Я все ждала, когда же Кирсанов соизволит хоть как-то прояснить вопрос о своей бывшей жене, надеялась, наверно, на что-то…

Дура, да, знаю.

Словно маленькая, все никак не могу осознать, кто я для него.

Из-за этих волнений самое главное событие в моей жизни как-то отошло… не на второй план, нет, но все же яркость чуть поутухла.

И, если я в начале, когда только сделала тест в туалете ресторана, рассматривала вариант сразу обрадовать будущего папочку, то теперь, занятая мыслями о случившемся, даже в голову такое не допускала.

Нет уж, пусть сначала ситуацию по своей бывшей прояснит, а то… Как-то страшно совсем.

Не по себе.

Всю дорогу я искоса поглядывала на Юру, ожидая… Не знаю, чего. Может, шага хоть какого-то навстречу?

Ну не совсем же он ледяной, должен понимать, что я на измене все равно? Что переживаю. И хотя бы поинтересоваться должен, что мне его бывшая наплела! Или до такой степени все равно?

И на меня, и на мои эмоции? Так уверен в себе?

Подобные мысли начали выводить из равновесия, я злилась, дулась и, в итоге, когда мы приехали к его дому, отказалась выходить из машины.

Юра, постояв возле открытой для меня двери, молча закрыл ее обратно, сел в салон, побарабанил пальцами по рулю. А потом развернулся ко мне:

— Ну?

— Ты знаешь.

Мне не хотелось разыгрывать комедию с наводящими вопросами. В конце концов, это не мой бывший тут объявился и торпедировал дикой информацией о моем предполагаемом маньячестве.

— Так… — Юра выдохнул, а затем жестко повернул меня к себе за подбородок, твердо взглянул в лицо, и я поразилась, насколько холодным был его взгляд в тот момент, — говорю один раз. А ты слушаешь. Наталья — психически больная. Все, что она тебе говорила про меня — бред. Я не собираюсь оправдываться перед тобой за свое прошлое и не жду этого же от тебя. С Натальей у меня были одни отношения, с тобой — другие. Учись доверять мне, поняла?

— А что по поводу ее мужа? И его банкротства? — все же уточнила я, жадно глядя в его холодные глаза. И поймала в них странную тень… Словно ему неприятно вспоминать. Или приходится что-то скрывать…

— А что по этому поводу?

Это увиливание ударило по сердцу. Так, что оно стучать перестало.

— Ты его разорил?

— Да.

Голос его был холоден и спокоен.

Облизнула губы. И упрямо спросила:

— И довел до самоубийства?

— Да.

— Но…

— Все, ведьма, больше ничего не спрашивай. Это — мои дела, моя прошлая жизнь. Она не имеет и никогда не будет иметь ничего общего с нами.

“Будет! — хотелось закричать мне, — будет!!! Она — уже в нашей жизни!!! Как мне смотреть на тебя, зная, что ты, хотя бы в теории, можешь такое сделать? И со мной тоже??? Где гарантия, что со мной этого не будет? Что я не стану второй Натальей? Не превращусь после всех испытаний в сумасшедшую тетку, преследующую женщин своего бывшего мужчины по туалетам?”

Но я этого не сказала. Просто не успела.

Юра наклонился ко мне и поцеловал.

Как всегда, жадно, как всегда , по-собственнически…

И я ответила.

По щекам текли слезы, но я не осознавала этого. И только, когда он оторвался от моих губ и с недоумением провел пальцем по мокрой щеке, поняла, что все это время безутешно плакала.

— Пойдем, ведьма, домой, — сказал Юра, — сегодня был тяжелый день.

И в этот раз я покорно приняла его руку.

Шагнула за ним в роскошный подъезд, поднялась в пентхаус.

Мне не интересны были ни виды, хотя они зачаровывали, ни обстановка, хотя она тоже отличалась роскошью.

Я ощущала себя потерянной, словно завернутой в пленку пупырчатую. И откуда-то снаружи доносилось хлопанье пузырьков. Это мой инстинкт самосохранения пытался до мозга добраться.

Юра больше не затрагивал тему своей бывшей жены, потащил меня в душ, потом в кровать.

И я подчинилась, находя странное удовольствие в разрушении себя.

А в том, что продолжая с ним быть, я разрушаю себя, не было сомнений.

Он меня целовал, тискал, бормотал те самые, такие нужные, такие приятные слова… И я погрузилась в это марево, отключая мозги.

День, такой тяжелый, такой безумный, видно, все же что-то повернул в моей голове, потому что я покорно позволила Юре сделать с собой все, что ему тот момент хотелось. Словно в апатическое состояние впала.

Не знаю, заметил ли он, что я была более безынициативная, чем раньше, или нет, но ему, собственно, никогда моя инициатива и не требовалась…

А мне было одновременно страшно, жарко, томительно, безумно… И все вертелся в голове тот самый первый сон, когда я бежала от него по лесу. Бежала, умирая от ужаса, стремясь сберечь себя…

А он догнал. И не отпустил больше. Заставил… Несмотря на мое сопротивление. Смеялся, играл со мной, уверенный, что никуда я не денусь, никуда не сбегу…

Прав ведь оказался. Никуда я не делась. И не денусь.

“Сон в руку, — шептала я про себя, жадно отвечая на его ласки, словно в последний раз насыщаясь, — сон в руку…”

Утром, проснувшись в шестом часу и пощурившись на остатки питерской белой ночи, я освободилась от тяжелой, по-собственнически прижимающей меня к кровати руки Юры, тихонько оделась и вышла в прохладу улицы.

На такси добралась до дома, покидала вещи в чемодан и купила онлайн билеты на поезд. До моего родного дома.

Не знаю, что вело меня в этот момент.

Точно не страх.

Просто… Меня буквально под руку толкало что-то, заставляло так сделать.

И я сделала.

Наверно, во мне больше ведьмовского, чем до этого предполагала.

Глава 38

Чай и плюшки, с яблоками, купленные на каком-то заброшенном полустанке.

Только, когда едешь поездом, понимаешь, насколько огромная наша страна. И как много в ней всего, о чем забывается в столице.

Питер — тоже столица. И там тоже есть ощущение, будто ничего, кроме этих каменных шпилей и ветра с Невы, и нет в мире.

А есть. Много чего есть, стоит отъехать всего на сто-двести километров.

На одном из больших полустанков, где поезд стоит более получаса, меня настигает звонок по вайберу.

Анькино лицо на экране выглядит злым.

— И какого черта? — рявкает она, не здороваясь. — Ты с ума сошла совсем?

— Угомонись, — спокойно отвечаю я, — я же тебя предупредила…

— Предупредила? — взвизгивает Анька, — это называется “предупредила”? —

Она берет телефон и с выражением зачитывает мне смс, которую я отправила уже с поезда, — “Аня, я уехала на родину, пока без меня, вернусь, позвоню”... Ты с ума сошла? Совсем? Из тебя наш генеральный последние мозги вытрахал?

— Не надо про него, — кривлюсь я, — вообще не говори…

— А чего это? — не думает сбавлять тон Анька. Когда надо, она из пушистой зайки превращается в кровожадного кроля, прямо глаза красной дурнотой наливаются и голос понижается, — мне одной тут страдать?

— Ты-то чего страдаешь? — удивляюсь я, — я все тебе разгребла, подготовила… Все пароли знаешь, сиди себе, копошись…

— Ебнутая! — Анька, уже не сдерживаясь, визжит мне в экран, — Ты хоть знаешь, чего тут было? Чего тут твой бесноватый любовник устроил? Да меня три раза, Еблонская, ТРИ ГРЕБАННЫХ РАЗА вызывали к нему на ковер! И допрашивали! Страшные такие мужики! Особенно, приятель его бесноватый! Как только наизнанку не вывернули!

— И чего? Сдала меня? — поджимаю я губы, в принципе, ожидая всего… И этого тоже. Вика, вон, с института тоже подружайка… Не постеснялась продать подороже… Может, и Анька…

— Дура, да? — неожиданно с обидой отвечает Анька, — совсем поехала мозгами?

Выглядит она при этом настолько расстроенной, что меня начинает мгновенно мучить совесть, и я говорю примирительно:

— Ну прости… Я чего-то…

— Ты чего-то… — передразнивает она меня, — дура… Если Вика так сделала, вовсе не значит, что все такие… Хотя, надо было тебя, дуру, сдать! Такой мужик… Ты бы видела его глаза сегодня… Мне прямо страшно стало…