Боевая задача, опять же, не выполнена. А тот мост и ремонтный завод для немцев очень важны. В этих мастерских вся техника, считай, с севастопольского района чинится. Без своих машин фашисты шагу не сделают, вся их сила – в машинах. Так что важный узел там, в Боруне, у германцев, и к нему надо нам подобраться. Обескровить их перед наступлением, чтобы ответить не могли. Немцы ведь именно за счет техники у нас чуть не выиграли в начале войны, готовились, гады, к нападению. Артиллерии, танков, машин бронированных наклепали, думали, что железо сильнее человека. А вышло по-нашему, по-советски, по-русски, что человек всегда умнее машины окажется. Сила ведь против ума не работает. Мои ребята с коктейлем Молотова на «тигров» идут и подрывают их, останавливают! Потому что дух у них боевой и правда, правда за нами! Земля советская, Родина наша, семьи наши, дети, жены, родители. Ради них и великана бронированного голыми руками победишь!

Вдруг Белкин, смутившись, замолчал. Понял, что неожиданно разволновался и выложил все мысли, что кружились в его голове бессонными ночами. Вот так вдруг легко разговорился перед этим молодым мужчиной с внимательным взглядом.

Глеб спокойно кивнул в ответ. Сдержанный, с дружелюбным взглядом, он вызывал симпатию и доверие. А по своей фронтовой привычке больше всегда слушал, оценивал и изучал собеседника, а не говорил сам. И сейчас Глеб понял по горячим словам Белкина, как переживает за своих бойцов командир. Разведчик предложил:

– Согласен с вами, товарищ майор, мы своих в беде не бросаем. Не могли партизаны просто исчезнуть, не бывает такого. А что случилось что-то с отрядом, и гадать не надо. В армии ведь любое предположение проверяют и доказывают фактами. Я готов отправиться с вами на передовую, а потом устроить вылазку в лесной лагерь под Боруном. Соберу сведения – пообщаюсь с местными, понаблюдаю за немцами. Может, бойцы ранены или затаились в другом укрытии, обязательно разведаю текущую ситуацию и вам доложу. Вы тогда с товарищем капитаном обсудите, как организовать перевод в ваш полк, а я вещи из казармы заберу и через час буду ждать вас в штабе. Готов к отправлению, товарищ командир!

Комполка выдохнул: тяжелый груз, что давил на него с момента пропажи партизанского отряда, лег теперь на плечи разведчика. И в нем был майор уверен. Не мог объяснить, откуда взялось это ощущение, но его боевой опыт подсказывал, что Шубин обязательно добудет сведения о боруновских лесных бойцах.

Правда, быстро покинуть штаб Глебу Шубину не удалось из-за внезапного происшествия. Когда он вынырнул из закутка, то центральная комната оказалась набита народом так, что невозможно было пройти к выходу. Прямо на полу перед сгрудившейся толпой штабных обитателей лежал окровавленный мужчина, форма его засохла и стояла дыбом от бурых потеков. Бледный и обмякший, он почти не реагировал на происходящее вокруг, лежал с закрытыми глазами, не подавая признаков жизни.

Пархоменко в окружении связисток, солдат, штабных офицеров растерянно расспрашивал девушку в грязной, окровавленной форме полевой санитарки:

– Так зачем же вы его сюда привезли?

Лица ее видно не было, только пробор между двух золотистых кос. Санитарка едва слышно ответила:

– Политрук приказал. Сказал, что я врага спасла, и отправил в штаб, чтобы все узнали о проступке. – Она еще тише, почти шепотом призналась: – Я ведь ошиблась, не знала, что это немец. Форма в крови, грязью всё измазано. А на поле, когда стрельба идет, глаза выедает от гари. Не рассмотрела и потащила его на себе к окопам, думала, наш. Советский. А когда притащила, там уже политрук рассмотрел свастику и выговор мне влепил, что спасла гитлеровца. И вот наказал…

На рукава бурой от крови формы упали две капли и расплылись темными пятнышками. Несчастная санитарка с силой стиснула тоненькие пальцы, сплетенные в замок у пряжки ремня. Только горькие слезы от этого не остановились, продолжали капать и превращаться в неровные пятна на рукаве.

Вокруг вполголоса зашептались:

– Плачет, стыдно ей.

– А куда смотрела? Фрица спасла, а нашего погибать оставила.

– Правильно наказал ее!

Пархоменко зло воскликнул, обрывая пересуды:

– Черт-те что! Мне негде размещать раненых, а тут еще этот! Куда, куда я его девать должен?! Нет у меня места для пленных! Война идет, а вы такое вытворяете! Немца притащили, как будто госпиталь резиновый!

Девушка еще сильнее заплакала от обвинений и осуждающего шепота, что полз по толпе штабистов. Командир укрепрайона взмахивал руками и ворчал, не понимая, как ему поступить с прибывшими. Вроде и надо бы наказать девчонку, но та и без выговоров безутешно рыдает. А у него начинается день с огромным проблемным хозяйством, где важна каждая минута.

Глеб Шубин пробрался между плечами и спинами.

– Давайте уберем отсюда пленного, – тронул он мокрый рукав девушки. – Я помогу. И я допрошу его. Хорошо, что вы его доставили. Он может знать важные сведения.

Девушка-санитарка подняла на разведчика большие голубые глаза, в которых стояли слезы:

– Он совсем плох, едва может говорить, что-то бормотал всю дорогу. Я по-немецки не понимаю. – Она виновато опять опустила голову.

Только капитан уже наклонился и подхватил под мышки тяжелое тело. Приподнял раненого и потащил его из штаба, про себя при этом с удивлением отметил: «Как же она его смогла на себе с поля вынести, ведь в два раза меньше».

Хрупкая санитарка засеменила рядом.

– Куда его? В госпиталь?

– Да, – ответил Глеб.

Они дошли до флага с красным крестом, который алел на боку постройки, и разведчик шагнул в приемный покой. Здесь уже змеилась очередь из раненых на осмотр к врачу. Медсестра одним взглядом оценила бледность лица прибывшего, кивнула в сторону:

– Тяжелораненых туда, за штору. Примут побыстрее, проносите. Прямо на пол укладывайте, места не хватает.

Девушка с Глебом поспешили за занавесь из старой простыни. Здесь молодой мужчина, затянутый в белую форму, тут же ловко рассек форму хирургическим ножом и прошелся пальцами по ранам.

– Зря старались, – резко сказал он. – Кровопотеря большая, не меньше пяти пуль в теле. Извлечения не выдержит. – Он ткнул на воспаленную кожу вокруг ран. – Сепсис начался, суток не продержится. Пара часов – и отмучится. Оперировать не будем, только потратим перевязочный материал.

Врач ухватил взглядом свастику на воротнике, где кровь не залила знаков отличия, и тоже не удержался от замечания:

– Напрасно силы тратите, еще и на фашиста. Кончится он вот-вот, шансов выжить никаких. – Хирург кивнул на стонущих бойцов, уложенных на самодельных нарах по всей комнатушке: – На своих рук не хватает, не тратьте мое время.

Мужчина покачал головой и перешел к следующему пациенту. А санитарка снова подняла на разведчика глаза; от ее взгляда, чистого и полного боли, ему стало не по себе.

– Что теперь с ним делать? Живой же пока.

Глеб наклонился над раненым и заговорил по-немецки:

– Эй, вы слышите меня?

Черные ресницы дрогнули, раненый с трудом приоткрыл глаза. При виде лица санитарки зашептал едва слышно скороговоркой, силясь сказать что-то важное.

Глеб попробовал допросить пленного:

– Из какой вы части? Звание?

Бледные губы шевелились, повторяя одно и то же. Вопросов разведчика немец не слышал, он обращался к своей спасительнице.

– Что он говорит? – Девушка вслушивалась в слова, но не понимала их.

Глеб перевел слова умирающего врага:

– Он говорит, что вы ангел. Вы – его ангел.

Немец вдруг вздрогнул, рот его искривился от приступа боли. Изо рта и носа хлынула кровь, он захрипел и протянул к девушке руки. Снова зашептал торопливо всё те же слова, а потом выгнулся в агонии. Секунда страданий – и смерть: глаза его застыли, руки безвольно вытянулись вдоль замершего тела.

Шубин перевел всё, что смог разобрать в тихом бормотании умирающего:

– Он сказал, что теперь будет вашим ангелом. Будет присматривать за вами с того света. – Капитан закрыл глаза мертвецу. Ощупал карманы, вытащил документы, протянул девушке: – Вот, отдайте медсестрам, они внесут его в список на захоронение. И можете возвращаться в часть.