, и командира полка, лишь бы суметь убедить остальных, что проще погибнуть в бою и хотя бы родственникам не будет гадко, чем оказаться предателем, трусом и паникёром. Так что, и со мной никто не станет разбираться. Даже мои особые документы могут не помочь. Обязательно попробуют разоружить и забрать моё снаряжение — винтовку, костюм, эликсиры. Понятное дело, что я не отдам и тогда… всё. После первого же акта агрессии все станут считать меня диверсантом и вражеским шпионом, который хочет пробраться в Москву, чтобы совершить покушение на Сталина.

Шансов, что наткнусь на кого-то, кто в курсе моей инаковости — мизерны. Да, я уверен, что меня ищут, и ищут все и везде: немцы, русские, возможно, англичане и американцы, так как их шпионов хватало в обеих воюющих странах; ищут и на свободной территории СССР, и на оккупированной. Но мне нужны именно наши, те, кто направлен из Кремля. И то я боюсь узнать, что в случае со мной они получили инструкции, которые не предусматривают моего присутствия на этом свете.

Вариант пробраться через фронт и тишком на своих двоих дойти до Москвы, после чего письмами или по радио сообщить о себе, я отмёл сразу. Опять жить в землянке в лесу, так как меня сразу же вычислят, если попытаюсь заселиться на съемную квартиру? Этого я и здесь нахлебался. Сразу пройти в Кремль? А не отправят ли там меня на тот свет в превентивных мерах, не разобравшись или наоборот — очень хорошо разобравшись в ситуации?

Да и как-то жизнь в золотой (если повезёт) клетке меня не прельщала.

Тем более, я совсем не уверен, что правительство СССР станет возиться с моими планами по возвращению домой. Тотальный контроль над всем и всеми не даст мне и шанса самостоятельно этим заняться — «проблема утопающего — дело рук самого утопающего».

Да, возможно я просто сам себе нахожу повод, чтобы оказаться подальше от войны, от убийств, замученных людей, всей этой жестокости, с которой сталкиваюсь чуть ли не каждый день. Всего лишь психологический момент, самооправдание.

Но есть и самый главный момент: я устал воевать. Картины ужаса, которые довелось увидеть в концлагере, стали последней соломинкой, сломавшей мне — верблюду — спину. Крик умирающей лошади, куски кровавой трепещущей плоти в руках озверевших людей до сих пор иногда снятся, заставляя просыпаться в холодном поту.

Я оказался, как и любой житель двадцать первого века, слишком изнежен. Пусть говорят, что в наше время люди закалены средствами массовой информации, стрессами и прочим. И потому имеют фору перед предыдущими поколениями. Ага, щазз прям! Как можно сравнить стресс от лишения премии или увольнения с работы с опухающим от голода на твоих руках ребенком? С выносом из дома соседей на кладбище, погибших от голода из-за неурожая? С постоянным давлением сверху о выполнении плана, а иначе можно не просто потерять работу, но и свободу или даже жизнь? Так что, люди, которые меня окружают, куда как сильнее духом, чем мои соседи, коллеги и друзья из прошлой жизни… да и я сам. Хотя считал раньше прямо противоположное. Я совсем не уверен, что смог бы выдержать издевательства в плену, и не наложил бы на себя руки. А другие — сумели.

Четыре месяца войны, вид сотен убитых, участие в стычках и убийство собственными руками меня сломали. Я хотел оказаться там, где её, войны, нет. Где течёт обычная жизнь — люди спокойно спят, ходят на работу, не вглядываются в небо в поисках истребителя или разведчика, не вслушиваются в окружающий мир, страшась услышать звук чужих шагов или рокот автомобильного двигателя. А ведь даже солдат отправляют на короткий отдых, чтобы дать им немного придти в себя. По крайней мере, в вермахте всё обстоит именно так. Насчёт Красной армии я не в курсе.

Боялся, что перейди я линию фронта, и благополучно пройдя проверку (в чём не был уверен сильно, как уже выше размышлял), то отдохнуть от войны мне бы не дали. Да, я слабый, эгоистичный, циничный современник двадцать первого века, такой, как миллионы других «героев».

И я хочу помочь предкам, которые сейчас тысячами умирают, защищая свой дом, но мне нужен отдых. И самое главное — уверенность, что я СМОГУ ТОЧНО ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ. И не через несколько лет, а как можно скорее, в ближайшие полгода. Поможет мне правительство СССР в таком деле? Как раз в этом я уверен на сто процентов — НЕТ! Я для них та самая курица, несущая золотые яйца, расставаться с которой им до смерти больно. И тот самый дамоклов меч над головой, из-за информации в моей голове.

Так что, сейчас я иду на северо-запад, в Эстонию, точнее в Эстонскую ССР, в Таллинн. Надеюсь, порт ещё работает и суда приходят. Оттуда по возможности переберусь в Финляндию, в Хельсинки, затем Турку и оттуда в Швецию. Если же будет прямой путь сразу из Таллинна в Стокгольм, то это ещё лучше. Из Швеции же должно быть, очень просто перебраться в Англию. В крайнем случае, пойду в Норвегию, и уже оттуда буду искать способ попасть к сэрам-пэрам или сразу в Северную Америку. Конечная точка моего маршрута — Нью-Йорк. В «большом яблоке» обитают тысячи русских эмигрантов и не только они. С моим-то Даром я точно сумею затеряться в городе. Да и язык я знаю, коряво, кое-как, но общаться с его носителями и читать с грехом пополам могу.