Лев нёс свой молочный пакет в кассу вместе с паспортом, сложенным для удобства вдвое. Эта комбинация вызывала у молодых кассирш оторопь, но скоро они привыкали к постоянному покупателю. Лев брал билеты в обе стороны, обеспечивая себе две ночи в поезде, то есть тепле и комфорте. Весь день в соседнем городке он занимался своим привычным делом – попрошайничал. Там у него был такой же выверенный маршрут, но не было места для ночёвки.

На кассе он, пользуясь своим опытом и проникновенным басом, наклонялся к окошку кассы и просил.

– Девушка, милая, только уж, по возможности, без соседей.

Поезд всего в пять вагонов, к тому же медленный и ночной, поэтому обычно такое место находилось. И тогда Лев оставался в невероятно желанном для себя уюте, одному ему понятной безопасности. Он просил пустой бесплатный стакан с подстаканником и ложкой у проводницы, заваривал свой чаёк, доедал выпрошенное за день, смотрел в темноту за окном, потом ложился на чистое бельё и спал абсолютно беспробудным сном счастливого человека.

 Лев и Самурай не сильно нравились друг другу. Они были с разных полюсов безумия. Один просил милостыню, другой делал запасы своим трудом, вовсе избегая общения с людьми. Но однажды их истории пересеклись.

Самурай обитал в коммунальной квартире, где занимал две комнаты из восьми. Из оставшихся шести обитаемы были только три, остальные использовали для хранения вещей или редких ночёвок. В двух жили бабки разного, впрочем, свойства. Одна пронырливая и любопытная, другая делила дни между телевизором и сном примерно пополам.

 В последней комнате жила тихая семейная пара двух серых и безликих горожан, занятых на какой-то нищенской госслужбе. Самурай же старался не пересекаться с остальными жильцами. Он приходил к себе под вечер и обычно ложился спать, прямо так, без душа, только первично рассортировав свои трофеи, чтобы не испортились. В каждой из его двух комнат стояло по холодильнику, а кухня и ванная была общая.

Просыпался мужчина обычно в то время, когда остальные жильцы уже заканчивали вечерний туалет и отходили если не ко сну, то к отдыху. После целого дня на улице, в сборах, посадочных работах или иных трудах, а потом сна в исподнем, всё тело немного зудело и было слежавшееся, скомканное. Самурай устремлялся в пустовавшую ванную и закрывался там на полчаса или даже больше, что днём или тем более утром было решительно невозможно. Там он тщательно и с удовольствием мылся, облачался в чистое. Потом готовил себе нехитрый ужин и брался за заготовки. Он чистил овощи и грибы, мыл ягоды, варил варенье в огромной кастрюле, в другой кипятил банки, мариновал, жарил, солил, квасил. Всё у него спорилось и не вздувалось.

Готовые банки он нёс в свои комнаты, где были сделаны крепкие широкие стеллажи вдоль стен. Счёт заготовок шёл с сотен на тысячи, и они занимали большую часть пространства комнат. На каждой крышке была дата закатки, написанная крупными печатными буквами на бумажке, помещённой под скотч.

У Самурая не было цели, он трудился каждый день, как пчела или муравей. Если какие-то банки хранились дольше положенного, раздавал их, за что абсолютно все городские сумасшедшие были ему благодарны. Даже Аля, сначала сдержанная, прониклась, после истории с Вильмой, а уж мужики брали, едва сдерживая ликование. Лишь с Львом он не делился. Не из жадности или дефицита, а потому что был мало с ним знаком.

В один из вечеров в дверь постучали. Самурай удивился, да и вообще услышал случайно, с кухни. Кроме него в коммунальной квартире уже все спали. Он пошёл открывать, вытирая руки вафельным полотенцем.

– Здравия желаю. Младший лейтенант Красин Сергей Петрович. Вы Ефимов Сергей Германович?

– Здравствуйте, – Самурай хоть и был несколько обескуражен, но лица не потерял. – Так точно.

– Ваш знакомый Решетников Лев Игоревич задержан сегодня днём, находится в изоляторе временного содержания. Он дал ваш адрес, сказал, что вы знакомы и можете написать заявление, необходимое для его освобождения. Это верно?

Самурай подумал пару секунд и кивнул. Было у него большое желание откреститься, но сразу же прошло. Да и интересно, откуда Лев вообще знает место его обитания.

– Дайте мне пять минут на сборы. Чаю хотите?

– Воздержусь. Документы не забудьте.

Выключив конфорки большой газовой плиты, прикрыв всё крышками, Самурай нырнул в свою дверь, успев увидеть, что любознательная соседка-старушка уже высунула нос на общую кухню. Собирался он так быстро, как мог. Одевшись, засунул в небольшую сумку через плечо пару банок огурцов, взял паспорт и денег, сколько было.

 Бюрократические препоны всегда являли собой настоящие испытание для Самурая, которое он старался выносить безмолвно, терпеливо и без припадков. Благо, в стенах государственных учреждений почти никогда не было той природы, которая могла его заворожить. Он сначала сидел и ждал, потом что-то подписывал, потом опять сидел. Льва выпустили через какое-то время, и Самурай в первую секунду его не узнал. Без пальто и с пластырем на лице, тут немудрено. Из объяснений он понял, что подростки избили Льва, что не было редкостью среди уличных жителей. Обвинений не выдвинули, но нервы и шкуру потрепали.

Когда Лев ушёл забирать свои вещи, Самурай вручил заранее и через силу купленную в круглосуточном возле отделения бутылку водки и подкрепил дар двумя банками своих огурцов. Так было принято, порядок он знал. Это знал и Лев, и сами полицейские, принявшие дар со сдержанной отстранённой благодарностью.

Мужчины вышли из участка. Светила луна, было прохладно, из закрывающейся двери в участок долетел до них клочок довольного возгласа дежурного, который выпустил их и незамедлительно присоединился ко своим.

– Пить будут, дары твои разъедать.

– Их право.

– Спасибо тебе. Вытащил. Я этих красавцев, что меня измутызкали, даже не видел: подбежали и давай кулаками махать. Зато теперь у них проблем будет – не оберёшься.

– Бывает.

– Бывает. Мы для них тренировочные мешки с песком. Я заявление на избиение написал, у меня на боках всё в синяках. Сниму побои и будет этим подонкам.

Самурай молчал.

– Вот, держи. Тут мои данные, – Лев протянул ему четвертинку листа в клеточку, спрятанного в кармашек для документов из мутного царапаного пластика. – Я специально упаковал, чтоб не промок. Если тебе понадобиться, я помогу.

– Хорошо, – Самурай повертел в руках конвертик. – Переночевать есть где?

– Да, есть. Пойду на свой чердак отлёживаться.

– Вот, держи, – Мужчина сунул Льву последнюю банку огурцов – тёплую, из сумки – и пожал руку. – Будем знакомы.

– Будем.

 Спустя год Самурай позвонил по номеру на бумажке. Он собирал шиповник с куста возле высокого нового дома и увидел муравьиную дорожку. Ничего не смог поделать перед властной силой транса, хотя упёрся рукой в землю и изо всех сил старался отвернуться, но всё же улетел в созерцательное забытье. Дети нашли его неподвижным, щекой на траве, и начали играть, забрасывая его издалека игрушками. Потом, осмелев, посыпали песком, что вскоре обнаружили мамочки, поднявшие крик.

Лев вызволил его из полиции куда эффектнее благодаря общительности, басу и избыточной энергичности. Он отделался получасом времени, пивом и чипсами.

– Как дети, ей богу, – прокомментировал Лев, когда они вышли на знакомое крыльцо.

А Самурай кивнул, задумавшись о том, как переменчива судьба.

– Идём, банок с солениями тебе выдам.

– Идём.

Рюмка.

Желание сделать хорошее дело созрело в Рюмке неожиданно, как яйцо в облезлой самочке попугая. Решительное желание, конечно, не такое решительное, как выпить, но всё же весьма определённое.

Рюмка был свойским мужичком. Самым свойским. Его знали поголовно все любители кирнуть, и почти все из них пили с ним из одной ёмкости, даже если это не входило в их планы. Мужичка можно было считать обычным выпивохой, если бы не невероятная устойчивость к алкоголю. Он пил без особенных последствий для себя, а глаза его были всегда немного блаженными или осоловелые – как кто судил.