– Вот как, значит, – спокойно ответила Морана. – Тогда послушай, и я тебе кое-что скажу. Боги любят тех, кто с ними спорит. Не все боги, но я – люблю. И мне очень жаль, что эта любовь осталась неразделенной.

Она смотрела, как его спина исчезает в овале прохода. Как затягивается отверстие в щите. Как ведьмы медленно летят над двором. Силуэт суккуба начал медленно таять. Когда первая из ведьм приземлилась на крыльце, Морана уже сидела на своем обычном месте – на барабане за стойкой.

Не в первый раз ему приходилось уходить, оставляя за спиной дымящиеся развалины.

Далеко не в первый.

Справедливости ради надо сказать, что первыми дымящимися развалинами за спиной некроманта были руины его родного села, сожженного Армией Мандры.

Но когда Квалмэхтар миновал обугленный остов второго фургона, некромант вдруг понял, со щемящей ясностью, что позади него остался не только дом, который он мог считать своим.

А вся его жизнь.

Какова бы ни была причина, он жег, убивал, предавал и мучил о с одной только целью. У Квалмэхтара было своеобразное понятие о любви, но оно у него было. А теперь у некроманта не осталось ничего.

Ни дома, ни леса, ни любви.

И тогда он развернулся и пошел обратно. Он решил сказать Хэлл, что она может сделать с ним все, что пожелает. Хоть зарубить сразу, хоть четвертовать, если ей так больше нравится. В момент смерти волшебника, владеющего Цин, открывались ворота в Подземный мир, куда затягивало все живое; ну так ведь и маг, который мог закрыть эти ворота, находился в таверне.

Точнее, находилась.

Квалмэхтар переступил через торчащую из-под обломков фургона черную руку. По лопнувшим от жара часам на запястье некромант понял, что эта рука принадлежала Лайруксалу. В этот момент маг услышал зов – слабый, но отчетливый. Квалмэхтар остановился и прислушался. Сначала, по характерной окраске импульса, некромант понял, кто его зовет. А потом маг понял, зачем его зовут. Квалмэхтар последний раз посмотрел на темно-синий щит на воротах таверны, сошел с дороги и стал быстро спускаться по косогору. Маг чуть не сломал ногу, соскользнув с камня, который на вид казался очень прочным, но зашатался, когда Квалмэхтар наступил на него. Однако темпа не сбавил – зов был все тише.

Но ослабевал не только тот, кто позвал некроманта.

Все же, Квалмэхтар надеялся успеть.

Верховный Трибунал собрался не через четверть часа, но через двадцать пять минут.

Зал заседаний оказался небольшим помещением. Своими большими окнами, рядами деревянных скамеек и трибуной для учителя у стены он напомнил Энедике школьный класс. Стальная клетка у противоположной стены уничтожала это обманчивое впечатление. Становилось понятно, что трибуна поставлена здесь не для учителя квеньи или математики, а для президиума Верховного Трибунала. Слева от трибуны находился стол. За ним расположился щуплый человек в сером мундире. Фигурой и манерами он напоминал огромную застенчивую лягушку. Судя по стопке чистой бумаги на столике перед ним, это был секретарь Верховного Трибунала. Крон усадил Энедику рядом с секретарем, ободряюще улыбнулся эльфке и сказал:

– Отвечай на вопросы четко и спокойно. Говори правду и ни о чем не волнуйся.

Энедика хмуро кивнула. Эльфка была взвинченная беготней, примеркой нового костюма, предстоящим судом и отсутствием завтрака – а судя по золотым, косо лежащим поперек зала столбам солнечного света, они с Кроном пропустили не только завтрак, но и обед. «И почему здесь я, а не Черная Стрела», подумала Энедика с тоской. – «Та в детстве пила на золоте, ела на серебре. Уж она бы чувствовала себя здесь как рыба в воде. Глазки бы секретарю построила…А я всю жизнь по лесам и болотам, хорошим манерам не обучена».

Маг набросил на нее покрывало невидимости и добавил:

– Сиди тихо. А ты присматривай тут за ней, Эмнер, – обратился он к секретарю.

Тот нервно улыбнулся:

– Как всегда, ставите передо мной невыполнимую задачу?

Крон хмыкнул и направился к своему месту в президиуме. Искандера еще не было. Энедика от нечего делать стала рассматривать герб Мандры. Он висел на стене над трибуной. Двухголовый орел держал в лапах Эрустим. Птица была вырезана из ореха и отлакирована. Уменьшенную копию Жезла Власти с большим искусством выковали из стали и украсили гематитовым шариком. И Эрустим, и орла покрывал толстый слой пыли и мушиных какашек. «Значит, мандреченам не так уж часто приходится созывать Верховный Трибунал», подумала эльфка.

Хлопнула центральная дверь, и в зале появился Искандер. Крон и Эмнер поднялись со своих мест. Энедика хотела встать тоже, но передумала. Все равно император ее не видел. Искандер прошел к возвышению и сел рядом с Кроном.

– Заседание Верховного Трибунала Мандры объявляется открытым, – произнес маг.

Эмнер согнулся над бумагой.

– Для дачи показаний вызывается полковник Маковец, – сообщил Крон.

Энедика почувствовала, как имперский маг телепатировал стоявшей за боковыми дверями охране. Два крепких парня в форме Чистильщиков зал ввели полковника Маковца и остановились перед возвышением. Один из конвоиров оказался статный блондином – про таких говорят: «кровь с молоком». Второй был чуть поменьше ростом, черненький и глазастый. Маковец был спокоен или по крайней мере казался таким.

– Вы полковник Маковец, начальник штаба по лихолесскому фронту? – спросил Эмнер.

– Так точно, господин секретарь, – ответил тот.

Секретарь задал еще несколько вопросов о дате и месте рождения, очевидно, необходимых по мандреченским правилам для заполнения протокола.

– Полковник Маковец, – произнес Крон. – Вы обвиняетесь в том, что пытались вступить в сговор с врагами нашей родины, а именно сидхами-сепаратистами Лихого Леса.

У полковника дернулся левый глаз. Маковец пытался встретиться взглядом с императором. Искандер сцепил перед собой пальцы на столе и со скучающим видом смотрел в окно.

– С целью устроить в Куле пожар, – продолжал имперский маг нудным голосом. – Что вы имеете сказать по поводу предъявленных вам обвинений?

Маковец гордо задрал подбородок:

– Ничего, кроме того, что это клевета и ложь.

На последнем слове его голос едва заметно дрогнул.

– Хорошо, – кивнул Крон и добавил, обращаясь к Эмнеру: – Это обязательно зафиксируйте. А вы, Маковец, посидите пока.

Охранники отвели полковника к деревянной скамье, на которой все втроем и устроились.

– Для дачи показаний приглашается эльфка Ниарумо, – сообщил имперский маг и сделал небрежный жест, уничтожая покрывало невидимости.

Император чуть подался вперед. Конвоиры синхронно повернули головы в сторону появившейся эльфки. Светловолосый богатырь восхищенно присвистнул. Маковец побледнел.

Энедика поднялась со своего места. «Реверанс, что ли, сделать», подумала она мрачно. Но и в лучшие времена ее реверансы выходили больше похожими на судороги паралитика. К тому же, эльфке совсем не хотелось запутаться в свисавших с подола беличьих хвостиках и растянуться на полу под множеством устремленных на нее взглядов.

– Вы – эльфка Ниарумо, так же известная как Энедика, командирша отряда лихолесских сепаратистов? – осведомился Крон.

– Так точно, господин имперский маг, – с трудом произнесла эльфка.

– Назовите дату вашего рождения, – попросил Эмнер.

– Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, – пробормотала Энедика.

Секретарь кашлянул. Но за эльфку неожиданно заступился император.

– Пропустите эти вопросы, Эмнер. Давайте перейдем сразу к сути, – сказал Искандер. – Женщина скорее предаст все и вся, чем сообщит свой возраст.

Эльфка благодарно и удивленно посмотрела на него.

– Вы знакомы с этим мандреченом, полковником Маковцом? – спросил Крон.

– Да, – сказала Энедика. – Незадолго до Мидаёте, это Купайло по-вашему, он и еще один мандречен искали встречи со мной. Я согласилась. Мы встретились. Имен они тогда не называли, и того, что он является полковником Армии Мандры, я не знала.