— Не в Яви брат мой, — смущённым, но твёрдым взглядом Похвист заглянул в лицо божественной птицы. — В Нави затерялся.

— А, ты про этого. — Ни единый мускул Сирин не дёрнулся. — А вдруг ему там и место? Род Догоде силы великие доверил, самый важный для людей, ветер южный, тёплый под начало дал. А Догода его же против люда, против природы явьской обернул. Кто ему теперь здесь рад будет?

— Я буду! — произнесла Лёля быстрее, чем подумать успела. Щёки разгорелись, стыдно ей порыва своего стало, да не смолкла она. — Мне Догода нужен! Батюшка у меня все воспоминания о нём отобрал, я новые создать хочу.

— И мне… мне он нужен, — робко присоединилась Ульяна, не смея на Сирин смотреть. Вместо того она сочной траве зелёной с ягодками земляники речь вела. — Коли говорить дозволишь, чудо-птица, и в дела божественные вмешиваться… Из-за Догоды терзаются сердца тех, для кого я только радости желаю. Не думаю, что ради недостойного кого-то стали бы они мучиться. А потому мечтаю я Догоду из Нави вернуть, пусть даже жизни мне это стоить будет.

— А я и так уже мертвяк, — Лёля вздрогнула от неожиданности, заслышав тонкий птичий голосок со своих рук. Должно быть, разбудила она Ауку, когда чересчур эмоционально убеждала Сирин, как Догоды ей недостаёт. — Да только за всю жизнь никто ко мне так добр не был, как эти трое. А если их четверо станет — это же даже лучше! Ещё больше добра мне достанется. Оттого и мне Догода нужен, кар!

— А тебе? — Сирин склонила голову, вглядываясь в Похвиста. — Тебе он зачем?

Похвист заламывал длинные пальцы и неловко переминался с ноги на ногу, будто не решаясь ответить. Все молчали, никто не торопил бога ветра. Наконец он сглотнул и заговорил.

— Я трус, — горько признался Похвист. — Не знаю, как труслив может быть тот, кого Род силой одарил, но всё же… Догода всегда в поединках мне уступал. Ко мне он и пришёл, когда решился наказ деда нарушить, Лёлю с сёстрами из лап Скипер-Змея вызволить. Я согласился, она и мне не чужая. Откуда Догода путь в Навь узнал — я не спрашивал, но тогда война между царствами шла, прорех среди миров много было. Мы встретиться условились… А я… Я не пришёл. Страшно стало. Страшно, как представил я, что чудища навьские сотворить со мной могут. Страшно к Роду на тысячу лет уходить… Что там? Ежели пустота одна?.. — Похвист болезненно поморщился.

— А теперь, значит, сам в Навь рвёшься? — На красивом лице Сирин впервые появилось что-то, похожее на удивление. — Ничего же не изменилось. Навь и сейчас чудовищами полнится, как во времена былые.

Блестели глаза Похвиста, но слёз в них не было.

— Совесть меня долго томила… — начал он.

— Совесть — голос Рода, знать, не безразличен ты ему… — перебила Сирин.

— Нет Роду до меня интереса. Но когда душа совестью извелась окончательно, жить спокойно я уже не мог. Я в Правь пробрался, Лёлю отыскал. И после встречи с ней, с Ульяной, с Аукой… Я больше не трус одинокий. Теперь они семья моя, и пусть каждая секунда жизни мне дорога, я готов собой рискнуть. Сейчас не только вина мной движет. Хочу, чтобы и брат мой младший мир этот другими глазами увидел. Чтобы частью семьи нашей стал. Чтобы жил.

— И чтобы жители Яви в тепле его отогрелись, — добавила Лёля. — Совершил Догода ошибку единожды, да без ветра южного нет людям и нечисти явьским счастья. Ждут они его. Голодают, мёрзнут, но ждут, когда тёплый ветер к ним вернётся.

— Желания ваши похвальные, да редко когда мечтам нашим сбыться получается. Нити судьбы вьются, сплетаются, рвутся, если время приходит, — грустная улыбка тронула уста Сирин. — А ко мне зачем пришли? Покой мой нарушили, стражу искалечили.

— Подскажи нам, птица Сирин, что между Правью, Явью и Навью летает, как Велеса отыскать? — спросила Лёля. Она, бережно передав Ауку Ульяне, поднялась с земли и подошла ближе, чтобы чудесную птицу лучше видеть.

— В Навь попроситься вздумали? — Сирин усмехнулась. — В Навь попасть несложно, а вот выход найти… Но коли твёрдо решили вы ради Догоды в мир мёртвых сойти, я проход для вас открою. Отчего рты раскрыли, не знали, что могу так? А как, по-вашему, я меж мирами путешествую?

Сирин крылом махнула, и воздух под гигантской яблоней завибрировал. Посреди пятна того воздушного свет дня пропал, цветы исчезли, ягоды земляничные. Чёрное что-то виднелось нечётко, теплом и сухостью веяло. Не холодом, как Лёле Навь представлялась. Да и мрак внутри прохода не кромешный был. Если в Прави звёзды небосклон покрывали, то в Нави небеса всполохи оранжево-красные пронизывали, отчего жутковато становилось, но всё же не так страшно, как Лёля думала.

— Вдоль реки Березины ступайте, как раз к причалу Велеса и выйдете. В безопасное место вас выпущу, только покой Нави встретите, умиротворение её. А вот с обратной дорогой помочь не смогу. Придётся врата искать. Но то дело не хитрое, Морена али Чернобог вам подскажут. И ещё… — Хотя лицо у Сирин девичьим было, она по-птичьи спрятала голову под крыло, а когда обратно выпрямилась, с губ её перо синее сорвалось. — Это для Велеса. Знак, что благословила я поход ваш. Иначе живых он в лодку свою не возьмёт.

— Сирин Великая, уж не знаю, как и благодарить вас! — Лёля подхватила в траве бархатистое перо цвета неба явьского и прижала к груди. Не верилось ей, что путь почти к концу подошёл. Вот же Навь долгожданная, вот же Догода — руку только протяни!

— А меня благодарить и не надо. Я желание ваше чистосердечное исполнила, ни больше ни меньше. Помните, куда вы идёте. Навь — мир у корней Древа Мироздания. Хоть и покой там превыше всего, но и тьмы, в тенях сокрытой, хватает. Хотела бы я сказать, что легка дорога ваша будет… Но одно напутствие дать могу: найдите Догоду, он вас уже заждался.

***

Навь, как Лёле казалось, чем-то очень на Правь походила. Часто, думая о судьбе Морены, полюбившей властителя Нави, Лёля сестру жалела. Ещё бы, после Прави с красотой её дней серебряных, беспечных, оказаться в мёртвых обители… Но, как и в Прави, в Нави властвовала не смерть. В Нави царил покой. Покой для душ, покой и для очей тоже. Не было в Нави многоцветья Яви, но так же росла под ногами тёмно-синяя трава, а вместо голубых вод река Березина воды чёрные несла. Так же пели птицы, но тихо, ровно, сплетаясь голосами в нежный тонкий хор. Всё в Нави будто бы существовало, размышляя о прожитом, ушедшем, увиденном, услышанном, прочувствованном когда-то давно.

То, что Ульяна переживала и нервничала, за семь вёрст видно было. Если для Лёли и Похвиста все три мира равными казались, ибо такой естественный порядок, Родом заведённый, смертная Ульяна принадлежала только Яви. Ей, чаду мира жизни, другие два мира не более, чем легендами красивыми, виделись. И вот она там, куда живым хода нет. Лёля понимала подругу и потому под руку её держала всё то время, как в Навь они вошли.

Врата, открытые Птицей Сирин, сразу же закрылись за их спинами. Последний луч Ярило-солнца пропал, остался в яблоневом саду. И Лёля старалась как могла гнать от себя мысль, что свет этот она больше не увидит. Кто знает, что с богами в Нави происходит? Что-то ведь не давало Догоде уйти, вернуться к семье, вернуться к ней…

Как было бы проще, если бы он все эти годы её ждал! Лёля горестно вздохнула и улыбнулась Ульяне, которая вопросительно посмотрела на неё. Как чудесно было бы, если бы на берегу того озера не только Похвиста она встретила, но и Догоду с ним. Конечно, они и тогда спасли бы Ульяну, забрали её с собой и путешествовали по Яви вчетвером, а после и Ауку в лесу отыскали бы. Вдруг и Похвист, не страдающий муками совести из-за потери брата, смог бы принять свою любовь? Так же, как приняла Лёля свою.

Проникнув в сердце Ульяны, Лёля осознала что-то очень важное. Она почувствовала то светлое умиротворение, которое царило в русалочьей душе, почувствовала её трепет. И догадалась. В сердце Лёли давно уже поселилось то же самое трепетание. Она не сразу его заметила. Оно прорастало ростком поначалу слабым, но каждый рассказ о Догоде, каждый сон о нём, каждое мечтание дождём падали на благодатную почву. И теперь знала Лёля, что и она влюблена была. Влюблена в того, кого не помнила.