Келли вздернула подбородок, когда он приблизился к ней, его глаза не отрывались от этой маленькой ранки, тьма в нем поднималась оттуда, где он ее прятал.

— Вопросы — для существ, обладающих правами, — прошипел он, делая последний шаг между нами так внезапно, что я вздрогнула.

Его рука дернулась вперед, он крепко сжал челюсть Келли, приподнял ее подбородок и осмотрел рану, его большой палец грубо провел по ней, отчего выступила капля крови.

Теперь каждый вампир смотрел на нее, на эту крошечную каплю того, чего они все так отчаянно жаждали. Вульф медленно облизал губы, наблюдая, как кровь стекает по ее подбородку, прежде чем упасть на пол, и я клянусь, звук ее удара о истертые половицы был слышен в наступившей тишине.

У меня зачесались пальцы от необходимости оттолкнуть его от моей близняшки, и я сжала их в кулаки, прежде чем поддаться порыву, зная, что этот путь приведет только к наказанию для нас обеих.

— Но, к несчастью для вас, закон не признает людей как таковых, — сказал Вульф, его клыки блеснули при этих словах, угроза была явной.

Наши жизни принадлежали ему, он мог делать с нами все, что ему заблагорассудится; он мог свернуть моей сестре шею в мгновение ока или наброситься на нее и обескровить досуха. Может быть, он начал бы неистово питаться, все пятеро пожирали бы мою семью прямо здесь, в крошечной комнате, где выцветшие обои наблюдали за всем, а наша кончина стала бы последним свидетельством.

Вульф толкнул Келли достаточно сильно, чтобы она, споткнувшись, ударилась спиной о стол, и снова повернулся к двери, его изумрудный плащ развевался вокруг него.

Гнев вспыхнул в моих венах горячо и быстро, мощный, как адское пламя. Он горел, сверкал, ревел, и это было так всепоглощающе, что я растворилась в нем в мгновение ока.

Я сделала шаг вперед с дикой самоотверженностью, но чья-то рука опустилась мне на плечо сзади, остановив меня на полпути. Быстрый взгляд через плечо сообщил мне, что папа вернулся, и страха в его глазах было достаточно, чтобы подавить безрассудную жажду мести, которая овладела мной.

— Спасибо, генерал, — громко и четко произнес папа, подводя разговор к концу.

Вульф бросил на него презрительный взгляд, прежде чем покинуть наш дом и, оставив дверь широко открытой, зашагал прочь со своими стражниками на буксире. Никто из нас не осмеливался пошевелиться, прислушиваясь к их шагам, прокладывающим путь по коридору к лестнице, все пятеро направлялись вглубь здания в поисках того, кто еще был в их страшном списке.

Наконец папа выдохнул, обошел нас и захлопнул входную дверь, прежде чем прижаться к ней спиной.

— Сделай вдох, маленькая луна, — уговаривал он меня, и я сделала медленный успокаивающий вдох, который помог рассеять туман ярости, все еще застилающий мои мысли.

— Чертов мудак, — пробормотала Келли, потирая ягодицу, которой ударилась о стол.

— Ты в порядке, Келли? — Отец нахмурился, и она кивнула, а ее глаза заблестели от стойкости. Я почувствовала, как эта же стойкость разливается между всеми нами, снова связывая нас троих в единое целое, в команду, которую невозможно разбить.

У папы сжалась челюсть, когда он скрестил руки на груди, напряжение было заметно в его жесткой позе. — Вы пройдете тест… Я просто знаю это.

Он прижал пальцы к глазам, и в моей груди воцарился хаос: его слова были настолько полны уверенности, что напугали меня. Папа никогда не лгал нам, никогда не пытался украсить мир ложью, чтобы мы могли жить в невежественном блаженстве. Он подготовил нас к этому, и я любила его за то, что он всегда считал нас способными и помогал формировать из нас выживших. Так что эти слова из его уст прозвучали для меня даже не как безнадежное беспокойство, а как факт. И не было ничего, что могло бы подготовить меня к тому сокрушительному ужасу, который они вызвали.

— Откуда ты знаешь? — Келли потребовала. — Мы даже не знаем, что они ищут. Нет никаких оснований думать, что мы пройдем. Они будут тестировать сотню человек из Сферы, а в прошлом году было отобрано только двенадцать. Шансы таковы…

— Шансы распределены определенным образом, я просто знаю это, — проворчал папа. — Мы должны быть готовы.

— Что произойдет — если мы пройдем? — Спросила я, желая знать наши возможности, чтобы мы могли понять наши варианты, луч света между двумя пропастями адской тьмы. Хотя я не была уверена, что ожидала от него услышать. Откуда он мог что-то знать об этом?

— Вас заберут, — выпалил папа.

— Куда? — Прошептала Келли, и в ее зеленых глазах вспыхнул тот же страх, что и у меня, заставивший трепетать мое сердце.

— Туда, откуда вы не вернетесь, — пробормотал папа, и между его глазами залегла глубокая складка.

Несмотря на силу, которую он всегда излучал, в такие моменты, когда надежда становилась недосягаемой, я видела в нем сломленного человека. Того, кто боролся за то, чтобы уберечь нас от этого мира и потерпел неудачу, кто потерял жену и с тех пор так и не смог оправиться. Он так отчаянно пытался спасти нас, что все делал в ущерб себе, и мне захотелось хоть раз спасти его. Обнять его и пообещать, что все будет хорошо, но я не хотела лгать ему, как и он никогда не лгал мне. И я не могла клясться, что все будет хорошо, когда, возможно, на этот раз все действительно будет не так.

— Ты чего-то недоговариваешь, — сказала я, видя, как в его глазах появляется тайна.

Он вздохнул, усаживаясь в свое кресло и жестом приглашая нас обеих сесть на диван. Секреты между нами никогда не сохранялись надолго, и что-то подсказывало мне, что мне не понравится раскрытие этого.

Мы сделали, как он просил, и сели, Келли стиснула зубы от всех слов, которые она пыталась сдержать в себе. Папа был единственным человеком, перед которым она вот так держала язык за зубами.

— Я не знаю наверняка, но те из нас, кто находится здесь с самого начала, заметили некоторое… сходство в кандидатах, которых отбирают всякий раз, когда проводится тестирование, — начал он, и его хмурость только усилилась.

— Например? — Подсказала я.

— Они выбирают только людей старше двадцати одного года и никогда пожилых. Обычно женщин больше, чем мужчин: все подтянутые, сильные, здоровые…

— К чему ты клонишь? — Келли настаивала, и папа вздохнул.

— Я не знаю. Некоторые люди шепчутся о том, что они… увеличивают свою численность…

— Ты имеешь в виду обращение нас? — В ужасе воскликнула я, в то время как Келли вскочила со своего места, рычание сорвалось с ее губ, когда она указала на дверь.

— Если этот ублюдок или кто-то еще из ему подобных попытается превратить меня в монстра, подобного им, я убью их, — прошипела она.

— Каким образом? — Я сдержала себя, не желая, чтобы это прозвучало так резко, но она знала так же хорошо, как и все мы, что их нельзя было убить.

— Если не они, то я, — мрачно сказала она, принимая правоту моего обвинения. — Я бы предпочла смерть, чем это.

Я уставилась на нее, не зная, что сказать, мысль была настолько ужасающей, что даже думать о ней было невыносимо, но альтернатива… Относилась ли я к этому как-то иначе? Разве я не предпочла бы пронзить собственное сердце клинком, чем столкнуться с такой судьбой?

— Есть законы, — запротестовала я, выкидывая эту отвратительную мысль из головы. — Они не обращают людей. Никогда. Их количество…

— Все, что мы на самом деле знаем о них, — это то, что они нам говорят, — проворчал папа. — Так как же мы можем доверять хоть одному их слову?

— Тогда что же нам прикажешь делать? — Потребовала я, тоже вставая, и папа последовал за мной, поднялся на ноги, обнял нас и притянул к себе, как будто мы были двумя маленькими девочками, нуждающимися в своем папочке. Но этот мир никогда по-настоящему не позволял нам быть такими; мы рано поняли, что выживание — это единственное, что имеет значение, и наше воспитание было просто упражнением в том, чтобы убедиться в этом.

Папа начал что-то бормотать себе под нос, его мысли явно двигались слишком быстро, чтобы он мог выразить их все сразу. Чем дольше я стояла в его объятиях, окруженная его мускусным ароматом, тем больше страха пробирало меня до костей. Если папа боялся, я знала, что мы тоже должны бояться. Я просто не знала, как избежать этой участи, если она уже была решена за нас.