Он раскрыл руки, будто приглашая в свои объятия. Воздух между его ладонями заколебался и закружился. Темные тени заплясали между его пальцами, и он шагнул вперед, потянувшись к моему горлу.

Земля под ногами задрожала, и я почувствовала на коже магию, а затем его рука схватила меня за запястье, и мир погрузился во тьму.

Несколько секунд меня тошнило, пока мы кружились в темноте, а потом я снова почувствовала твердую землю под ногами.

Запах смерти и гнили наполнил ноздри. Я задохнулась, борясь с рвотными позывами, и упала на мокрый каменный пол. Голова раскалывалась, меня захлестнула дезориентация.

Услышав металлический звон, я заставила себя открыть глаза. Сердце замерло, а желудок сжался. Меня окружала почти полная темнота, а единственный свет виднелся в конце коридора, примерно в шести шагах от меня. У моей головы застыли чьи-то сапоги.

Я посмотрела вверх и обнаружила, что надо мной стоит Сайон и разглядывает меня, лежащую на полу.

– Ты определенно можешь сопротивляться не всей магии, – задумчиво протянул он. – Думаю, у меня будет достаточно времени разобраться в твоих способностях.

– Что?

Он отступил, и я моргнула, осматривая помещение получше. Кровь застыла в жилах. Через пару секунд я уже вскочила на ноги, пытаясь справиться с головокружением и тошнотой, грозившими снова отправить меня на пол. Пульс гремел в ушах.

Сайон оказался расторопнее меня: он вышел в коридор слишком быстро, чтобы я успела заметить. Затем он закрыл дверь тюремной камеры с гулким звоном.

Я бросилась к решетке, обвивая руками тяжелое железо и тряся его изо всех сил.

– Ты не можешь так поступить! – закричала я. – Ты не можешь бросить меня здесь!

Он не может. Они не могут так со мной поступить.

– Однако я могу, мятежница. Раз я не могу заставить тебя сотрудничать, то хотя бы помешаю вернуться к Дуллахану с короной.

– Я понятия не имею, о чем ты! – крикнула я вслед уходящему принцу, исчезающему в темном коридоре.

Сайон обернулся. Серебряные глаза снова встретились с моими, в них светилась такая соблазнительная жестокость, что это ошеломляло. Как и то, что я очутилась в центре его безраздельного внимания. Он смотрел на меня столь пристально – сексуально, яростно, презрительно, – как будто я вообще ничего для него не значила, но он все равно хотел посмотреть, когда же я сломаюсь.

Его гипнотический голос эхом разнесся по камере, заставляя угрозу прозвучать как стихи:

– Кричи сколько хочешь, мятежница. Никто не услышит тебя. – Он махнул рукой на остальных заключенных, словно говоря: «Видишь: всем плевать, когда другие кричат».

Остальные пленники уставились на меня голодными глазами – пустыми и безумными, – злобно моргая в темноте. Их вопли, полные боли и гнева, раздавалась даже сейчас, в присутствии стражников.

Сердце ухнуло в пятки, и я подумала, что меня все-таки стошнит.

– Солнце уже зашло, – сказала я, пытаясь звучать уверенно, – и у меня ваша корона. Это значит, что я королева.

– Да, верно. – Он отвернулся и исчез во мраке коридора. – Посмотрим, как корона послужит тебе при полном отсутствии союзников.

Сайон был прав. Всем было наплевать, сколько бы я ни кричала ему вслед, и никому не было дела даже много дней спустя.

Когда крики утомили меня, я рухнула на грязный пол, осматривая камеру. Она была крошечной, мрачной и пахла тем, что лучше не произносить вслух. Солома в углу кишела клещами, а под ногами скользнула крыса, и я отпрянула.

Дальше по коридору другие заключенные продолжали кричать: от голода или безумия, этого я не знала. Голова кружилась, и я рассмеялась над собственным ничтожеством. В Вечнограде не место справедливости. У людей здесь никаких прав.

Обхватив колени руками, я прижалась к ним лицом.

В моей жизни было несколько моментов, когда я отчетливо понимала, что как прежде уже никогда не будет. День, когда мать схватили стражники королевы. День, когда у меня появился шрам на ухе. День, когда мы сбежали в столицу, и сегодня, когда я потеряла свою последнюю родню, окончательно и бесповоротно оставшись одна.

Непрекращающееся жужжание, начавшееся еще на поляне, никак не покидало голову, заглушая все чувства, кроме боли, гнева и горя. Это все чертовы фейри, они сделали это с Рози. Сделали это со мной.

Возможно, мне следовало принять их предложение.

Возможно, мне следовало просто уйти. Возможно… возможно, все это не имело бы значения.

Все знают законы Иноземья. Я – королева, но меня заперли здесь. Вот она, самая большая ложь в мире – что Вечные действительно позволят кому-то оспорить их власть.

Дни напролет я кричала и горевала по сестре.

Я горевала и по матери, по которой никогда не могла как следует поплакать, и по несправедливости всего происходящего по отношению ко мне.

Я знала законы, и Сайон не имел права так поступать со мной. Но власть – не то же самое, что сила, и всем плевать, что случилось со мной. Плевать, что случилось с моей семьей. А я не должна никогда – никогда – раскрывать свою силу.

Мабон (сентябрь). Семь лет назад

Колено человеческой женщины врезалось в ухо стражника, когда он перебрасывал ее через плечо. Он охнул, а затем громко выругался, но она как будто этого даже не заметила.

– Заткнись, – сказал я ей. – Пожалуйста.

Женщина вызывающе посмотрела на меня и закричала еще громче. Выкрикивала слова и ругательства на языке, на котором я не говорил, да и не хотел.

Смысл был ясен по выражению ее лица и тому, как она пыталась отбиться от нас. Она думала, что мы – или, вернее, я – воплощение зла. Она была не так уж далека от истины.

Я сжал зубы, голова начала раскалываться. Разве она еще не поняла? Даже если кто-то придет ей на помощь, это не изменит ее судьбу. Это будет лишь означать, что мне придется убить больше невинных людей, и одна мысль об этом скрутила желудок.

Я поднял руку и прижал ее к обнаженному предплечью женщины. Она снова закричала, на этот раз громче. Но не от гнева, а от боли. Я отдернул руку.

– Тихо!

Тяжело дыша, она уставилась на меня, пот выступил на ее лбу. Теперь она узнала меня, я был уверен. И я только что подтвердил ее худшие опасения.

– Отлично, – сказал дядя рядом. – Я собираюсь убить ее сам.

Дядя Пэнвилль теперь был лишь немногим выше меня – и, вероятно, я перерасту его в этом году. Он был наследным принцем и в знак этого носил серебряный венец на лбу. Хоть он и не был моим отцом, даже я признавал, что похож на него больше, чем на собственного родителя.

– Что нам с ней делать, милорд? – спросил меня стражник, явно вздохнув с облегчением, когда женщина наконец перестала кричать.

Я посмотрел на дядю, но он ничего не сказал. Он ждал моего ответа. Голова разболелась еще сильнее.

Я знал, что в этом и есть смысл. Это урок. Дом Вечных не знает милосердия. Мы не чувствуем ни вины, ни стыда за приказы, которым следуем. Пророчества бабушки Силии всегда верны, и мы всегда действуем во благо семьи. Всегда стремимся снять наше проклятье.

Я в некоторой растерянности уставился на стражника – не в последнюю очередь потому, что не привык к такому почетному обращению.

– Думаю, ты повезешь ее.

– Слушаюсь, милорд.

Я осмотрел грязную городскую улицу. Из дверных проемов и окон высовывались лица – жители трущоб выглядывали, пытаясь понять, что случилось. Многие попрятались, как только заметили меня. Хотя люди не боялись меня так, как отца, герб Вечных все же производил впечатление.