«Ассимилянты». В «Новом мире», «Знамени», в тонкой, но интересной «Юности», печаталось иногда такое! Например, журнал «Знамя» в конце 1980-х годов поместил рассказ Бориса Косвина «ассимилянты». Автор его не был проф.литератором и списал персонажей, видимо, со знакомых. Семья из его рассказа очень походила на нашу. Там был патриарх – дедушка, чуть ли не умерший от ужаса, когда посеял свой партбилет. Взрослые, но вынужденные жить в одной квартире дети, в чью жизнь родители беспардонно вмешиваются. Все суетятся, кричат, предъявляют претензии и не могут вырваться из этих тисков. Только одно отличие – они были евреи. Настоящие, с правом репатриации в Израиль. Читая «Ассимилянтов», я думала, будто старшие меня обманывают, что на самом деле мы тоже евреи.
Еда 1980-х и 1990-х.
Сейчас принято с упоением вспоминать вкусную еду в СССР. Пост-ностальжи выделился уже в отдельный жанр. А я вспомню другое. Как обычные, каждодневные продукты, и не только сладкие, жирные, вредные, были для советских провинциалов 1980-х нечастым лакомством. Может, мы от вечного дефицита становились здоровее и худее. Но точно не счастливее. На 1-м месте в списке вкусностей "перестройки" – чипсы. Точнее, слова "чипсы" мы тогда еще не слышали. Была хрустящая картошка, выпускал её в ограниченных количествах московское экспериментальное НПО "Прогресс". Красно-жёлтый пакет за 10 копеек. Москвичи его не жаловали, поэтому приезжие хватали по 10-20 пачек. Продавщицы выпучивали глаза, но не отпускали в 1 руки. Приходилось становиться по 2 кругу. Хрустящая картошка была необычайно вкусной, особенно крошки внизу пакета. Потом, где-то за год до капитализма, в Москве ввели "визитные карточки покупателя", строго по московской прописке, с фото. Так кончилась "московская эпопея", когда в Москву ездили за продуктами как теперь в супермаркет, с сумкой, куда я влезала лет до 7 целиком. Никакие чипсы, понятно, в 90-е, ту хрустящую картошку не заменили. Редко покупаем, потом травимся.
2-е московское лакомство моего детства – эскимо. Поезд в Орёл тогда шёл около 5 часов, в нем адски топили, поэтому эскимо мне везли в китайском 3-х литровом термосе. К Туле оно уже превращалось в прохладную кашицу с плавающими осколками шоколада, а дома, в Орле, меня ждала нагретая лужица бывшего мороженого. И тому радовались – эскимо в глубинке не выпускали, а обычное мороженое – только летом.
3-е, тоже крайне неполезное, высококалорийное угощение – сладкие творожные сырки и плавленый сыр "Омичка". Да, многие адепты "back to USSR" не верят, что сладкие творожные сырки, массы с изюмом и прочие деликатесы были доступны только жителям мегаполисов. Провинция – молоко, кефир, ряженка. Хотите большего? Почти 400 км туда, почти 400 км обратно.
4-е, уже извращенное – французское детское питание "Бебипапа" со вкусом яблока и груши. Стоила пачка дорого, никто ее в нашей булочной не брал. Малышам уж точно, зато взрослые исхитрились намешивать из нее кашу. А я ела сухой порошок, воруя его чайной ложкой из маленькой дырочки в фольгированном пакете. Больше оно мне не попадалось.
Грех не припомнить острые "охотничьи" мини-колбаски, португальские сардины, редчайший вонючий сыр с плесенью (его выбрасывали в продажу в 1 гастрономе перед визитом западных делегаций), торт "Птичье молоко", отпускавшийся только по удостоверениям ветерана войны и паспорту. Почему ещё и по паспорту? Так иногородним ветеранам надо было еще и доказать, что сегодня – важная дата. Золотая свадьба, юбилей и т.п. Авось сжалятся, продадут, и то если обком не заказал всю партию.
Потом настали 1990-е. Изобилие свалилось внезапно, только денег не стало, и мы испытывали Танталовы муки: под нами – огромный гастроном, забитый ранее неведомой едой, а купить не на что. Помню, что специально ходила в магазин посмотреть на жевательные лимончики, а взрослые стояли с разинутыми ртами в 1-м частном магазине и просили взвесить 50гр крекера.
Быстро разочаровавшись в "Марсах" и "Сникерсах" (стоили они тогда как элитный шоколад, пока рынок не насытился, а на вкус напоминали презираемые шоколадные батончики), мы мечтали о: 1. белорусских глазированных сырках
2. датских химических рулетах
3. польских тортах-мороженых кислотных расцветок
3. американских куриных сосисках в банках.
Все это богатство продавалось на мелкооптовых базах, поход туда становился праздником.
Книги моего детства.
Сразу оговорюсь – я напишу не о тех больших книгах, которые меняют мировоззрение, а о 5 книгах разного качества, в свое время подстегнувшие моё воображение. Самой любимой в детстве книгой были "Рассказы о Пилле-Рийн" эстонской писательницы Элен Нийт (Детлит, 1982). На русский язык была переведена лишь часть рассказов, тоненькая книжечка. Мне нравилось в ней то, что у Пилле-Рийн почти ничего не происходило. Пилле-Рийн едет на хутор (в Эстонии хутора), бегает с кузиной и гусями, смотрит вечером в раскрытое окно на цветущую яблоню. Финала нет. В конце книжки – фиолетовый домик, окно, в которое почти заходят яблоневые ветви. Сразу стала выдумывать продолжения в духе "перестройки" – что хутор этот был очагом сопротивления, на лугу у них закопан танк и на нем подросшая Пилле-Рийн едет биться за свободу Эстонии. Я и сейчас не знаю, чем там дело кончилось. Постарше я взяла в деревне, в библиотеке роман Алексея Пантелеева "Ленька Пантелеев", про его детство и отрочество до того, как попал в ШКИД. Взяла по ошибке, слышала от бабушки про банду Лёньки Пантелеева в 1920-е, и решила, что эта книга о бандитах, 1990-е же, бум криминального чтива. И очень удивилась, начав читать про мальчика, из купцов-старообрядцев, перед революцией, свой дом богатый, папа пьет, убил дядю, прислуга очищает ковер от крови. Я и попала. Еще он описал мир приключенческих книжек предреволюционных, уютный мир, свои попытки подражать Буссенару, мечты поехать спасать буров, потом японская, затем европейская война, и мир рухнул. Юный Пантелеев стал свидетелем революций, Ярославского мятежа, попал в учебный лагерь белогвардейцев, где их кормили вместе со свиньями, бегство с югов, беспризорщина, пока шёл, в стране уже НЭП. НЭП так походил на 1990-е, что я с этой книгой не хотела расставаться.
"Детство Никиты" А.Н. Толстого, вроде бы ни о чем – барчук, имение, сбывшийся сон, тоже автобиографическое, но из нее вырос целый мир.
4. Еще из подросткового мне очень нравился (тоже незаконченный) "Портрет Кати Е." Воскобойникова, читала только ее часть, т.к. она печаталась в журнале и других номеров не было. Это история взросления хулиганистой девочки на фоне Ленинграда 1960-х. Она плохая, плохая, плохая, потом вдруг попадает на выставку рисунков школьников и видит там СВОЙ ПОРТРЕТ, нарисованный ее одноклассником (а они дрались). И Катя понимает, что в ней видят другие нечто хорошее, что, может, этот мальчик втайне ей симпатизирует. И она начинает меняться. Причем я знала, что Воскобойников – стукач, по его доносам уничтожали коллег-писателей при Сталине, а в "оттепель" он стал учить школьников нравственности, но при этом избивал жену велосипедным насосом. Меня поразило, что ужасный человек может написать неплохую книгу.
И, наконец, "серьезный" взрослый роман о поисках веры, к которому я возвращалась больше 10 лет подряд – "Отверзи ми двери" (или "Кровь") Феликса Светова, про КСВ Льва Ильича, журналиста времен "застоя". Роман этот примечателен тем, что воспринимался вопреки замыслам автора. Светов написал его в 1970-е с целью проповеди евреям христианства и проиллюстрировать призыв Солженицына "жить не по лжи". Герой бросает профессию журналиста, т.к. там надо постоянно врать, начинает новую жизнь дворником в глуши. Но меня он заинтересовал, во 1-х, описанием душевных мук Льва Ильича, а во 2-х, тем, что там упоминалось советское еврейское подполье, синагоги на Бронной. Меня еврейская тема всегда очень увлекала и я сюжет "вывернула", написав продолжение, где Лев Ильич через 15 лет ищет примирения с уехавшей в Израиль дочерью. В самом романе именно дочь, тогда еще школьница, служит спусковым крючком этого кризиса – она попадает в больницу, требуется переливание крови (отсюда изначальное название романа "Кровь"), Лев Ильич сдает кровь, но она дочери НЕ ПОДХОДИТ! И жена ведет сдавать кровь настоящего отца – давнего друга семьи. Если посмотреть на эту книгу сейчас – неинтересно, узко, пропаганда.
