— Хорошая игрушка, — одобрил Рамзин. — Неплохо работаешь руками. А ногой достаёшь? Ты же не просто боксёр?

— А вы не хотите попробовать? — серьёзно спросил я и отшагнул в сторону. — Руками… Хотя… Чего это я вас ограничиваю?

Рамзин подошёл, пристроился и пробил маваси гери правой ногой, попав в верёвочную накладку подушками пальцев, однако, так как бил с проносом тела, вовремя ногу не отдёрнул и не расслабил. Ногу откинуло назад и Рамзин, потеряв равновесие, завалился на пол.

— О, как! — воскликнул следователь. — Огрызается? Хе-хе-хе! Это тебе не беспомощной мешок дубасить… Опасная игрушка.

Рамзин быстро поднялся.

— Ох, чёрт! — Рамзин потёр бедреннй сустав. — Чуть ногу не оторвала твоя макивара.

— Бывает… Вы, если хотите бить с проносом, больше скручивайтесь в тазу, чтобы колено на самом верху опускалось вниз. Тогда можно будет просто развернуться спиной. Давайте, покажу.

Подойдя к макиваре в темпе вальса, я ударил правой ногой боковой круговой удар, но выпрямил ногу только тогда, когда колено уже прошло верхнюю точку и стало опускаться. На самбо мы много играли в рэгби на коленях, и пальцы уже привыкли загибаться вверх, поэтому удар подушками пальцев получился качественным. Макивара от удара дрогнула, вернулась обратно, но моей ступни там уже не было.

— Ловко! Необычный удар! Ты хорошо растянут! Молодец! — похвалил меня Рамзин.

Меня покоробило. Взрослые, я заметил, позволяют себе оценивать детей только по тому, что они взрослые. Хотя сами, того, за что хвалят, не делают.

— А вы давно занимаетесь каратэ? — спросил я, чтобы заполнить паузу.

— Я не только каратэ изучаю. Есть много способов, э-э-э, различного воздействия на, э-э-э, противника. Во Франции, например, есть французский бокс. Он подразумевает удары ногами. Принципы движения одни.

— Не соглашусь, — возразил я, вспомнив, что и по этому поводу мы с ним однажды спорили, но к консенсусу не пришли. — Принципы, может быть и одни, но пути к ним разные и не все проходят этот путь до конца. Вот вы явно решили, что той гибкости, что у вас есть, уже достаточно, чтобы противника поразить. Но вы не правы. Гибкости в единоборствах много не бывает, как и жёсткости. И как соблюсти между ними баланс? Ведь гибкость противоречит жесткости, которую ошибочно принимают за силу.

Рамзин переглянулся со «следователем».

— Я не знал, что он ещё и философ, — замахал тот перед собой руками. — Это ты уж сам с ним разбирайся. Мне он уже вот где…

Гэбэшник показал ребром ладони на своё горло.

— Знаете, что? Мне показать, где вы у меня? — грубо спросил я, нахмурившись и опустив взгляд на свою ширинку…

— Ну… — захлебнулся от гнева следователь. — Да я тебя, щенок…

— А попробуйте. Думаете, у вас получится?

Я стал переминаться с ноги на ногу. Честно говоря, мне очень хотелось, чтобы он на меня напал. Однако Рамзин, положил ладонь на плечо напарнику.

— Вы б лучше извинились, товарищ капитан. Иначе я буду вынужден написать рапорт о том, что вы ломаете мне работу с перспективным, э-э-э, объектом.

Он не сказал, «вербовки», но это так явно читалось в качестве продолжения фразы, что я обалдел.

— Вы тут что, млять, устроили? — спросил гневно я. — Пришли два мужика ко мне домой и издеваются над ребёнком. Нашли, млять, объект для… для…. Для чего, млять вы нашли объект? Я прямо сегодня, млять, запишусь на приём к начальнику КГБ. Надеюсь, что всё, что вы тут… Всё это записывается. Не поможет ваш начальник, пойду в прокуратуру. Вы зае*али меня уже, товарищи в серых пиджаках! С вами начинаешь вести себя по-хорошему, так вы борзеть начинаете. В злого и доброго кагэбэшника играете? Пошли вы на хер из моего дома! Вы меня уже достали. Я не поеду в Израиль. Уеду куда-нибудь в деревню, и буду жить там, забросив к еб*еням эту радиотехнику. Буду бабушкам телевизоры ремонтировать.

Я «истерил» минут десять, а эти два чудовища тупо на меня смотрели и переговаривались.

— Ты видишь, — вдруг спросил «следователь» Рамзиина, — он даже истерит не по-детски, а по-взрослому…

— Да-а-а… Тяжёлый случай, — согласился Рамзин. — И что будем делать?

— Извиняться придётся, — поморщился «следователь». — И больше в такие игры не играть. Серьёзный парень.

— Да, уж… Извини, Евгений! — сказал Рамзин.

— Да, нахрен мне ваше извинение⁈ — восхитился я. — Стоят они тут и обсуждают меня, словно я не человек, а пугало огородное, или таракан какой. Вы совсем берега попутали, товарищи? Выметайтесь из моего дома, или я иду звонить. Вы, между прочим, товарищ «следователь», до сих пор мне своё удостоверение не показали.

Тут Рамзин удивлённо посмотрел на напарника.

— Это правда? — спросил он.

— А! Шучу я так, — отмахнулся тот — Не заморачивайся!

— Да! Издевается он так над ребёнком, у которого психика ещё очень неустойчивая. Вы ведь можете меня и до суицида довести. Я так и напишу вашему руководству. В случае моей смерти прошу винить не представившегося мне за два месяца товарища капитана и товарища, не пойми, какого звания, Рамзина.

— А я-то тут каким боком⁈ — удивился и возмутился Рамзин.

— Присутствуете при извращённых экспериментах? Соучастие! А как же⁈ Выметайтесь, короче! Никакого конструктивизма! Только воду в супе толчем!

Гэбэшники снова переглянулись.

— Я тут вот, что сказать хотел, — приподнял руку, привлекая к себе внимание, Рамзин. — Ты не хотел бы заниматься вместе с нами?

— Чем? — удивился я и рассмеялся. — Учиться убивать террористов?

— Почему, террористов? — напрягся Рамзин. — Кто говорил про террористов?

— А кому противостоит комитет государственной безопасности? Шпионам, диверсантам, а теперь ещё и террористам. Мюнхенская олимпиада! Ого-го… Одиннадцать заложников убили палестинские террористы. И в вашей «конторе» наконец-то озадачились созданием специального подразделения антитеррора?

Рамзин снова оглянулся на «следователя».

— Товарищ капитан, кто это? — он показал на меня пальцем.

А я мысленно ржал над ними во весь голос. Задолбали они меня своими нежностями и оперативным подходцем. Я просто лез на противопехотные заграждения.

— Вот и я в растерянности, — пробубнил «следователь». — Может, точно, доставить его к нам, а там кому надо, пусть разбираются. Ведёт он себя не как ребёнок, а как последняя антисоветская сволочь. Отъездом в Израиль пугает. Неадекватно ведёт себя. Что ещё надо? Спеленаем его и к нам.

— Вот, откуда он про спецподразделение знает, о котором ещё и приказа нет, такое оно секретное?

— Вы шутите? — задал вопрос обоим. — Голос Америки все уши прожужжал о том, что в США и других странах после Мюнхенской олимпиады создали специальные подразделения антитеррора. А мы, что, дурнее паровоза? Это же, как два плюс два.

— Он ещё и аналитик, Саша! Смотри, какой бриллиант! Спортсмен, музыкант, радиотехнический гений, философ и аналитик, млять, — не выдержал и ругнулся «следователь» и тут же извинился. — Прошу меня великодушно простить, Евгений. Вспылил… Что вы ещё можете сказать, Евгений, слушающий вражеские голоса, по поводу антитеррора.

— Могу сказать, пока ещё непредставившийся товарищ капитан, что в СССР ограничено право выезда за рубеж, а многим хочется. Глядючи с завистью на выезжающих евреев, некоторые стремятся выехать, захватив самолёт и пассажиров в заложники. За семьдесят третий год сколько попыток угонов самолётов было? Правильно — пять. Из них — один успешный, два — окончились взрывами, две попытки пресечены. А вы говорите, зачем нам антитеррористические группы?

— Не хрена себе он чешет! — воскликнул Рамзин.- Словно наш замполит. Мальчик, ты кто?

— Вот и я спрашиваю себя, кто он такой? И не нахожу, понимаешь, ответа. Теперь ты ломай голову, Сан Саныч. Пойду я.

— Так и я пойду. Ну его! Мне с ним страшно один-на-один оставаться. Вдруг, он оборотень? Не бывает таких тринадцатилетних мальчиков. Не-бы-ва-ет! Его к психиатру водили?

— Водили. Прошёл полную диспансеризацию. Ни психических, ни психосоматических заболеваний не выявлено.