Расход энергии, как бы я её сегодня не экономил, был просто колоссальным. И моя голова это подтверждала. «Раненая» рука также не улучшала настроение. И если после покидания полигона её терзающая боль должна будет исчезнуть, то раскалывающаяся голова так быстро не пройдёт.

Я, уткнувшись шлемом в запертую дверь, с трудом держался на подрагивающих ногах. В ушах стоял противный писк. Перед глазами периодически проносились чёрные мошки. И мне уже ничего, кроме как можно скорейшего избавления от голода, жажды и усталости, не хотелось – ни денег, ни каникул, ни освобождения от занятий, ни тем более каких-то балОв. Сейчас бы бессовестно нажраться, напиться (не путайте с выражениями набраться и надраться) и часов на десять минимум завалиться в родную кроватку.

«Какой ещё, нахрен, третий раунд? Такого в программе сегодняшнего праздника не было!» – с трудом добрался смысл нового сообщения до моего измученного сознания. – «Что значит специалист против победителя? Идите вы все в жопу!» Неподъёмный автомат выскользнул из рук, и я практически рухнул возле так и не шелохнувшейся двери. Неудобно подвернулась правая нога, что-то больно вдавилось в левое бедро, освобождённое от опустошённой аптечки, но мне было абсолютно на это наплевать. Пять минут отдыха я честно заслужил!

Сколько времени прошло в неожиданном забытьи я не знаю. Но в сознание меня привело чувство надвигающейся опасности. Эфирной энергии на то, чтобы определить её направление у меня не было. Никаких посторонних звуков различить я не смог. Физических сил хватило только для того, чтобы со стонами и матюками, которых уже не стеснялся, взгромоздиться на ноги и схватить то, что подвернулось под руку.

Автомат мне не поддался, поэтому пришлось доставать из набедренной кобуры пистолет – он в несколько раз легче и из ладони пока не выпадал. Неосторожное движение левой рукой снова привело к усилению боли в ней. Пришлось засунуть её в карман брючной части комбинезона. И, хромая на обе ноги, поплестись вперёд, пытаясь рассмотреть новые, надеюсь последние на сегодня, приключения.

Долго мучиться мне не пришлось.

– Ты труп! – прозвучал взрослый женский голос из-за спины после того, как из правой руки выбили едва удерживаемое оружие и в заднюю часть шлема ткнули чем-то твёрдым.

Медленно развернувшись, я увидел главную телохранительницу государыни, облачённую в однотипный моему защитный костюм. Теперь ствол направляемого ею пистолета упирался в район моего лба. А за ним виднелось открытое забрало и цепкие глаза, смотрящие, как мне показалось, в самую душу.

– Сама такая! – буркнул я, разжимая в кармане левую руку и отпуская спусковой рычаг гранаты с выдернутой чекой.

Больно, как и обещала наставница, было очень сильно. Намного сильнее, чем при ранении в руку. На миг мне даже показалось, что левой ноги у меня больше нет. Но продлилось это не долго. Не успел я упасть, как все неприятные ощущения в руке и ноге исчезли, словно их никогда и не было.

Встать мне помогла та же телохранительница, первой поднявшаяся после учебного взрыва. Она же проводила меня к безропотно открывшемуся на этот раз выходу с полигона, фыркнув напоследок:

– Молодец!

А вот за протягиваемую булькающую флягу я готов был на месте расцеловать Ольгу Станиславовну, прощая все её прегрешения передо мной, как говорится, вольные и невольные. Оживая с каждым новым глотком «небесной амброзии», я всё чётче понимал, что употребляю не воду, а что-то другое – насыщающее, тонизирующее и придающее море сил.

– Много за один раз нельзя! – с силой вырвали флягу из рук. – Тем более подростку.

Мои прояснившиеся наконец-то глаза разглядели, что никого, кроме меня и отчего-то злой физкультурницы, рядом со снова закрывшейся двадцать второй дверью не было. Телохранительница государыни, никого не дожидаясь, ушла.

– Расскажешь кому-нибудь – прибью! – раздражённо бросила Говорова, пряча булькающий сосуд в кармане военного кителя. – И лучше чем-нибудь ещё подкрепись.

А после секундных раздумий, отворачиваясь, добавила:

– Чтобы ты знал – я была против третьего раунда. И вообще – извини!

– За что? – не понял я, вспоминая свои мысли о грехах женщины. Неужели нежданно-негаданно угадал?

– Приказы надо исполнять! Или нести ответственность за их неисполнение, – тихо, но жёстко проговорила наставница, намекая, насколько я понял, на моё непослушание с дежурством в столовой.

Но, спиной, наверное, ощутив, что я по-прежнему мало что понимаю, пояснила:

– Менять степень влияния экипировки на организм её носителя до полного окончания всех циклов сражений я не могу. Она настраивается заранее. В моей власти только её аварийное отключение.

Вспомнив все ощущения, испытанные на полигоне, я в сердцах воскликнул:

– Вы что, увеличили у меня уровень боли?

– Ты дурак? – резко повернулась ко мне Ольга Станиславовна. – Я не садистка. И чужие страдания удовольствия мне не доставляют. Я повысила вес предметов, которые попадали в твои руки, так как, если честно, несмотря на все твои физические кондиции, не предполагала, что ты продержишься так долго. Тем более что дойдёшь до самого конца.

– Извините! – смутился я, припоминая, что действительно изначально автомат показался мне чересчур тяжёлым. Но мало ли, может это так и должно быть у малознакомого оружия? А вес остального снаряжения я вообще не знал. – Но всё равно …

Нервно отмахнувшись от того, что я хотел сказать, наставница больше ничего не говорила, а провела в арсенальную комнату и разоружила. Потом, подождав за дверью раздевалки и хмуро проконтролировав возвращение остального принадлежащего гимназии имущества, вытолкала за двери бункера.

И на том спасибо! Теперь, по ощущениям, я вполне могу дожить до ужина. Хотя всё-таки лучше последовать совету, полученному от опытной женщины.

***

Глава 9

Первая патронатная государынева гимназия. 14 октября 2086 года. Вторая половина дня.

Перехватили меня возле входа в женский корпус, в котором, как вы знаете, на первом этаже находится наша столовая. Торопясь в предвкушении к ней, душ и кровать я, поразмыслив и приняв к исполнению совет наставницы, решил всё-таки оставить на второе и третье удовольствия от сегодняшней жизни.

– Ну, здравствуйте, молодой человек! – произнесли вдруг, преградив мне путь к ставшему настолько близким хлебу, обращаясь с располагающей улыбкой розовых, отливающих перламутром, чётко очерченных губ.

Подведенные тушью глаза при этом с немалым любопытством начали рассматривать меня ещё с момента появления в их поле зрения.

– Здрасьте! – кивнул я коротко стриженой головой, остановившись перед женщиной бальзаковского67 с виду возраста.

67. Женщина бальзаковского возраста – женщина в возрасте от 30…40 лет – понятие появилось после издания романа «Тридцатилетняя женщина» французского писателя Оноре де Бальзака. Сейчас может применяться к дамам и более зрелым.

– Как зовут столь искусного юного воина? – поинтересовались розовые губы.

– А то вы не знаете! – засунул я руки в карманы школьных брюк недовольный отсрочкой свидания с хрустящей хлебной корочкой. – Ведь наверняка расспрашивали обо мне руководство нашей гимназии.

– И всё же? – почти никак, кроме небольшой заминки, не отреагировала на мою колкость министр МВД.

– Меня не зовут – я сам прихожу. А вообще с утра Славой кликали.

Сам не могу понять, чего я «лезу в бочку»? Словно зудит у меня что-то в том месте, которое толкает нас на приключения, перекладывая потом ответственность за их последствия на противолежащий орган. И тётка с виду, вроде, неплохая, и некоторыми выпирающими местами вполне себе симпатичная. И говорит со мной доброжелательно, и даже уважительно, несмотря на своё высокое положение. И запаха жасмина, сколько не принюхивался, уловить от неё не смог.